– Ещё бы на минут пять позже – и братве точно трындец, капец и карачун с хандыком пришёл бы.
– Мы ещё на подходе к Ольховке поняли, что бьют из крупнокалиберных пулемётов, – вступил в разговор Рейнер. – А потом танкисты погнались за украинским танком, который дал заднюю.
Лейтенант прикурил от горящей головёшки и продолжил:
– Кто-то ещё до нашего прихода их «Козака» поджёг. Это у них бронетранспортёр такой хохляцкий. Ну, наши танкисты и дали прямой по их отползающей броне. Тот, видать, без боекомплекта был, потому что только скривился набок и еле-еле загорелся, но не взорвался.
– Народу они там положили нашего много, – заговорил Руслан. – Я две головы оторванные видел, а тело одно только лежало рядом, в дэнээровской форме с белой повязкой на рукаве.
– Но мы тоже покромсали укропов на славу. Посчитать не успели, но точно не меньше двадцати. Ещё и БТР с танком, – как бы оправдывался Артём, устанавливая кружку с водой на горящее поленце.
Арсений, бросив окурок в костёр, взялся за новую сигарету. Помял её в руках и, сначала зло выругавшись отборным матом, выдал:
– Они, суки, уже раненых добивать начали, когда мы подоспели. Те, которых мы на броню успели поднять, потом нам сказали, что укропы шестерых в плен утащили, пока наши, оглушённые после минного обстрела, на снегу лежали. Танкисты командира роты подобрали, переломанного и в крови, а комбата вашего, который ехал на помощь другой дорогой, подорвали. Ногу ему выше колена оторвало. До Отрадного повезли вместе с ротным. Может, ещё выживет?
– А сколько ребятишек вывезли? – спросил у всех сразу Чалый.
– Да кто их считал-то, брат, сами еле успели от хохляцких миномётов свалить из села, – ответил за всех Рейнер и продолжил: – Там ещё одна рота в переделку попала, в другой школе, на дальнем конце посёлка, но вроде они без нас справились.
В цех вбежал запыхавшийся, с радостным лицом Сашка уфимский:
– Братва, айда на пленного глянем. Там пацаны одного на «мотолыге» привезли…
В центре шумного круга из российских и донецких солдат на коленях стоял грязный, бородатый человек, в замызганной вязаной шапочке и покрытой бурыми пятнами крови натовской форме болотного цвета. Спереди руки ему стянули солдатским брезентовым брючным ремнём, обут он был только на правую ногу, на левой оставался наполовину стянутый мокрый носок. Нос разбит, лицо изрядно окровавлено, что, очевидно, стало результатом близкого знакомства пленного с кем-то из разведчиков, участвовавших в рейде на Ольховку.
– Он у них корректировщиком был, – весело делился впечатлениями молодой веснушчатый крепыш с явным рязанским выговором. – Я его сразу распознал, что живой. Он, сука, лежит, будто мёртвый, ничком так в сугробе, а я его за пятку пощекотал стволом автомата, вот он и дёрнул ножкой-то, гнида паскудная. Ну чё, тварь бандеровская, доскакался на Майдане?! – парень было размахнулся прикладом, но тут же отвёл оружие и перекинул ремешок автомата через плечо.
В этот момент подошли Ксенофонтов и офицер с шевроном ФСБ.
– Отставить балаган, – резко приказал Тигр, назвал двух бойцов для конвоя и продолжил: – Берёте этого – и в распоряжение товарища капитана. Морду военнопленному помойте, хотя бы снегом вытрите.
На этом цирк закончился, и все разошлись по местам. День клонился к вечеру, и люди уже начали занимать посты, наблюдательные пункты и огневые точки. После случившегося в Ольховке солдаты мобилизовались, особенно дэнээровские резервисты, хотя никто пока не мог толком рассказать, что за трагедия приключилась в этом посёлке городского типа, откуда даже без бинокля были видны окраины Харькова.
В середине следующего дня поступила команда на полную передачу объекта «Крыша», то есть элеватора, под караул стрелкового полка армии ДНР. Расставались без лишних слов, не без труда скрывая эмоции, но крепко обнимаясь и пожимая друг другу руки.
– Жаль, Чалый, что так быстро расстаёмся. Вы нам как родные уже стали, – грустно улыбаясь, сказал Георгий Рейнер и крепко обнял старого солдата.
– Даст бог, увидимся, брат, – отвечал Чалый. – Не будем прощаться, война не завтра закончится. Главное – берегите себя, пацаны!
Тигр лично нашёл Чалого и, поприветствовав рукопожатием в две руки, спросил:
– Вам и вправду уже шестьдесят лет?
– А что тут удивительного? У нас не я один такой.
– Вот за это двойное спасибо: и за помощь, и за пример, который я теперь молодым солдатам приводить буду Спасибо, отец. Дай бог всем дожить до победы.
Боковым зрением Чалый увидел, что к нему приближается Руслан, земляк из Татарстана.
– Это тебе, абый, на память от нас. Пусть тебя бережёт эта штука, – с волнением обратился к Чалому кучерявый парень, передал в руки сержанту совершенно новый бронежилет «Ратник» российского образца, форменную кепку с прошитой кокардой российской армии и протянул руки для пожатия.
Чалый взял молодого солдата за плечи, притянул к себе и крепко, по-братски обнял.
– Берегите себя все, вернитесь домой живыми и на своих ногах, парни! – выкрикнул старый солдат, пытаясь проглотить досадный комок в горле, давно мешавший спокойно говорить.
Бойцы разместились на броне и в кузовах «Уралов». Колонна двинулась, разрывая воздух резким рычанием дизелей и разметая снежно-грязные комья из-под гусениц танков и «мотолыг».
С территории охраняемого периметра не уехал только подвижной пункт связи Р-166 на базе КамАЗа, которым командовал лейтенант Рома с позывным Акула. Элеватор продолжал выполнять функции главного наблюдательного пункта армейской группировки и обеспечивать связью мобильное управление союзными войсками. Кроме того, ещё оставался подбитый украинский бронетранспортёр «Козак», который накануне на жёсткой сцепке притащили танкисты. Колёса его были превращены в груду лапши, но внутри обнаружили небольшой боекомплект для крупнокалиберного пулемёта и два сильнейших аккумулятора, столь необходимых в сложившихся условиях.
Виталика Семионенко и Руслана Гроза отозвали в Отрадное. Кибало уговорил Чалого не отдавать его обратно в подразделение. На следующее утро вдобавок к ранее приданному взводу снайперов прибыл остаток потрёпанной под Ольховкой второй роты третьего батальона во главе со старшиной в лице старшего прапорщика Андрея Гавриленко. К полудню подъехали два жёлтых автобуса неполной первой роты первого батальона, состоявшего в основном из бывших донецких налоговиков. Прибывшие офицеры сразу отказались брать общее командование на себя и, посовещавшись, решили, что лучше всего с задачей начальника караула справится Чалый. Последовавший почти уже ночью визит командира полка с позывным Волга и заместителя начальника штаба с позывным Шаман поставил на этом точку: сержант стал командиром над старшим прапорщиком, лейтенантом и капитаном, в подчинении которых находилась ещё масса сержантов и рядовых солдат общей численностью сто десять человек. Опытных не хватало и среди офицеров, да и у них были потери после Ольховки: командир третьего батальона майор Фесенко не смог пережить болевой шок после того, как оторвало ногу взрывом, и скончался через час после ранения, уже в санчасти; командир второй роты Влад с переломанными ногами и тяжёлой контузией отправлен в госпиталь, в глубокий тыл. На войне как на войне…
После обхода постов Чалый решил пообщаться с оставшимся за командира второй роты Андреем Гавром (Гавриленко). Ребята первыми приняли бой, и начальник караула счёл необходимым понять настроение бойцов и, если понадобится, побеседовать с ними. К его удивлению, ребята совершенно спокойно рассказывали о произошедшем и часто винили себя за допущенную беспечность, не греша на командиров. Более того, о ротном Владе Десантнике говорили с уважением и восторгом, как о настоящем герое, начавшем первым ответную стрельбу по нацистам и сразу же подбившем круживший вокруг здания и поливавший страшным непрерывным огнём украинский бронетранспортёр. Только после взрыва боеприпасов его выбросило из окна второго этажа. Но и тогда, с переломанными ногами и контуженный, Влад продолжал прикрывать безоружных подчинённых, лежавших хаотично во дворе местной школы, где накануне рота разместилась на ночлег.
Во время своего рассказа старший прапорщик Андрей Гавр постоянно демонстрировал собственную каску образца 1943 года, пробитую в двух местах. Отверстия были разные: одно – рваное, размером со средний мужской кулак, другое – в виде прокрученной изнутри большим штопором скважины. Андрей был уверен, что каска спасла его от снайперской пули, но кто-то из снайперов обескуражил счастливчика, заметив, что отверстия просто оказались выше предполагаемой макушки и если бы Гавр посадил железный шлем плотнее к черепу, то сейчас ему не довелось бы сидеть и курить с ними папиросы. Ему вообще повезло, ведь, пролежав почти восемь часов на снегу, под постоянным минно-снайперским обстрелом, он не получил ни одного ранения, а в капюшоне куртки после боя насчитал ещё четыре одинаковых отверстия диаметром 7,62 миллиметра. Никудышный оказался снайпер, а Гавру просто подфартило.
С приходом помощи, группы Рейнера, на броне смогли выехать три десятка бойцов из семидесяти шести, прибывших в посёлок с вечера. Семерых взяли в плен, тридцать пять погибли или пропали без вести. Судьба четверых выяснилась только через три дня, когда сначала, в форме и с оружием, вышли отец и сын Кравчуки, а позже, уже без оружия и в гражданской одежде, – ещё два бойца. Все четверо стояли на двух разных блокпостах на окраине села, слышали бой, но не подвергались нападению и только вечером, когда уже ушли и свои, и украинцы, начали прояснять ситуацию. Кравчуки прибыли первыми к месту прежней дислокации роты и, сразу смекнув всю опасность положения, решили самостоятельно выдвигаться в сторону предполагаемого штаба полка. Двое других даже не успели дойти до школы, как их остановил местный старик и, рассказав, что произошло за день, предложил оставить оружие, сменить форму на гражданскую одежду и точно показал нужное направление. Через трое суток все четверо почти в одно время вышли на блокпосты на окраине Отрадного…