К тому времени не только во взводе Савы, но и во всём батальоне было более пятнадцати процентов потерь без вступления в прямое столкновение. «Трёхсотых» больше, чем «двухсотых», но много тяжёлых. Если так будет продолжаться, то через неделю останется ещё меньше, а людей на ротацию пока никто не обещал, тем более что дошли слухи о приостановке мобилизации. Стреляют укропы всё точнее и кучнее. Будто играют в игру «прятки-жмурки», когда сначала нашим приходится прятаться от мин и снарядов, а потом самим же собирать своих жмуриков…
– Тут два пути к спасению, – продолжал горячо Савин, – или попросить русскую артиллерию «Градами» и «Ураганами» сжечь всю эту бля… кую компанию за окружной дорогой, или самим пойти на хитрость, дабы не попасть врасплох однажды ранним утром или тёмной ноченькой.
– Серёга, – Витязь положил доверительно руку на плечо Савы, – ты не понимаешь кое-чего.
– Поясни всем. Неглупые люди собрались.
– Нет у нас никакого взаимодействия с россиянами. Ни по арте, ни по танкам, ни по разведке. Всё там, – он указал пальцем в потолок, – решается уже месяц с лихуем.
– Так нам здесь что делать? Подыхать прикажешь?
– Не я, а тот же комбат, а ему – комполка, а тому – комкорпуса, и так далее, и так далее, и так далее, до самого хрен знает кого.
Чалый откашлялся скопившейся слизью и сплюнул в стоявшее в углу ведро. Закурил и предложил просто обсудить предложение, которое выработали в спорах и табачном дыму с командирами отделений.
Доложил суть Савин:
– С наступлением темноты предлагаем оставлять на постах не всю смену, а по два бойца, исключительно для ведения наблюдения и дозора. Можно менять чаще, чем через четыре часа. Остальные будут находиться на сто – сто пятьдесят метров позади, в новых укрытиях и дзотах, которые нужно начинать копать уже сегодня, после захода солнца.
Сава говорил, изображая карандашом дзоты, окопы и смешных человечков в виде четырёхлапых ёлочек с кругляшом на макушке вместо головы.
– В случае бомбометания укропы будут применять старые, выверенные цели, по которым тренировались последние недели. Отработают и пойдут в наступление. А там нету никого. А там растяжки и гранаты, – вступил с азартом в разговор Астахов. – Они в ямку, а та-а-ам… бабах и трахтибидох!
– Остальные, – продолжил прерванный Астаховым Сава, – ждут прихода группы быстрого реагирования из состава отдыхающей смены – и сразу на отражение натиска. Гранатомёты должны быть уже заряжены. Погода невлажная, пороховые заряды к «морковкам» внутри труб не успеют совсем отсыреть. Если не пригодятся ночью, то утром заменим новыми, а эти подсушим для следующей ночи.
– А утром как всё будет выглядеть? – спросил Витязь, явно увлёкшийся идеей и следивший за манипуляциями карандаша в руках Савина.
– Утром всё как было. Ландшафт прежний. Люди на месте. Никаких изменений.
Витязь упёрся обеими руками о столешницу и буквально вцепился взглядом в «панораму» предстоящего поля боя, которую только что набросала рука мастеровитого художника по деревянной мебели. Думал недолго:
– Хорошая идея. Да и нам будет время подорваться и занять оборону во второй линии.
– Скорее, круговую оборону, – твёрдо поправил Чалый.
Сава поднял тревожный взгляд и, прищурив глаза, согласился:
– Товарищ замначштаба, надо так же подготовиться и другим постам по квадрату. Кстати, а Мамонтово, которое справа и севернее от нас, укрепили?
Витязь скривил лицо в кислую рожицу, как-то зло взял сигарету со стола и закурил, сразу глубоко затянувшись.
– Укрепили, вашу мать! – ответил он Саве. – Там, бл… ь, двадцать семь снайперов в одном окопе с «эсвэдэш-ками» и «мо синками» сорок первого года выпуска, прицелы оптические через одного и треть очкариков с последних курсов институтов.
– А Дима, их командир, где? – тревожно прохрипел Чалый. – Они вместе со мной стояли в карауле. Там есть несколько пацанов стойких и метких, но как же без пулемёта и хоть одного АТС?
– Дима в штабном резерве, как и ваш бывший Очковый Кобр. Сидят на «тапике» телефонистами.
– Как же так? – тут уже не выдержал Сеня Семёнов. – Это же сопливые мальчуганы! Им бы подмогу из бывалых подослать. Сгинут пацаны. Ни за грош погибнут.
– Самые старые да опытные на вашем, самом опасном, участке. И много вас, таких ветеранов, там набралось? Собрали то, что было, по сусекам да по кафедрам, мать их через бедро. Ещё бы по детским садам прошлись, вот бы смеху-то было…
– Ну, что скажешь, командир? – наконец спросил Астахов, доставая из отгиба шапки мятую сигарету. – Можно нам такую сегодня ротацию провернуть?
Витязь ещё даже не набрал воздуха, чтобы ответить, как дверь резко и широко открылась, и в комнату влетел Близнец, за ним – новый дэнээровский комбат необычайно высокого роста в десантной тельняшке. С ними по комнате сразу разошёлся редкий на войне запах французского дорогого одеколона. Российский подполковник был одет в новый бронежилет, в руках модная кевларовая каска (без ушей), голова с модельной стрижкой, свежевыбритое лицо горело весёлым оптимизмом. Ни под левым, ни под правым глазом в этот раз лейкопластыря не было.
«Видать, давненько по хлебалу не получал», – подумал с ехидством Чалый и вместе со всеми встал для приветствия старшего по званию…
– Чего тут собрались, военные воины? – с ходу спросил Близнец, вешая АК-12 на гвоздик, вбитый в стене прямо над его столом.
– Обсуждаем сложившуюся обстановку и вчерашний обстрел, – быстро ответил Витязь.
– А что там обсуждать? Прилетело, разбомбило, погорело. Так это каждый день на войне. Или убило кого-то? Так и это случается.
– У нас к вам предложение, товарищ подполковник, – переминаясь с ноги на ногу и глядя в пол, начал говорить Савин. – Надо обсудить.
– Что? Какое такое предложение? Рационализаторское? Я четвёртую войну топчу, а ты меня воевать хочешь научить? – Близнец явно был возмущён вообще постановкой вопроса. – Что вы тут делаете, командиры? Почему оставили позицию? Кто вам дал право? Лейтенант Савин, я тебя спрашиваю! Хочешь в комоды перейти?
Все знали, что Близнец – эпатажный, норовистый позёр. Догадывались, что и «четыре войны» – явное преувеличение, в которое верить не получалось: слишком уж часто этим выёживается. Но субординация и выслуга лет в армии вынуждают смиряться с прихотями и капризами сумасбродных командиров. Понимал это и Савин, и без того несколько раз пониженный и снова повышенный в должностях за короткий срок его военной карьеры. Но он понимал и то, что на позиции вчерашние дети и мужики, у которых, быть может, жизни осталось на сутки или меньше, а он ничего не сделает, чтобы предотвратить катастрофу. И всё только из-за того, что смалодушничал и промолчал? Испугался? Чего и кого ты испугался? Эту «муху в кедах»? Этого козла, надушенного ароматами из парикмахерской?
– Товарищ подполковник, – дерзко повысив голос, обратился он к командиру-советнику, – я на войне не четыре раза, но людей потерять успел достаточно, чтобы смириться с дальнейшими потерями, а потому прошу выслушать наши соображения относительно укрепления позиций и подготовки к возможному наступлению или прорыву со стороны противника.
– Какое наступление? Какой прорыв? Савин, ты с дуба рухнул? Российская армия под Киевом и Черниговом хохлов за все яйца держит вот так, – Близнец помахал сильно сжатым кулаком перед лицом Савы и продолжил, брызжа слюной и постепенно повышая тональность до фальцета: – Откуда такой умный взялся? Иди и уведи своих балбесов на позицию, и стойте там до моего приказа.
– Тогда можете снимать с меня офицерские звёзды и переводить хоть в командиры отделения, хоть в рядовые. Я на себя ответственность за гибель парней брать не собираюсь. Дайте бумагу, напишу рапорт прямо здесь.
Близнец не успел снова разразиться угрожающей тирадой, как вдруг в разговор вступил Чалый, скрипучий, посаженный голос которого вынуждал замолкать собеседника, дабы услышать и понять сказанное:
– Товарищ командир, я понимаю, что вы много знаете, и мы хотим верить, что у вас информации больше, чем у нас, но я на этой войне с пятнадцатого и не стал бы приходить сюда с мужиками, чтобы поддержать их. Сава прав, и я прошу послушать хоть меня.
– Я тебя знаю, – обернулся Близнец лицом к Чалому. – Это ведь ты командовал там, на блокпосту, и в карауле на элеваторе? Тебя ещё россияне хотели наградить и с собой забрать на контракт.
– Не знаю, что там и кто хотел, но я тут, рядом со своим взводом, и очень хочу порадовать жену, вернувшись домой живым и здоровым.
– Ладно. Тебе разрешаю, – смилостивился Близнец, и все с надеждой обернули взоры на Чалого…
В эту ночь на позиции Савина действовал новый график, а первая смена ушла на дежурство, вооружённая не только штатным оружием, но и штыковыми и совковыми лопатами. Первой парой на левый край в качестве наблюдателей пошли Чалый и его дневной напарник, пулемётчик Валерка. На правом краю за обгорелыми останками некогда шикарного коттеджа и развалинами гаражей разместились Виталик Семионенко и Серёга Мэтр. В двухстах метрах позади, и справа, и слева, началось окапывание на запасных позициях.
Очень кстати начались безлунные тёмные ночи, но ещё лучшим подарком для бойцов стала неожиданно начавшаяся
контрбатарейная дуэль между российскими и украинскими расчётами, где Суворовка со всеми её блокпостами и штабом гарнизона оказалась между дуэлянтами посередине, прямо под линией огня. Свистело и летало где-то высоко над головой, создавая шевелящийся купол мечущихся туда-сюда боеголовок разного калибра и кучности. Россияне крыли чаще и громче. Огонь на окраинах Харькова разгорался новыми всполохами от реактивных ударов. Ответы были, но реже, хотя нужно полагать, что прилёты по российским позициям имели не менее разрушительные последствия. Враг силён, и с этим нельзя не считаться. Да и огневая техника со школой артиллерийской подготовки родом из одного Советского Союза. Вот такой исторический хариентизм, или, по-русски говоря, мрачная насмешка скорбной судьбы одной славянской семьи.