формах поклонения, захватили последователей Иисуса некоторое время спустя после Распятия. Приведенные выше данные нельзя отклонить: они и весьма существенны, и вполне реальны. Однако ни в одном из перечисленных случаев они не говорят нам, что именно произошло – лишь то, что нечто действительно произошло.
Суть пасхального опыта – совсем другой вопрос. Когда мы вникаем в детали Воскресения, встречающиеся в Евангелиях, то сталкиваемся с множеством запутанных, зачастую противоречащих друг другу и сбивающих с толку утверждений. Большинство «традиционных» верующих никогда не задумывались над фактами из истории собственной религии – например, над тем, что лишь в девятом десятилетии нашей эры, в одном-единственном письменном источнике, было высказано предположение, что описанные выше перемены на самом деле вызваны Иисусом, телесно восставшим из гроба в виде воскрешенного тела, готового продолжать свою жизнь в этом мире. Павел ничего подобного не говорит. У Марка нет рассказов о том, как воскресший Иисус являлся кому-нибудь в теле. Матфей занимает двойственную позицию: из двух его рассказов о Воскресении первый, с участием женщин, пришедших к гробнице, напоминает телесное явление, а второй, с участием учеников в Галилее, больше похож на видение. Лишь в двух последних канонических Евангелиях, от Луки и Иоанна (написанных в 90–100 годах), истолкование Пасхи уже включает рассказы о воскресении Иисуса, телесно восставшего из гроба. Со временем, начиная со II века, когда начали складываться христианские символы веры, более поздняя традиция в прямом смысле слова подавила собой раннюю, не предполагавшую телесного воскресения, и стала формировать уже обычное для нас понимание Пасхи.
Следующее, что вынужден признать любой серьезный исследователь Нового Завета – то, что, несмотря на статус «слова Божьего», приписанный книгам Нового Завета Церковью и сделавший их источником высшего авторитета, в них встречаются серьезные разночтения почти обо всем, что касается события, играющего главную роль в возникновении христианства. Позвольте вкратце указать на некоторые из этих несоответствий. Был ли Иисус похоронен в гробнице в саду? Евангелия уделяют погребению немалое внимание. Но Павел, судя по всему, никогда не слышал ни о какой гробнице (1 Кор 15:1–11), а Книга Деяний, по-видимому, предполагает, что Иисуса похоронили его же убийцы (Деян 13:29). Из исторических исследований той эпохи нам известно: в оккупированной Иудее тщательно спланированное погребение осужденного и казненного преступника (а именно таковым в глазах римлян являлся Иисус) было почти неведомо. Обычно тело жертвы бросали в неглубокую могилу вместе с другими казненными в тот же день преступниками, засыпали землей, изгоняя смрад, и скоро о нем забывали. Одичавшие бродячие псы ночью, под покровом темноты, обгладывали тела несчастных, а то, что от них оставалось, в том климате быстро разлагалось.
Далее Евангелия говорят, что группа женщин пришла к гробнице в первый день недели. У Павла нет упоминаний об этой традиции. Во всех Евангелиях она присутствует, однако тексты расходятся и в том, что это были за женщины, и в том, сколько их было. У Марка их три, у Матфея – две, у Луки – пять или шесть, а у Иоанна – только одна. Ни один из авторов Евангелий не сходится с другим даже в такой малозначительной детали. Видели ли эти женщины в первое пасхальное утро воскресшего Господа? Марк говорит, что нет; Матфей – что да; Лука – нет; Иоанн – да. Евангелия не согласны и в том, кем был вестник, объявивший о воскресении. Это был «юноша, облеченный в одеяние белое», сообщает нам Марк (16:5). Это был «ангел Господень», сошедший с небес и с помощью сверхъестественной силы погрузивший стражников в сон, чтобы он мог откатить камень от входа в гробницу, говорит Матфей (28:2–4). Это были «два мужа в одеянии блистающем», то есть, по всей видимости, ангелы, утверждает Лука (24:4). У Иоанна это опять-таки два ангела, но один из них, похоже, превращается в самого Иисуса (20:11–18). Авторы Нового Завета расходятся и в том, кто стал первым свидетелем воскресения. Это был Кифа, говорит Павел (1 Кор 15:5). У Марка свидетелей нет вообще, он лишь приводит обещание о том, что ученики увидят Иисуса, когда вернутся в Галилею. Матфей полагает, что первыми, кто увидел воскресшего Иисуса, были женщины в саду (28:9). У Луки это Клеопа и его спутник (24:13–35), а у Иоанна – Мария Магдалина (Ин 20:11–18). Евангелия не согласны даже в том, где находились ученики, когда в их жизнь впервые ворвался пасхальный опыт. Это случилось в Галилее, говорит нам Марк (16:7). Это было в Галилее, на вершине горы, уточняет Матфей (28:16–20). Нет, не в Галилее, возражает Лука, а в Иерусалиме или его окрестностях (24:36, 49). Это случилось сначала в Иерусалиме и уже потом, намного позже, в Галилее, говорит Иоанн (20:1 и сл., 21:1).
Новозаветные тексты расходятся и относительно порядка, в котором произошли события, которые мы сегодня называем Воскресением, Вознесением и Пятидесятницей. У Павла Воскресение и Вознесение – по сути, одно и то же (Рим 1:1–4). Между явлением Иисуса женщинам в саду и ученикам на вершине горы воскресший Господь вознесся на небеса, говорит Матфей (28:16–20). Это событие произошло в три этапа и заняло пятьдесят дней: сначала Воскресение на Пасху, потом, сорок дней спустя, Вознесение, и еще через десять дней – Пятидесятница, утверждает Лука (Лк 24; Деян 1, 2). Воскресение произошло пасхальным утром, Вознесение – в первый день Пасхи, после явления Иисуса одной лишь Марии Магдалине, а Пятидесятница – в вечер Пасхи, когда Иисус «дунул и говорит им [ученикам]: примите Духа Святого», и они тут же получили Святой Дух, сообщает нам Иоанн (Ин 20:1, 17 –23).
Внезапно мы осознаем, сколь сложно понять, в какой момент свершилось наивысшее откровение, ставшее сердцевиной христианской веры. Попытайтесь вместить эту реальность в сознание. Сначала мы находим убедительные данные, со всей определенностью доказывающие, что после Распятия Иисуса имело место некое грандиозное и впечатляющее событие, которое смогло превратить его учеников из трусов и дезертиров в людей необычайной стойкости и внутренней силы – более того, в корне изменить восприятие ими Бога и даже породить новый церковный праздник. Во-вторых, не подлежит сомнению то, что почти каждая деталь, вошедшая в то, как ученики объясняют это событие, противоречит другим рассказам. Наконец, бросается в глаза то, что чем позднее рассказ, тем более он насыщен сверхъестественными, чудесными элементами. Вот проблемы, которые нам нужно решить, если мы хотим разобраться в той путанице, которой окружено зарождение христианства.
Начну свое исследование с замечания: опыт встречи с Иисусом, который пережили ученики, побудил их выйти за рамки своих человеческих ограничений. Чем бы ни была для них Пасха, она уничтожила в них страх, как то показывает героическое поведение учеников после Воскресения; она вывела их за пределы племенных границ, как то ясно дает понять история о схождении на них Святого Духа, наделившего их даром говорить на языках тех, кто их слышит (Деян 2); она разрушила для них религиозные барьеры, что выразилось в появлении нового церковного праздника; и, наконец, она помогла им побороть ощущение собственной смертности, как о том свидетельствует язык Воскресения. И последователи Иисуса сделали то же самое, что в свое время сделали евреи в знаменательные для них дни Исхода: начали выражать свой опыт через литургию. Содержание евангельских рассказов о Воскресении, как и история Страстей, укладывается в литургические формулы.
Внезапно мы осознаем, сколь сложно понять, в какой момент свершилось наивысшее откровение, ставшее сердцевиной христианской веры
В Евангелиях много указаний на то, что объяснение смысла Пасхи дается при помощи средств богослужебного языка. Еврейская Пасха с ее совместной трапезой – литургическое воспроизведение зарождения еврейской нации, и в том же самом контексте, как утверждают авторы Евангелий, впервые стало известно о Воскресении. Воскресение празднуется в первый день недели, ставший новым литургическим церковным праздником христианской общины. Его содержание снова и снова отражает литургический язык, связанный с евхаристией – так, Лука отмечает, что Клеопа и его спутник на пути в Эммаус сообщили: «Он [Иисус] был узнан ими в преломлении хлеба» (Лк 24:35). Наконец, этот язык выражает идею возвращения на родину, к корням: «Он предваряет вас в Галилее; там вы Его увидите» (Мк 16:7). Матфей восполняет недостающие детали данного события: ученики отправились в Галилею и там, «увидев Его, поклонились» (Мф 28:17). Ничто из сказанного не означает, что преобразующий опыт, который мы называем Пасхой, не был реальным. На самом деле это означает, что речь идет об экстатическом переживании, ворвавшемся на миг в сознание учеников из совершенно иной сферы, иной реальности, перед которой они испытывали благоговейный трепет и которой могли ответить только поклонением. Мы уже отмечали: у последователей Иисуса не было такого языка, посредством которого можно было бы передать их глубочайший опыт встречи с Богом, и потому они прибегли к лучшему, что имелось в их распоряжении – а именно языку литургии, во время которой, по мнению людей, устанавливается духовное единение с тем, что они понимают под Богом. Любая попытка понять этот язык богослужения буквально приводит лишь к тому, что сама суть опыта Воскресения оказывается утраченной.
Буквальное понимание языка Воскресения приводит к абсурду. Землетрясения не возвещают о земных событиях. Ангелы не вторгаются во время, в пространство и в историю, чтобы отодвинуть камень или возгласить о воскресении. Оживший Иисус не выходит из гробницы в телесной форме, способной есть, пить, ходить, говорить, учить и толковать Священное Писание. Этот «воскресший» человек не может появляться и исчезать по собственному желанию, не может проходить сквозь стены, не может предложить скептикам коснуться его ран. Он не может устроить чудесный улов рыбы на Галилейском море или, покинув учеников, бросить вызов силе земного притяжения и вознестись на небо трехъярусной Вселенной. Все это – не более чем толкования, когда судьбоносный внутренний опыт передается внешними символами на языке истории. Это и есть литургия.