[849]. Это всего лишь мечта наивного пророка? Иисус знает, что невозможно добиться изменений, борясь с римскими легионами. Но он полностью положился на Бога Израиля и своей невероятной верой воодушевлял своих последователей снова и снова взывать: «Отец, пусть наступит Твоя Империя». Чем все это могло закончиться?[850]
Римские власти узнают также о производимых Иисусом исцелениях и его удивительной способности освобождать людей от духов зла. Иисус ощущает необходимость своего участия в битве Бога со злыми силами, порабощающими людей. Нам трудно оценить масштабы политико-религиозной трагедии, переживаемой Израилем. Избранный Богом народ жил теперь под колдовским игом Рима. Иудеи не могли понять и принять жестокость этого гнета, не объясняя его вмешательством сверхчеловеческих и враждебных Израилю сил. Во всем этом должно быть нечто демоническое. Столь участившиеся в этот период случаи одержимости бесами — не что иное, как феномен, указывающий на трагичность реальной ситуации, в которой оказался народ. Римляне — это злые силы, захватившие народ и отбирающие у него его самобытность[851]. Внутри каждого зрел вопрос: продолжает ли Бог Израиля контролировать ход истории? Почему они живут подчиненные богам Рима? Где их Бог? В контексте всего этого осуществляемые Иисусом изгнания злых духов приобретали неожиданную силу. Если, как он думает, Бог побеждает сатану, значит, дни Рима уже сочтены. Изгнание злых духов свидетельствует о его поражении. Бог уже действует. Его Империя уже дает о себе знать. Об этом говорит и сам Иисус: «Если же Я перстом Божиим изгоняю бесов, то, конечно, достигло до вас Царствие Божие»[852]. Возможно, за этой религиозной интерпретацией изгнаний Иисусом злых духов простые жители Галилеи видели скорый разгром римлян, однако маловероятно, что последние ощущали в его странном поведении угрозу Империи[853].
Еще больше противников Иисуса могла смутить его двусмысленная позиция в отношении взимаемых Римом податей, если до них дошел слух и об этом. Подобный вопрос был крайне злободневным. Совсем немного лет прошло с тех пор, как эта тема вызвала настоящий взрыв. Это произошло в 6 году, когда Иисусу было десять или двенадцать лет. Архелая сместили с должности тетрарха Иудеи, и Рим стал властвовать в регионе напрямую. Впредь подати будут платить непосредственно римскому префекту, а не иудейским властям, ставленникам Рима. Новое положение вещей вызвало сильное возмущение и породило протестное движение, возглавляемое Иудой, выходцем из Галилеи, и фарисеем по имени Садок. Вопрос касался самого основного: Бог «единственный Господь и Правитель Израиля»; выплата дани Цезарю попросту означала отрицание господства Бога Завета над Израилем. В действительности, так думали все, а Иуда и Садок лишь сделали категоричное заявление: иудеи должны принять единственную Империю Яхве на израильской земле и отказаться платить подать кесарю[854].
Рим покончил с тем движением, однако прения не прекращались. В определенный момент и Иисусу задают этот же вопрос: «Позволительно ли давать подать кесарю или нет? Давать ли нам или не давать?»[855]. Не было более каверзного вопроса для Иисуса. Если Иисус даст отрицательный ответ, его обвинят в мятеже против Рима. Если же он выступит в защиту податей, его авторитет упадет в глазах тех задушенных налогами деревенских жителей, которых он так любит и оберегает. Иисус просит тех, кто его спрашивает, показать ему «взимаемую монету». У него самого ее нет, поскольку он ведет бродячий образ жизни, не имея ни земель, ни постоянной работы; у него давно уже не возникает проблем со сборщиками налогов. Затем он спрашивает их об изображении, отчеканенном на том серебряном динарии. На монете изображен Тиберий, а надпись на ней гласит: Tiberius Caesar, Divi Augusti Filius Augustus; на обратной стороне можно прочесть: Pontifex Maximus. Ответ Иисуса становится ясен. Его противники — рабы системы, и, используя монету с вычеканенными на ней политическими и религиозными символами, они признают верховную власть императора. Но к Иисусу это не относится — он живет в бедности, но обладает свободой и посвящает себя служению нищим и отверженным Империей. Иисус не подвластен империи кесаря, он вошел в Царство Бога.
Являясь свободным, он высказывает свое мнение: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу»[856]. Он предлагает платить подать, чтобы избежать новых массовых истреблений? Он призывает не ставить никакого кесаря выше Бога? Совпадает ли его позиция с тем, что защищали Иуда и Садок?[857] Похоже, что в афоризме Иисуса скрывается конфликт преданности кесарю и Богу. Но может ли для Иисуса существовать что-либо, не принадлежащее Богу? Что может быть только кесарево? Его деньги, больше ничего. Говорит ли Иисус о людях, пользующихся этими серебряными динариями? Смысл его послания, возможно, вполне прост: «Если вы задействованы в системе и сотрудничаете с Римом, исполняйте ваши обязательства перед сборщиками налогов и «отдавайте» кесарю то, что от него исходит. Но пусть никто не оставляет в руках кесаря то, что принадлежит Богу». Иисус много раз повторял: бедняки принадлежат Богу, и самые меньшие — его любимые дети. Царство Бога принадлежит им. И никто не должен обижать их. Даже кесарь.
Безусловно, Иисус занял хитроумную позицию, ловко избежав расставленную для него ловушку, но его сопротивление римскому гнету и абсолютное признание Бога бедных было очевидно. Впоследствии Лука отмечает, что Иисус был обвинен перед Пилатом в том, что он приводит народ в волнение и «запрещает давать подать кесарю»[858]. Мы не знаем, было ли так на самом деле. Однако пророк Царства Божьего вызывает беспокойство у тех, кто живет за счет Римской империи: храмовой аристократии, семей иродиан и группы представителей кесаря.
Последовательный до конца
Иисус предполагал возможность трагического финала. Он не был наивен. Он знал, что продолжение его служения и упорное проповедование наступления Царства Божьего опасны. Рано или поздно его жизнь прервется смертью. Угрозы исходили с разных сторон. Пока Иисус ходил по галилейским деревням, он, вероятно, мало думал о вторжении в его жизнь Пилата, который в конце концов распял его: его дворец в Кесарии Морской располагался далеко от той крестьянской среды, в которой вращался Иисус. Поначалу он также не видел опасности, которую представляли собой храмовая аристократия саддукеев. Лишь по прибытии в Иерусалим он смог увидеть размах их власти и ощутить враждебность с их стороны[859].
Жаждать достойной и справедливой жизни для обездоленных также было небезопасно. Иисус не мог проповедовать Царство Божье, предполагающее справедливость и сострадание к изгоям и отверженным, не вызывая на себя гнев и гонения тех, кто не был заинтересован в изменении существующего положения ни в политическом строе, ни в храмовой жизни. Невозможно быть солидарным с обездоленными, не ощутив на себе травли со стороны сильных мира сего. Иисус знал, что как Ирод, так и Пилат располагали властью, чтобы предать его смерти. Может быть, угроза, исходящая от римского префекта, была далека, однако произошедшее с Иоанном Крестителем говорило о том, что в любой момент и с ним может случиться то же самое. Все знали, что Иисус — выходец из окружения Иоанна; Антипа видел в нем пророка, продолжавшего линию Крестителя. Иисус не оставался безразличным. Один из источников информирует нас о том, что, узнав о расправе над Крестителем, Иисус удалился в пустынное место. Точно нам ничего об этом не известно[860]. Произошедшее с Крестителем не было случайностью. Трагическая судьба обычно ожидает всех пророков. Иисус предчувствует, что с ним может произойти то же самое. Он тоже пророк. Согласно распространенному среди иудеев I века представлению, судьба пророка определена: его ждут непонимание, отвержение и гонения[861]. Не уготована ли Иисусу та же судьба?
Возможно, уже очень скоро Иисус ощутил неизбежность трагической развязки. Сначала это была лишь вероятность; позднее она превратилась во вполне возможный исход, и, наконец, переросла в уверенность. Трудно жить день за днем, когда на горизонте маячит насильственная смерть. Можем ли мы узнать что-либо о поведении Иисуса? Безусловно, он не был самоубийцей. Он не искал мученичества. Не это было целью его жизни[862]. Он никогда не желал страданий ни себе, ни другим. Страдание — зло. Вся жизнь Иисуса была направлена на борьбу с ним: с болезнью, несправедливостью, маргинальностью, грехом или отчаянием. Если он и принимает гонения и мученичество, то он делает это, храня верность замыслу Отца, Который не хочет видеть страдания Своих сыновей и дочерей. Поэтому Иисус не идет за смертью, но и не поворачивается к ней спиной. Он не прячется от угроз; не изменяет свою проповедь; не адаптирует ее и не смягчает. Он мог легко избежать смерти. Достаточно было лишь замолчать и не настаивать на том, что могло вызвать раздражение в Храме или во дворце римского префекта. Но он этого не сделал. Он продолжил свой путь. Он предпочитал смерть предательству той миссии, на которую был выбран. Он действовал как сын, преданный своему любимому Отцу. Сохранение верности не означало одного принятия насильственной кончины. Это означало каждодневную жизнь в атмосфере неуверенности и противостояний; невозможность проповедовать Царство Божье, живя в спокойствии и безмятежности; постоянно подвергать себя опасности дискредитации и отвержения.