В телефоне вздохнули, прицокнули языком.
– Твоя взяла! Все вы, мужики, одинаковые, никогда девушке не уступите. Но я прощаю, очень уж меня саму эта история заинтересовала. Ты слышал что-нибудь о таинственных смертях так называемых Громовцев?
– Трагедия с группой туристов? – насторожился Павел, сразу вспомнив, о чем рассказывала ему Нина. И понял, что угадал.
– Они самые, – подтвердила Софья. – Три парня, три девушки и инструктор, Громов Иван Анатольевич, мастер спорта по пешеходному туризму. Направились они в Новоплисский уезд, в место, которое сейчас называется Лешачьей плешью, а когда-то носило живописное название «Место, где говорят духи». Синоптики обещали солнечную погоду, но прогадали. В течение трех или четырех дней шел дождь и дул сильный ветер, который только усилился, когда группа приблизилась к Лешачьей плеши. Говорят, это совершенно ровное и гладкое место, вроде Лысой горы. Ты видел, Верницкий?
– Нет, – тихо ответил Павел и крепче прижал телефон к динамику Пули.
– Это и хорошо, потому что в ночь, когда инструктор разбил там стоянку, поднялась страшная буря. Дождя не было, но ветер ревел, как ненормальный, гнул до земли деревья. По дневниковым записям, которые нашли на месте стоянки, примерно в три ночи у одного из парней совершенно неожиданно пошла изо рта пена, а из ушей полилась кровь, – Павел вздрогнул и на всякий случай прикрыл другой ухо ладонью. Вспомнился сон, ревущая непогода и бесконечный танец сектантов, тем временем Софья продолжала: – Помочь ему никто не смог, и буквально через несколько секунд он умер. Тут же одной из девушек стало плохо, и она потеряла сознание. Другая начала биться головой о камни. Один из парней с теми же симптомами кровотечения умер за несколько секунд. Оставшиеся ребята вместе с инструктором побежали из лагеря, но далеко не ушли. Инструктор умер от сердечного приступа, парень с девушкой видели, как ураган громадной силы валит деревья, как спички, и бросает на землю. Это последняя запись в найденном дневнике, и кто погиб раньше, экспертиза не установила. Нашли ребят на довольно большом расстоянии друг от друга, девушка бежала в чащу, парень – к болотам. По результатам вскрытия, все умерли от переохлаждения. И немудрено, были в одном белье и босиком, но вот что странно, у двух девушек и одного парня не оказалось глаз, они просто лопнули в глазницах. Также подтвердили кровотечение, а это означает разрыв сосудов. Как такое может быть, Паш?
Софья взяла паузу и отчетливо чиркнула зажигалкой. Павел облизнул губы и сказал:
– Не знаю. Результаты вскрытия точные?
– Кто же признается в обратном? Переохлаждение – официальная версия. Но есть и другие.
– Например?
– Например, нервнопаралитический газ. Или массовое помешательство. Недаром люди вели себя неадекватно, бились головой о камни и…
– Ели червей?
– Нет, – удивленно ответила Софья. – Червей не ели, но кто в здравом уме побежит к болоту в чем мать родила? Есть и еще версия: инфразвуковая волна.
Павел замер. Где-то глубоко в мозгу заныла, затянула высокая нота «И-ии…», по комнате поплыла зыбь. Павел моргнул – ничего не стало.
– Инфразвук, значит, – повторил он.
– Именно так. Я погуглила информацию и узнала, что наш мозг имеет свои биоритмы. Некоторые из них можно активизировать ультразвуком или инфразвуком. Человек этого не слышит, но на его мозг инфразвук воздействует, вызывая, например, чувство страха. Низкочастотные перепады давления могли вызвать кровотечение и привести к травме легких. И что самое интересное, это не первый случай.
– Были еще смерти? – насторожился Павел.
– Угу, только не туристов, а заключенных. Промелькнуло в одной статье, что в Новоплисской колонии эпидемия началась. Вирусная инфекция неясной этиологии, при которой среди людей чуть ли не массовое помешательство произошло. Я попробую порыть еще, но чует моя задница, неспроста колонию с землей сравняли. Только каким боком это связано со старцем? Большой вопрос, Павлуш. Может, ты мне скажешь?
Он встал и подошел к окну, горячим лбом приложился к стеклу. Под кожей рождалась неясная дрожь – эхо вибрации, пришедшей из сна, где было произнесено Слово.
– Место, где говорят духи, – проговорил Павел, щурясь на пламенеющий рассвет. – Так называлось когда-то эта местность, задолго до колонии, задолго до образования деревни. А со старцем говорил Бог и лечил Словом.
– В начале было Слово, – подхватила Софья. – А может, не словом, а звуком? Инфразвуком, который на одних частотах может убивать, а на других – исцелять?
– Все есть яд и все лекарство, тем или иным делает только доза, – процитировал Павел и устало потер лицо. – Попробуй раскопать побольше информации, ладно?
– Сделаю, – пообещала Софья. – Только теперь твоя очередь рассказывать.
22. Яд и лекарство
Рисунок на развороте блокнота напоминал планетарную систему.
На неровных орбитах крутились планеты «Леша Краюхин», «Степан Черных», «Ульяна», «Акулина», «Кирюха», «Спиридон», «Леля» и сам «Павел». Между собой они соединялись пунктирными линиями с подписью «Захарий» – старец был ниточкой, связавшей близких и посторонних людей, и внешний круг назывался «Доброгостово». Внутри него Павел схематично изобразил кладбище – Погостово. Кресты – как маленькие астероиды, а само кладбище – граница, отделяющая современный Павлу мир от прошлого. Там, в прошлом, притаилась Тайна. Вокруг нее крутились более мелкие планеты с названиями «Колдун Черных», «Старая Латка», «Смерть туристов», «Помешательство заключенных». Павел вложил рядом и бумажку с именами, которую нашел в подполье заброшенного сарайчика. Они тоже соединялись пунктиром, и этот внутренний круг назывался «Место, где говорят духи». Какая-то геопатогенная зона? Павлу только предстояло это выяснить, и внутренним чутьем он понимал: все планеты вращаются вокруг одного-единственного светила, и этим светилом было Слово.
Павел густо обвел контур и задумался.
Что такое «Слово»? Заклинание? Молитва? Павел был уверен, что тоже слышал его. Не во сне, а еще раньше, на берегу реки Полонь. Чтобы его услышать, не нужен слуховой аппарат: Слово резонирует в каждой мышце, в каждой клетке тела, его вибрации проникают в мозг и могут воскресить утопленника или свести с ума здорового человека.
Снова ощутив во рту вкус земли, Павел сплюнул и только теперь обнаружил, что незаметно, одну за другой, выкурил три сигареты. Страх поскребся изнутри, дрожью отозвался в кончиках пальцев.
Нельзя давать волю страху.
На кухне перед образами горела лампадка. Бабка Матрена, вздыхая, крестилась перед Николаем Угодником и бормотала молитву:
– Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде жизни вечной представившегося раба Твоего, Захария… – скосив слезящиеся глаза на постояльца, плаксиво прибавила: – Девять дней сегодня, Павлуша. А по-человечески так и не помянули. В церковь-то сегодня пойдешь?
– Как раз собираюсь, – ответил Павел, отхлебнув воды прямо из чайника. Она была еще теплой, не остывшей, на языке остались хлопья накипи, и Павел сплюнул их в раковину.
– Ты уж поставь свечку за упокой его души, – сказала Матрена. – Отец Спиридон должен и панихиду отслужить. Хоть и гневается, что нельзя по убиенным, а все равно сердце у него доброе, и слова находит для каждого правильные.
– Вот и схожу, поговорю кое о чем, – ответил Павел, набрасывая на плечи провонявшую дымом куртку.
– Сходи, сходи, – закивала Матрена. – Заплатить только за недельку не забудь. Вторая уже пошла, как-никак, а заплатишь, так и иди себе с Богом.
– О чем разговор.
Вернувшись в комнату, достал деньги. Подумал и положил в карман телефон: мало ли, когда понадобится перезвонить Софье.
Сквозь сизые тучи улыбчиво подмигивало солнце. День выдался теплым и сухим, на лавочки выползли старушки и щелкали семечки, время от времени швыряя горсти налетевшим голубям. Те суетливо подскакивали, прыскали из-под ног и снова слетались на прикормленное место. Чуть дальше по улице угрюмый мужик перестилал крышу, а внизу крепкая деревенская женщина командирским голосом давала советы. Мелкая ребятня с визгом салили друг друга, нарезая круги перед почтой, девчонки постарше цыкали на них и с любопытством провожали Павла. Одна из них была так похожа на Юльку, подругу из далекого детства, что Павел сбавил шаг и поймал ее взгляд – настороженный, юркий. Поняв, что на нее смотрят, девчонка вспыхнула румянцем и сделала вид, что громко зовет загулявшую кошку. В деревне пробуждалась жизнь, в деревню шла весна.
Отец Спиридон рыхлил грядки. Раздетый по пояс, кряжистый, всклокоченный, как медведь, он размеренно махал мотыгой. Завидев прихрамывающего Павла, остановился и сощурился, козырьком приставив ко лбу ладонь.
– Раб Божий Павел! – улыбка приподняла густые усы. – Ну, заходи, заходи, у калитки не стой. Как видишь, работаю. Вечером пища для духа, а сейчас пища для брюха. С чем пожаловал?
– Поговорить хотел, отец Спиридон, – Павел пожал широкую мозолистую руку священника. – Можно?
На соседней грядке замер Ванька, прижимая к груди красное пластиковое ведро, куда старательно обирал личинок, и навострил уши.
– А ну, брысь к мамке! – прикрикнул на него Спиридон, и мальчишка подскочил, одернул маечку и заковылял к дому, сопя и поглядывая на отца через плечо. Священник погрозил пальцем, потом добродушно улыбнулся и сказал: – Люблю, постреленка. Но взрослые разговоры ему слушать не надобно.
– Правильно, – согласился Павел и, вытряхнув из пачки сигарету, помял ее в пальцах. – Про пожар слышали?
– Как не слыхать, – Спиридон с досадой вонзил мотыгу в землю, и из-под лезвия полезло, заизвивалось красное. Черви.
Дрогнувшей рукою сунув сигарету в рот, Павел чиркнул зажигалкой:
– Не возражаете?
– Травись на здоровье. Иваныч божится, что ты и есть поджигатель. Правда?
– Нет, – Павел затянулся и сощурился, выдыхая дым. – Меня самого в горящем сарае заперли.
– Так! – Спиридон снова стукнул мотыгой, погрузив ее глубоко во влажную землю. – На Степана Черных думаешь?