Нет, это не сказки о божестве, лишь для вида ставшем человеком. Никто никогда не слышал от исторического Иисуса, будто он станет тем судьей, который в последний день пригласит спасенных войти с ним в Царство Божие. Тем не менее первые христиане начали связывать все эти вещи с человеком по имени Иисус. Сильные переживания требуют расширенных языковых возможностей и новых средств выражения. Последователи Иисуса стремились передать его значение на языке экстатических видений и апокалипсических символов, подыскивая слова достаточно выразительные, чтобы передать значение своего опыта. Именно это означает быть «Сыном человеческим» и именно так это определение пристало к памяти об Иисусе.
В жизни синагоги между 30-м и 70-м годами мощный животворящий опыт Иисуса заключили в рамки еврейских концепций и отмечали внутри еврейской литургии. Иисус был «Сыном человеческим», тем, кто установит Царство Божье. Когда же этот опыт в 70–100-х годах сузили до письменной формы, он принял форму повествования, сплава этих образов.
Не следует забывать, что в первом Евангелии Иисус не рождается чудесным путем. Он даже принимает крещение для отпущения грехов – он, кого мы привыкли считать безгрешным! В момент крещения небеса открылись, изливая на него Святой Дух, и глас Божий признал в нем «Возлюбленного Сына». Иисус борется с этой двойной идентичностью, и то же самое делают его ученики. Как святого Бога можно встретить в человеке Иисусе? Вот вопрос, на который стремятся ответить Евангелия. На тот же вопрос должны ответить и мы, если мы хотим войти в опыт Иисуса.
Сын человеческий? Да, ben adam во всей его полноте, смертный, открывающий дверь в бессмертие. Вот что такое Иисус – человеческая жизнь настолько цельная, что в нее врывается жизнь Бога.
Люди ощутили, что именно в человеке Иисусе – таком цельном, открытом, свободном – в их жизнь явился сам святой Бог
17 Образы умаления: Раб Господень, Пастырь
Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни.
Прежде чем были написаны Евангелия, ожидания, которые питали ученики Иисуса при его жизни, сокрушила реальность его гибели. Иисус не достиг своей цели силой. Нет, он отклонил все претензии на власть и признал собственное бессилие, исходя из того, что для спасения жизни нужно быть готовым ее потерять. Чтобы победить смерть, ему следовало не только принять ее, но и самому сделать шаг ей навстречу. Чтобы остаться самим собой, он должен был быть готов отдать себя. Эти идеи никак не отвечали нормам мира, в котором жили ученики Иисуса. Они не выглядели естественными для «их» человечества. Но весь опыт их жизни с Иисусом как будто подтверждал истинность его пути.
Этот конфликт между опытом Иисуса и человеческой реальностью заставил учеников переосмысливать свою жизнь в свете опыта Иисуса. С этой целью они снова обращались к своей священной традиции, в том виде, как она отмечалась и вспоминалась в синагоге. Из этой традиции они заимствовали два отрывка о слабости и беспомощности, которые, в конечном итоге, вели к обретению силы и смысла, и затем облекли в них историю Иисуса так, что они, казалось, глубоко проникли в его жизнь. Ни один из этих образов не пользовался особой популярностью. Тем не менее, когда ученики пропустили свой опыт Иисуса через них, эти представления изменили самое сердце их собственной религии. Каждый из них в значительной мере сформировал их опыт Иисуса и подготовил почву для нового восприятия Иисуса как совершенного человека, который, как я теперь полагаю, служит единственным приемлемым для современного человека способом понять, что мы имеем в виду, говоря о «божественном».
Первый из этих образов обычно именуется «Рабом [Господним]», иногда «страдающим Рабом». Он был впервые набросан неизвестным пророком, жившим, вероятно, в VI веке до нашей эры, и затем добавлен к свитку пророчеств Исаии. Сегодня мы называем его Второисаией, приписывая ему авторство глав 40–55 Книги пророка Исаии.
Второй образ известен как «Пастырь» или «Царь-пастырь». Датировать этот труд намного сложнее, чем творение Второисаии, но он также был создан неизвестным пророком, по-видимому, в конце V или в начале IV века до нашей эры, и затем добавлен к свитку пророчеств Захарии. Этого автора следовало бы назвать «Второзахарией», но поскольку даже о первом Захарии мало кто знает, термин не получил широкого распространения. Тем не менее главы 9–14 в Книге пророка Захарии – это «Второзахария». В большей степени, чем представляет себе большинство христиан, «Второисаия» и «Второзахария» сформировали способ восприятия опыта Иисуса, окрашивая евангельское повествование новыми подробностями. Эти голоса из еврейского прошлого служили для авторов Евангелий источником слов, которые они вкладывали в уста Иисуса. Обратимся сначала к образу «страдающего Раба».
Еврейское государство впервые попало в руки вавилонян в 598 году до нашей эры, а затем потерпело от них полное и сокрушительное поражение в 586 году до нашей эры. Из всех евреев в Иудее оставили только стариков, хромых, глухих и слепых, и ее заново населили иные народы – чужеземцы, язычники, – которые поклонялись «ложным богам» и соблюдали чуждые обычаи. Всех остальных угнали в Вавилон как даровую рабочую силу. Страна, оставленная евреями, по их убеждению, была осквернена присутствием многочисленных иноземцев. Что еще хуже, за время пленения евреи, оставшиеся на родине, стали вступать с этими иноземцами в смешанные браки – так появились самаритяне, и само их существование, как считалось, ставило под угрозу этническую чистоту народа, иудейскую религию и еврейскую идентичность.
К тому моменту, когда Второисаия взялся за перо, Вавилонское пленение уже подходило к концу, порождая надежды на скорое освобождение. Это было уже второе или третье поколение, выросшее в условиях плена. Иудея, их любимая родина, с ее столицей Иерусалимом и находившимся в нем Храмом, все еще продолжала жить, но только в воспоминаниях. Как только первое поколение изгнанников умерло, воспоминания превратились в мечты и фантазии, которыми последующие поколения дорожили как единственной связью с действительностью, которую они никогда не видели и, как они опасались, уже никогда не увидят. Мечты и фантазии, как правило, не ограничиваются ни знанием, ни опытом. Поэтому Иерусалим, существовавший только перед их мысленным взором, становился все более золотым, прекрасным, таинственным и желанным. Эти изгнанники мечтали сначала о его восстановлении и новой славе в неопределенном будущем, когда они смогут заново отстроить место, образ которого был столь неизгладимо запечатлен в их сердцах родителями, прародителями и даже далекими предками. В писаниях Второисаии нельзя не отметить как эти фантазии, так и стоящую за ним тоску, присущую завоеванному народу, живущему упованием на то, что однажды они смогут изменить свою участь и снова стать господствующей нацией на земле. Будучи слабыми, они очень хотели обладать властью; будучи бедными, они мечтали о богатстве и престиже. Второисаия говорил о «стыде и посрамлении», который, как верили евреи, когда-нибудь падет на их врагов, обрекая их на гибель (41:11–12). Он надеялся на обновление энергии еврейского народа, когда Бог сделает его «острым молотилом, новым, зубчатым; ты будешь молотить и растирать горы, и холмы сделаешь, как мякину» (41:15). В своих мечтах о возрождении этот автор все еще стремится к мщению: «Труды Египтян и торговля Ефиоплян… к тебе [т. е. к евреям] перейдут», а их враги «в цепях придут и повергнутся пред тобою» (45:14 и сл.). Его текст полон не самой благородной, но вместе с тем вполне человеческой надежды, что ныне живущее поколение народа когда-нибудь станет господствовать над своими угнетателями и врагами.
Появление во второй половине VI века до нашей эры новой мировой силы в лице Кира, царя Персидского, воспламенило эту надежду. Кир обладал военной мощью, способной противостоять Вавилону. Кроме того, он придерживался политики религиозной терпимости, позволяя плененным народам вернуться на земли предков. Еврейские упования обрели конкретную форму в 539 году до нашей эры, когда Вавилон был завоеван Киром. Пленники буквально пели от радости, празднуя близкое освобождение.
Возвращение изгнанников домой, на землю предков в Иудею, требовало времени и организации, и потому произошло не сразу. Долгожданный день, однако, наступил, когда первая разведывательная экспедиция готова была вернуться в Иерусалим. Человек, известный нам как Второисаия, также, безусловно, входил в эту группу. Путешествие в те дни было трудным и опасным. Изгнанники шли пешком, имея при себе лишь то имущество, которое они могли нести сами, по сути, совершенно безоружные. Вероятно, их слабость и бедность главным образом и уберегли их, поскольку они не представляли собой выгодную цель для бандитов и воров. Что придавало им мужество оставить насиженное место ради неизвестности, так это красочный образ, внедренный в их умы предками – мечты о красоте и чудесах их Богом обетованной родины, что, в сочетании с тоской по свободе, заставило их воспевать силу, дарованную им Всевышним. Слова Второисаии очень хорошо передают этот дух ожидания. Они лучше всего известны англоязычной публике в версии Библии короля Иакова, поскольку именно эти слова Георг Гендель впоследствии положил на музыку в своей великолепной рождественской оратории под названием Мессия:
Утешайте, утешайте народ Мой,
говорит Бог ваш;
говорите к сердцу Иерусалима
и возвещайте ему,
что исполнилось время борьбы его,
что за неправды его сделано удовлетворение,
ибо он от руки Господней
принял вдвое за все грехи свои.
Далее неизвестный пророк продолжал описывать возвращение на родину, мало чем отличавшееся от наступления Царства Божьего: