Начну с расовых предрассудков. Мы уже затронули тему расизма в предыдущей главе о гневе, теперь посмотрим, как их по сей день оправдывает религия. Лучше всего сделать автобиографическое отступление: это предубеждение витало в самом воздухе, которым я дышал с детства. Я рос в сегрегированном мире американского Юга, где уже само по себе существование темнокожего населения, которое намеренно держали в невежестве и бедности, позволяло малообразованным белым вроде моих родных не чувствовать себя низшими существами. Как говорила моя родня: «Мы хоть не негры». (Тогда это слово еще использовалось в приличном обществе.) Люди с темным цветом кожи в тех кругах рассматривались, с одной стороны, как зависимые, по-детски наивные, неумелые и тупые, а с другой – как сильные, плодовитые и сексуально привлекательные. Люди как будто не замечали противоречий в соперничающих страхах и не признавали потребности найти жертву предрассудков, на которой играли оба этих предубеждения. Скорее так темнокожих звали, чтобы оправдать жестокое и бесчеловечное отношение к ним. Ведь если уверить себя, что уроженцы Африки от природы тупы и необучаемы, следующий логический вывод – властям не стоит тратить время, усилия или деньги, пытаясь преодолеть этот врожденный порок в заведомо низших существах. И сегрегированные школы с крайне низким уровнем образования для темнокожих детей казались чем-то правильным, уместным и вполне естественным. Язык переполняли выражения, вбивающие в ум расовый стереотип: черный – значит, глупый. Например, меня в свое время учили проверять, созрел ли арбуз: постучи, и «если будет пустой, как башка негритоса, можно есть». Человек, давший мне этот совет, говорил с такой легкостью, словно не чувствовал, что его слова только подпитывают убийственное предубеждение.
Спасение – не утверждение нашей греховности, но расширение наших возможностей
Во времена моего детства темнокожих часто обвиняли в том, что они зависимы и наивны. Это не только оправдывало отношение к ним как к детям, но и помогало белым почувствовать себя «взрослыми». Чернокожих рабов в Америке все время били, даже в зрелые годы. Им никогда не платили достаточно денег – какая тут независимость? За медный грош им приходилось всегда унижаться перед якобы превосходящими их белыми господами. Со временем борцы за равноправие черных не раз презрительно плевались в сторону «дяди Тома», не задумываясь над тем, что синдром «дяди Тома» просто давал черным выжить. Рабская, льстивая покорность, основная черта «дяди Тома», влекла темнокожих рабов с полей в дома угнетателей, где еда была лучше и где им было легче снискать расположение хозяев и хозяек.
Особо показателен был предрассудок о «ленивых и бестолковых черных». В детстве я не раз слышал расистские заявления, где эти прилагательные стояли рядом. В этих словах я увидел очередную проекцию, когда осознал, что именно белые европейцы звали рабов, которых вывезли из Африки, бестолковыми ленивцами, – и они же везли их в Америку пахать в полях, к чему сами не имели ни способностей, ни желания. Так кто в таком случае бестолковый ленивец? И как успешно темнокожие рабы служили для того, чтобы белые не осознали своих недостатков! Реальный смысл предубеждения, однако, неизменно так или иначе срывается с языка. В моем детстве, когда белому приходилось тяжко работать весь день, он часто бросал расхожую фразу: «Пахал, как ниггер!» Опять же, кто здесь ленив? Кто бестолковый? Предубеждение говорит гораздо больше о низкой самооценке того, кто ему подвержен, чем о самой жертве.
Еще один главный страх, еще один сильнейший источник беспокойства в сердце белого южанина имел сексуальную природу и вводил в игру вторую половину предвзятого определения, упомянутого выше. Темнокожих в южном фольклоре изображали полными животной страсти и обладающими высокой сексуальной потенцией. Трагедия Шекспира Отелло, хотя и созданная в другое время и в другом месте, затрагивала эту тему. Главное опасение белого южанина, последнее слово, неопровержимый аргумент почти во всех спорах о сегрегации, звучало так: «Вы что, хотите выдать дочку за негра?» На Юге я слышал эту фразу тысячи раз. В нашей стране браки не устраивают родители, и здесь кроется бессознательное допущение: если бы наши дочери могли выйти замуж за темнокожих, они бы так и поступили – ведь те лучше в постели, чего так опасались белые мужчины! Возможно, именно поэтому в южный кодекс галантности вошло убеждение: белые мужчины должны защищать белых женщин от сексуального осквернения черными. Большинство линчеваний, которым подвергали темнокожих на Юге, было связано с реальным или воображаемым насилием против белых женщин. Белая женщина, забеременевшая от темнокожего любовника, всегда могла защитить себя, вскричав: «Он меня изнасиловал!» – и обвинить любого, кого хотела, в том, что он – отец ребенка. Мысль о том, что белая женщина могла пойти на такое добровольно, была для белых мужчин совершенно непредставима. И к «виновнику», и даже просто к тому, кого подозревали в преступлении против чести белой женщины, тут же отряжали линчевателей – и это несмотря на тот общепризнанный факт, что белые мужчины регулярно (и притом безнаказанно) насиловали темнокожих женщин!
Никакая история расовых отношений не может игнорировать то, сколь глубоко в предрассудках южанина переплелись пол и раса. Страх белых перед «смешением рас» и «грязью полукровок» оправдался, – но только это белые насиловали темнокожих! Воспоминания последних изобилуют подобными эпизодами[75]. Из-за этой практики, почти повсеместной в дни рабства и сегрегации, в Америке почти не осталось людей, в чьих жилах течет только кровь их африканских предков. Белые мужчины пытались преодолеть собственное чувство неполноценности в сексе, угнетая темнокожих мужчин и насилуя темнокожих женщин. Иных насильников удалось выявить с помощью недавно полученных доказательств в виде ДНК: в их числе такие известные люди минувших веков, как Томас Джефферсон, третий президент США, и видные деятели недавних времен, как, например, ярый расист и сторонник сегрегации, сенатор от Южной Каролины, а затем губернатор этого штата Стром Термонд.
Если мы признаем, что предубеждение – часть свойственного людям синдрома выживания, к чему это нас приведет? Если мы одерживаем победу, ставя тем самым жертву в положение проигравшего, поможет ли эта победа преодолеть чувство неполноценности, из-за которой выживание и стало сутью сознающей себя человеческой жизни? Едва ли. Это всего лишь еще одно его проявление. И уж тем более не решает проблему выживания рассказ об Иисусе как о Боге, вошедшем в жизнь людей, чтобы спасти нас от саморазрушительной стороны нашего бытия. Напротив, эта история только подтверждает нашу хроническую неполноценность. Мы никогда не станем цельными людьми, отвергая или ненавидя других. Это-то и понял Иисус, но понял именно потому, что был человеком, а не потому, будто стал одним целым с некой внешней реальностью, которую мы нарекли «божественной».
Отойдем еще на шаг от сверхъестественной конструкции, столь долго искажавшей образ исторического Иисуса, снова взглянем на его человечность и выясним, как он относился к бесчеловечным расовым предрассудкам своего времени. В еврейском мире I века нашей эры были свои изгои и нечистые – самаритяне, евреи-полукровки, чью кровь испортили предки, сочетавшись браком с язычниками. Религиозные лидеры еще и видели в них еретиков, поскольку истинность их веры в Бога ставилась под вопрос наличием нееврейской (читай – языческой) крови в их жилах. Евреи так ненавидели самаритян, что, путешествуя из Галилеи в Иерусалим, переправлялись на восточный берег Иордана, шли вдоль него через пустыню, а затем снова пересекали Иордан с запада на восток, подходя к Иерусалиму с юга и тем избегая в пути нечистого воздуха Самарии. Кажется, такого рода предрассудки коренятся глубже всего и обладают великой силой.
Что думал об этом человек по имени Иисус? Достаточно заглянуть в Евангелия, и мы увидим, как именно он воспринимал и этот предрассудок, и другие бесчеловечные извращения своего времени. Из всех авторов Евангелий больше всего внимания реакции Иисуса на самаритян уделяет Лука, хотя Иоанн тоже отводит ей немало. Павел говорит, что во Христе «нет раба, ни свободного» (Гал 3:28), но ни разу не использует слов «Самария» или «самаритянин», как, впрочем, и Марк с Матфеем. Лука выражает свое отношение к проблеме вполне ясно. Только у него Иисус говорит, что евангельскую весть должны услышать и в Самарии (Деян 1:8); его свет должен озарить предрассудки, губящие нашу жизнь. Лука изображает отношение Иисуса к самаритянам в двух выразительных повествованиях.
Первый рассказ Луки (10:29–37) содержит притчу Иисуса, которую мы привыкли называть «Притчей о добром самаритянине» – название уже само по себе интересное, поскольку предполагает, что слова «добрый» и «самаритянин» обычно плохо вяжутся друг с другом. Тема притчи – религиозный долг и племенная исключительность[76]. Согласно Торе, наивысший религиозный долг – в сострадании к тем, кто нуждается в помощи. В ней же названы «нечистыми» язычники (и самаритяне), а также те, кто умер или кажется умершим. Притча Иисуса ставит двух представителей иудейской религии, священника и левита, в ситуацию, когда ритуальная чистота приходит в столкновение с состраданием. Суть истории в том, что оба утратили сострадание – как это часто имеет место в племенной религии, принижающей человеческий облик других людей. С другой стороны, самаритянин – полукровка, нечистый, еретик, у которого, по всей вероятности, никогда не было возможности изучать Тору, – не был заражен ни племенной, ни религиозной исключительностью. Он видел перед собой лишь человека, которому нужна помощь, и отдал ему свое время, заботу и средства.
Иисус говорит: подобно тому как нет никаких линий на песке, ограничивающих любовь и сострадание Бога, так и в жизни нашей не должно быть никаких границ в любви одного человека к другому. Это были радикальные слова. Это был вызов. Вы не можете быть людьми, говорил Иисус, и вместе с тем держаться за предрассудки. Предубеждение всегда подрывает подлинную человечность. С ним можно выжить, но с ним не стать человеком. Не сможете избежать этих пагубных сторон вашей скованной страхом природы, не выйдете за пределы этого страха, заставляющего вас превозноситься, унижая других, – значит, вам не стать истинными людьми. В этом весть Иисуса. Вот в чем спасение: Иисус зовет вас и дает вам силы отбросить прежние системы безопасности в виде племени и предрассудков и обрести новую, «не нацеленную на выживание», бескорыстную человечность. Вот тот дар, который может дать лишь подлинный человек, а не божество, что притворяется человеком. Это прозрение в полноту человеческого бытия, явленное в жизни Иисуса, позволило его современникам увидеть, что в нем присутствует Бог.