Он собрал все силы, какие ещё мог мобилизовать и, превозмогая резкую ломоту в спине, судорогу в ноге, грозно рыча грудью и упираясь о стенки осыпающегося окопа, поднялся на колени. Земляная куча свалилась со спины, и Чалый почувствовал облегчение. Резко запрокинул голову назад и увидел серое дымящееся небо. Вокруг всё кружилось. Затылок пронзил острый прострел. Он схватился за виски, опустив голову. Оторвав ладони от висков, обнаружил на них кровь. Это из ушей. Неожиданный приступ рвоты выплеснул наружу алую жидкость с землёй, жёлтую слизь и что-то, напоминающее Натальин борщ. Блевал долго и много. Стало легче дышать. Чалый с трудом встал на подкашивающиеся ноги и попытался осмотреться вокруг своего окопа.
Ничего не слыша, он всё же почувствовал на себе взгляд справа. Обернулся. Валерка ошалело смотрел на Чалого и широко открывал рот, очевидно, пытаясь докричаться до сержанта.
«Рот открывает, а слова наружу не идут. Наверное, тоже контузило?» – пришло в голову Чалому.
Повернул голову налево… От того места, где только что был блиндаж, не осталось ничего. Точнее, оттуда поднимался густой чёрный дым, сопровождаемый жёлто-красными языками пламени. Ни накатанной крыши над укрытием, ни «сапога» рядом не было. Где-то далеко за окопами, среди множества новых дымящихся воронок, догорали клочья брезентового тента и валялась чья-то «шайтан-труба». Впереди, в нескольких метрах от блокпоста, лежала искалеченная, кровавая туша коровы, голова которой неестественным образом была вывернута к спине, а ноги застыли в позе невероятного шпагата, раскинувшись на все четыре стороны. По асфальту текла бурая жижа, смешанная со всем содержимым огромного коровьего нутра.
Валерка, пошатываясь, подтянулся к Чалому и потряс его за плечо. Тот посмотрел напарнику в глаза и увидел по их краям запёкшиеся следы тонких красных струек. Вокруг ушей была похожая картина. Пулемётчик подал Чалому правую руку, предлагая окончательно вылезти из обвалившегося окопа, а левой махнул в сторону разрушенного блиндажа.
Под сваленными в беспорядке брёвнами, присыпанные землёй и глиной, лежали три изуродованных тела, одно из которых начиналось с верхней части окровавленного бронежилета. Голова лежала метрах в трёх, на дне окопа. Это был Саша Нигайло. Денис Конанчук и Андрей Артёменко застыли с обожжёнными лицами и пробитыми бронежилетами. Ноги и руки у всех были сильно искромсаны осколками. Чалому показалось, что у Бомбы один глаз открыт. Он медленно спустился и трясущейся ладонью прикрыл его.
Снова его потревожили за руку. Чалый повернулся, полагая, что это опять Валерка, но удивился, увидев Сеню Семёнова, очевидно, пришедшего со своей группой на помощь. А Валерка, мыча и широко открывая рот, уже волок за плечи с левого края окопа Диму Славочевского, из правой ноги которого обильно сочилась кровь, а сам он материл всё подряд, даже санитарку Настю, которая была тут же и торопилась к раненому, на ходу разматывая жгут и разрывая зубами бинтовой пакет. Кто-то уже суетился вокруг разбитого блиндажа, разбирая завалы и пытаясь поднять наверх тела боевых товарищей, которым спешить уже было некуда и не к чему…
Сумерки полностью покрыли округу. Глубоко втягивая в себя дым сигареты в дрожащих пальцах, Чалый сидел на бруствере уничтоженного окопа, где уже не было тел погибших, и оцепенело смотрел в никуда. Голова гудела. Тело ломило. Руки тряслись. Слёзы текли сами собой. И было очень больно в груди от щемящей тоски и скорби по парням, с которыми и подружиться-то как следует не успел. А ведь все, кроме Артёменко, жили с Чалым в одной комнате и спали на одном лежаке. Ещё утром говорили, что скоро домой, и делились планами на мирную жизнь.
Всё. Теперь для них война действительно закончилась. Они на самом деле скоро поедут домой. Навсегда…
Чалого с Валеркой транспортировали в районную больницу в Волчанске, где после осмотра было принято решение эвакуировать сержанта в глубокий тыл, так как у него кроме сильной контузии констатировали подозрение на онкологию горла. Валерку направили в Старый Салтов, где временно разместился эвакогоспиталь. Славочевского Диму прямо от позиции увезли на скорой в Отрадное, сделав на дорожку обезболивающий укол. Осколочная рана ноги выше колена требовала срочной операции и дальнейшей передачи военным хирургам в Белгороде. Больше эти трое между собой уже не виделись.
Тем временем на позицию Савина прибыло начальство из Отрадного в лице заместителя начальника штаба полка Шамана в сопровождении Близнеца и нового комбата. Ходили, смотрели, спрашивали о настроении бойцов. Стоя у разгромленного блиндажа, где ещё были видны бурые пятна запёкшейся крови на разбросанных брёвнах и ящиках, Шаман поинтересовался, обращаясь к Савину:
– Где разбитый станковый гранатомёт? Почему не переписали всё выведенное из строя оружие? Где акты списания?
– Мне никто не ставил такую задачу, товарищ майор. Да я и не собирался это делать. Мне бы сейчас думать, как брешь залатать. Шесть минусов сразу за час.
– Доложите расход личного состава.
– По списку на утро было во взводе всего тридцать семь человек, из них четыре – на коровнике, двадцать четыре – на данном участке, девять человек – на различных местах при штабе. Сейчас имеем троих «двухсотых», троих «трёхсотых», которые уже не вернутся. Необходимо подкрепление на первый блокпост людьми и оружием.
Шаман, не оборачиваясь к Близнецу, приказал:
– Из штаба сюда поставишь шесть человек, на коровник переведи ещё двоих. Укрепи вторую линию обороны и заведи туда ночную смену, оставь здесь только «глаза». Из Отрадного к вечеру привезут один АГС и с десяток РПГ-7. Но всё покалеченное собрать, составить акт списания и отправить обратным рейсом в штаб полка. Повторять не надо?
– Так точно. Никак нет. Будет исполнено.
Саве было смешно наблюдать, как сам российский подполковник под козырёк рапортует майору ДНР, который к тому же намного ниже его ростом. Субординация, она ведь по должностям строится, а не по звёздам на погонах. Такова реальность фронтовой иерархии, когда, бывало, рядовой командовал офицерами и старшим прапорщиком. Сергей вспомнил про Чалого и не заметил, как на лице появилась улыбка. На это обратил внимание Шаман:
– Чего веселишься, Савин? Что смешного я сказал?
Сергей не сразу понял, что обращаются к нему, но быстро вышел из раздумий и ответил:
– Да вспомнил одного хорошего человека, который давеча предлагал то же самое товарищу комбату.
– А где он, этот твой товарищ?
– «Трёхсотый». Увезли уже. Но комбат так и сделал. Хотя думаю, что нам теперь вообще надо бы заново окапываться, и очень глубоко. Неплохо бы экскаватор какой и плит бетонных штук пять из коровника перетащить. Реальный дот построили бы.
– Отставить, старлей. Это уже лишнее. Нам тут недельку продержаться. Потом будем двигаться.
– Вперёд?
– Тебе какая разница? Я и так много наговорил. Кстати, а про кого это ты мне сейчас говорил? Ну, «трёхсотый»?
– Сержант Чалый.
– Так он здесь окопался? Вот шельма! А я его на элеваторе думал искать. Он же приказом командира полка там начкаром был поставлен. Россияне очень хвалили, просили к медали «За боевые заслуги» представить.
Снял кепку, достал из загиба сигарету, закурил.
– И кто его оттуда снял без нашего ведома? Кто, я спрашиваю? – спросил наконец Шаман и тут же посмотрел буравящим взглядом в лицо Близнецу.
Тот понял, что сейчас может получить новую словесную оплеуху от старшего по должности, но младшего по званию, и постарался сгладить свой ляп:
– Товарищ майор, я и сам нуждаюсь в квалифицированных воинах, вот и решил, что он тут пользы больше принесёт. Как видите, оказался прав.
– Ладно. Считай, что отмазался. Напиши представление на награждение всех шестерых сегодняшних и тех, кого ранило и убило с самого начала твоего стояния здесь.
– Есть! Будет исполнено! – снова козырнул Близнец.
Шаман попрощался со всеми, приложив руку к козырьку кепки, но руку для пожатия протянул только Саве.
Прибыли люди со штабных. Вернулся Могила, которого за неделю до трагедии с парнями в блиндаже отправляли в медсанчасть – провериться на предмет его чахоточного кашля. Велели ожидать результатов анализов на передке. Если убьют, то и лечить не придётся. А если заразит кого, то их тоже могут приложить до полного абзаца…
Вместо Славочевского никого назначать не стали, так втроём и решили командовать. Просто Сергей сам взялся за отделение и сам же начал ходить на дежурства в окопы.
Трагедия в блиндаже на фоне растущих слухов о скором конце операции посеяла боязливые настроения и нерешительные колебания в личном составе. Понятно: скоро домой, а тут можно и в ящик сыграть. Первым сорвался Андрей Кибало, открыто отказавшийся идти на смену на бывшую точку Чалого. Даже напоминание, что Чалый, уезжая, лично ему передал свой бронежилет как талисман, не подействовало. Сава приказал Андрею двигаться на укрепление группы Гроза в коровнике. Виталик Семионенко не проявлял робости и считался достаточно весёлым бойцом, не унывавшим никогда и ни при каких обстоятельствах. Савину не хотелось с ним расставаться, но желание действительно укрепить Гроза не только оружием, но и реальной боевой единицей привело к решению отправить вместе с Кибало и Виталика с двумя гранатомётами в придачу.
Близилось 25 апреля, которое каждый ждал как некую великую дату разрешения всего конфликта. Весна. Домой. Скоро лето.
Утренние и вечерние обстрелы дня за два до ожидаемой даты были прекращены. А почему бы и нет, если капитуляция на носу? Русская артиллерия также молчала. Дошли слухи, что по трассе мимо Шестакова на Отрадное и далее на Белгород прошла очень большая колонна российских танков и артиллерии то ли из-под Киева, то ли из-под Сум, то ли из-под Чернигова… Кто-то слышал, что в сторону Изюма выдвинулся ещё один полк мобилизационного резерва из Донбасса, который держал Харьков с южной стороны. О возможных телодвижениях в родном полку ничего не было слышно. Слухи и предположения, которые каждый пытался истолковать, как бы там ни было, обязательно в пользу возвращения хотя бы на территорию ДНР или ЛИР. А как иначе? Нам ведь в республиках ещё ой какую зачистку от всякой нечисти придётся делать…