Примерно то же самое, на мой взгляд, происходило в самых разных синагогах по всему еврейскому миру все сорок, а то и все семьдесят лет, прошедших от Распятия до появления письменных Евангелий. Последователи Иисуса, как и все набожные евреи, посещали богослужения в синагоге – суббота за субботой, год за годом. Они слышали там чтения из Библии, вспоминали слова учителя, просвещали собравшихся, говоря им об Иисусе в свете Священного Писания и литургии. Они пропускали свои воспоминания через общее богослужение и через самые разные его элементы до тех пор, пока их впечатления от Иисуса не обретали границы и смысл.
И в наши дни мы сможем понять, с какой силой воздействовало на них обретение Иисуса, только если встанем на их место, исследуем, в какие образы они облекали Иисуса, раскроем символы, через которые они постигали Иисуса и искали Бога, которого встретили в нем. И потому наши вопросы к Евангелиям разительно отличаются от бесплодных исканий современного мира. Сегодня люди спрашивают: «А это правда было?», ожидая услышать лишь «да» или «нет» – и эта дихотомия либо превратит нас в буквалистов, либо заставит отойти от веры. Но единственные верные вопросы, которые следует задать, обратившись к древней традиции, звучат так: «Что заставило первых последователей облечь Иисуса из Назарета в одеяния их священной истории, овеянной далью времен? Отчего они расширяли легенды о героях своей религии до тех пор, пока те не выразили опыт их встречи с Иисусом?» Этот вопрос влечет и много других. Почему первые приверженцы видели в Иисусе исполнение своих преданий? Почему они решили, что Иисус преобразил предания? Почему они говорят об Иисусе так, словно все их духовные скрепы исчезли перед лицом высшей власти, явленной в его жизни? Почему его смерть воспринималась лишь как прелюдия к новому, более великому бытию? Что в его человечности помогло им по-новому взглянуть на Бога? Именно Иисуса, пробудившего этот отклик, мы и стремимся найти, и мы не остановимся до тех пор, пока эта цель не будет достигнута.
14 Иисус: новая Пасха
Увидев Распятие вовлеченным в орбиту Пасхи и осознав, что в Иисусе видели пасхального агнца, мы вступим в совершенно новое измерение того, что значит Иисус и того, что значит быть человеком.
Порой очень трудно отстраниться от того обстоятельства, что почти все мы приучены воспринимать Евангелия как рассказы о буквальных событиях. Но придется. Евангелия – не буквальные рассказы, а способы истолкования образа Иисуса, просеянные сквозь сито еврейской богослужебной жизни, в контексте которой историю Иисуса помнили и рассказывали в течение двух-трех поколений, пока ее не записали в Евангелиях. Евангелия изобилуют образами, хорошо знакомыми верующим иудеям, но почти бессмысленными для тех, кто находится вне этой религиозной традиции и по причине своего невежества вынужден мириться с серьезными недоразумениями. Но мы даже свои недоразумения превращаем в нечто буквальное! Евангелия указывают на жизнь, прожитую в истории, но для их авторов подлинное значение имела не столько земная жизнь Иисуса, сколько его значение и тот опыт, который, как они сами полагали, они пережили в его присутствии. Павел, прокладывая путь авторам Евангелий, четко сформулировал это, когда писал об Иисусе в середине 50-х годов: «Так что отныне мы никого не знаем по плоти. Если мы и знали Христа по плоти, то теперь уже не знаем» (2 Кор 5:16). Павел объясняет свой подход так: «Если кто во Христе, тот новая тварь: древнее прошло, вот наступило новое» (2 Кор 5:17). Это описание не физического познания, но экстатического, открывающего разум опыта. И Евангелия были призваны не как хроника жизни Иисуса, – но как истолкование его опыта. Следует осознать эту разницу, иначе нам никогда не избежать бессмысленных конфликтов, раздирающих сегодня христианскую Церковь из-за войны «буквалистов» и тех, кто отвергает даже саму возможность восприятия Евангелий в прямом смысле.
Разумеется, за евангельскими пассажами видны отголоски реальной исторической личности, и мы можем их выявить и рассмотреть. Основное внимание авторов Евангелий, однако, сосредоточено на смерти Иисуса и на опыте (чем бы он ни был), сменившем порожденное ею отчаяние надеждой на новую жизнь. И наш поиск подлинного значения Иисуса почти неизбежно должен начаться с описания последних событий его жизни.
Сами библейские свидетельства доказывают: именно значение Распятия послужило основной опорной точкой для всей истории Иисуса – а равно и то, что его смерть довольно рано стали толковать на фоне Пасхи. Впрочем, это не значит, что характер этой связи непременно должен был быть историческим, а потому для начала бросим вызов буквальному представлению о том, что Иисуса распяли во время Пасхи. Если мы сумеем показать, что эта связь не была исторической, а еще и была заимствованной, это откроет нам глаза на то, как изначально понимали смерть Иисуса. С этой целью нам придется еще раз найти способ выйти за пределы прямого толкования Нового Завета.
Марк, Матфей и Лука определяют дату смерти Иисуса как время иудейской Пасхи, отождествляя Тайную Вечерю с пасхальной трапезой. Четвертое Евангелие, от Иоанна, также проводит эту связь, но несколько иначе, предполагая, что Иисуса распяли в тот день, когда закалывали пасхального агнца, – и потому для Иоанна Тайная Вечера была не Пасхой, но подготовительной трапезой, которая предшествовала пасхальной.
Евангелия были призваны не как хроника жизни Иисуса, – но как истолкование его опыта
Прежде чем перейти к рассмотрению деталей рассказа о Распятии, отметим: все Евангелия единодушно утверждают: что именно Пасха привлекла Иисуса и его учеников в Иерусалим. Вся история Распятия подается как часть пасхальных обрядов. По Евангелиям, группа прибыла в Святой город за неделю до праздника[51]. Этот вход и в наши дни христиане чествуют как первый день Страстной недели. Однако, если мы тщательно исследуем эти истории, то обнаружим в них намеки на совершенно иное время Распятия и на символы, в прямом смысле заимствованные из другого еврейского праздника, далеко отстоящего от Пасхи в календаре.
Марк, писавший первым, говорит: множество людей, сопровождавших триумфальную процессию от Елеонской горы до Иерусалима, расстилали перед Иисусом свои одежды и «зеленые ветви, срезанные ими в поле», крича: «Осанна! Благословен Тот, Кто приходит во Имя Господа!» (Мк 11:9, Новый русский перевод). Так как Пасха отмечалась 14–15 числа месяца нисана, по нашему календарю она выпадает на конец марта или начало апреля. Вход Иисуса в Иерусалим, празднуемый христианами сегодня как «Пальмовое» или «Вербное» воскресенье (как утверждают, по крайней мере, Марк, Матфей и Лука), состоялся неделей раньше, а значит, примерно в середине марта. Проблема, связанная с этой датировкой, заключается в том, что появление зеленых листьев на деревьях в начале весны в этом районе Ближнего Востока маловероятно – обычно это случалось в середине апреля или начале мая. И перед нами первый намек на то, что рассказ о Распятии, возможно, изначально относился к другому времени года. Если это удастся доказать, встанет вопрос, почему в таком случае связь между Распятием и Пасхой считалась настолько важной.
Догадка становится еще правдоподобнее, когда мы видим, как именно Матфей и Лука, которые сильно зависят от Марка и в значительной мере его копируют, поступили с его рассказом, когда до обоих авторов дошло допущенное им несоответствие. Матфей, писавший лет десять спустя после Марка, совершенно убирает ссылку на зелень или листья деревьев, у него в руках толпы только «ветви с деревьев» (Мф 21:8). Впрочем, трудно представить, чтобы люди «расстилали по дороге» голые палки или размахивали ими – листья в данном случае куда как уместнее. Наше предположение подтверждается, когда мы замечаем эту как будто незначительную правку. Оно укрепляется, когда мы обращаемся к Луке, писавшему еще позже. Он, судя по всему, тоже видит здесь проблему: он опускает и «зеленые ветви» у Марка, и «голые ветви» у Матфея, говоря лишь о людях, расстилавших свои одежды на пути шествия (Лк 19:36). Однако даже история с одеждой предполагает более теплое время года, чем конец марта – в холодный сезон верхнюю одежду обычно не снимают.
Когда уже в конце I века нашей эры было написано Евангелие от Иоанна, его автор едва ли мог не знать о более ранних Евангелиях, хотя его цель настолько отличалась от целей предшественников, что он почти на них не опирался. Тем не менее, он предложил свое решение проблемы с листьями: он сказал, что толпа взяла в руки «пальмовые ветви» – то есть листья от вечнозеленого дерева (Ин 12:13). Почти никто не отдает себе отчета в том, что пальмовые ветви, которые мы сейчас носим в праздничной процессии, отмечая вход Господень в Иерусалим, вошли в традицию только с написанием последнего из канонических Евангелий. Эти правки, касающиеся «увитых листьями ветвей», которыми размахивала толпа, сами по себе нельзя рассматривать как решающий аргумент. Скорее они напоминают клинышек, пошатнувший прежнее единодушие. Оставляю этот вопрос на ваше усмотрение и продолжаю.
Следующий намек на то, что в отождествлении времени Распятия с Пасхой допущена натяжка, встречается опять-таки у Марка. Марк говорит, что в то же Вербное воскресенье, после входа в Иерусалим Иисус проследовал в Храм, увидел там менял и удалился на ночь в Вифанию, где у него и учеников, судя по всему, было нечто вроде штаб-квартиры. Наутро Иисус с учениками снова проделали короткий путь до Иерусалима, где, по словам Марка, произошел эпизод, известный как очищение Храма. По пути Иисус проголодался и, заметив на расстоянии смоковницу, подошел к ней в поисках смокв. Но, как замечает Марк, еще «не было время смокв» (Мк 11:13). Тем не менее Иисус, не найдя на дереве плодов, наложил на него проклятие, – как мы уже видели раньше, когда говорили о природных чудесах, история по меньшей мере весьма странная и (если понимать ее в прямом смысле) со