Работа эта только начинается, и нужно ожидать, что она окажется чрезвычайно плодотворной для научного раскрытия ряда вопросов возникновения новозаветной литературы и формирования христианства.
Глава третья. «Великая блудница» Апокалипсиса
В одном из новозаветных произведений, в Апокалипсисе (Откровении Иоанна), приводится пророческое видение относительно «великой блудницы», сидящей на водах многих, великого города, царствующего над царями земными. Современникам автора нетрудно было догадаться, кого тот имел в виду. Речь шла о Риме, и сочинитель Апокалипсиса не скрывает своей ненависти к этому царственному городу, олицетворявшему в его представлении все пороки огромного государства. Он обличает его за «жемчуга и виссон», гневно обрушивается на «яростное вино блудодеяния», которыми Рим напоил и купцов, и царей, и народы, и целые страны (18, 2–3). Автор Откровения тешит свое воображение картинами гибели этого «вечного» города, черпая свои образы частично из Ветхого завета, частично из мистических представлений, господствовавших в его время. Тут и бездонные бездны, и семирогие звери (число рогов символизирует семь холмов, на которых раскинулся Рим), и дым пожарищ, и кровь «всех убитых на земле» (18, 24). Он противопоставляет земной виссон римских язычников небесному виссону христианской праведности и ждет «страшного суда». Ф. Энгельс, который в своих занятиях вопросами происхождения христианства особо останавливался на этой книге, датирует ее 68–69 г. н. э.[22]
Что же представлял собой этот апокалипсический зверь — рабовладельческий Рим на том хронологическом рубеже, который позднее будет объявлен христианской церковью началом новой эры?
Римская империя в начале II в. н. э. Схематическая карта.
В период своего наивысшего территориального распространения Римское рабовладельческое государство превратило Средиземное море в своего рода внутреннее озеро, все прибрежные земли которого управлялись его наместниками. Римская держава поглотила значительную часть Европы, все северное побережье Африки, Малую Азию. Римские гарнизоны стояли на побережье Атлантического океана, на берегах Красного моря, на большей части побережья Черного моря.
Таким образом, Рим подчинил множество народов и государств, уничтожив не только их политическую самостоятельность, их государственность, но и самобытность их общественной жизни. «Римское завоевание, — писал Энгельс, — во всех покоренных странах прежде всего непосредственно разрушило прежние политические порядки, а затем косвенным образом и старые общественные условия жизни. Разрушило, во-первых, тем, что вместо прежнего сословного деления (если не касаться рабства) оно установило простое различие между римскими гражданами и негражданами или подданными государства; во-вторых, и главным образов — вымогательствами от имени Римского государства. Если при империи в интересах государства старались по возможности положить предел неистовой жажде к обогащению со стороны наместников провинций, то вместо этого появились все сильнее действующие и все туже завинчиваемые тиски налога в пользу государственной казны — высасывание средств, которое действовало страшно разрушительно. Наконец, в-третьих, римские судьи повсюду выносили свои решения на основании римского права, а местные общественные порядки объявлялись тем самым недействительными, поскольку они не совпадали с римским правопорядком»[23]. Эти три рычага действовали с огромной силой, подавляя все самобытное, насильственно нивелируя и беспощадно опрокидывая всякие попытки сопротивления.
Римское общество времени формирования христианства схематически может быть поделено на три группы. Во-первых — это высшие слои.
Дом богатого рабовладельца. Парадные покои и помещения для рабов. Худ. Бородин и Салин. Реконструкция. Ленинград. Музей истории религии и атеизма.
Новозаветные авторы не раз делают их объектом своих угроз и порицаний. Эти слои возглавляла землевладельческая знать, расширявшая свои владения за счет разорявшихся мелких земледельцев. Сюда же относятся и владельцы больших мастерских, основанных на рабском труде, крупные торговцы, ростовщики. Прошло время, когда ростовщичество рассматривалось как занятие, неподходящее для человека из хорошего рода. Сейчас этим не брезгают заниматься не только разбогатевшие вольноотпущенники, но и аристократы.
К другой группе могут быть отнесены свободные низы общества. Сюда входят мелкие земледельцы и ремесленники, торговцы и огромное количество люмпен-пролетарских элементов, по тем или иным причинам выпавших из процесса производства. Случайные заработки и подачки, которые им время от времени перепадали от государства и правителей отдельных городов, были их основным средством существования.
Третью категорию составляли рабы. Их число, особенно в западных провинциях, было довольно большим. Рабы были заняты в сельском хозяйстве, в ремесленных мастерских, в городских домах рабовладельцев в качестве дворовой челяди. Кроме того, рабы работали в конторах откупщиков, в государственных канцеляриях к здесь порой взбирались по служебной лестнице до больших высот. Получает распространение категория рабов, выведенных на пекулий. Эта категория держала в условном владении некоторую часть имущества и могла самостоятельно заниматься на определенных условиях торговлей, ремеслом или сельским хозяйством.
Конечно, это деление не исчерпывает всего социального многообразия и пестроты римского общества времени формирования христианства. Не исчерпываются этим и социальные противоречия. В каждой из этих групп имелись свои внутренние противоречия.
Антагонизм между верхами и низами свободного римского общества, между владельцами богатств и неимущими был постоянной заботой правящих кругов и постоянной угрозой для их правления. Огромные массы люмпен-пролетариев, отвыкших от производительного труда и неспособных конкурировать с более дешевым рабским трудом, постоянно требовали «хлеба и зрелищ». И императорская власть в Риме, как и правящая верхушка провинций, вынуждена была идти на эту форму подкупа паразитического слоя общества. Пышные празднества, пиры, театральные представления, хлебные раздачи, которые устраивались для сотен тысяч непроизводящих членов общества, тяжким бременем падали на плечи государства. Но все это являлось неизбежной данью самой социальной системе: только на этой основе удавалось поддерживать относительный мир внутри рабовладельческого общества.
Отношения между рабовладельцами и рабами были не менее сложны и запутаны. Рабский труд постепенно вытеснял из производства труд свободных. Рабовладельческая система эксплуатации порождала силы, подрывавшие ее основу: по мере развития рабовладения возрастали и деклассированные люмпен-пролетарские элементы среди свободного населения.
Последнее крупное восстание рабов в Риме — восстание Спартака — произошло в 74–71 гг. до н. э. Оно потрясло самую основу Римского государства. Однако подавление восстания не ликвидировало проблемы. В сочинениях античных авторов конца республики — начала империи и в других документах этой поры ощущается глубокая озабоченность и тревога по поводу взаимоотношений между рабами и рабовладельцами[24]. Высказывается сожаление по исчезнувшим патриархальным отношениям между рабами и их владельцами, господствовавшим в старину. Выражается недовольство строптивостью рабов, их враждебностью господам, их готовностью учинить донос или даже убить своих господ, рискуя при этом, может быть, собственной жизнью.
Плиний Младший в письме к некоему Ацилию описывает «страшное дело», которое претерпел от своих рабов преторий Ларций Македон. «Был он, впрочем — замечает Плиний, — господином гордым и жестоким и плохо, — нет, слишком хорошо — помнил, что отец его был рабом. Он мылся у себя в формианской[25] усадьбе; вдруг его обступили рабы, один схватил за горло, другой стал бить по лицу, третий стал колотить, по груди и по животу… Сочтя его уже бездыханным, они бросили его в раскаленное подполье, чтобы испытать, не жив ли? Он… лежал неподвижно, вытянувшись, и тем уверил в своей смерти. Тогда только его вынесли будто обмершего от жары… Придя в себя от прохлады, он открыл глаза и, пошевелившись, подал признаки жизни… Рабы разбежались, значительная часть их схвачена, остальных разыскивают. Сам он, едва оживши, скончался через несколько дней… Видишь, скольким опасностям, скольким обидам, скольким издевательствам мы подвергаемся! Никто не может быть спокоен потому, что он снисходителен и мягок: господ убивают не по размышлению, а по злобности»[26].
В одном из писем Сенека, утешая своего корреспондента по поводу бегства его рабов, говорит, что это еще не самое плохое, что могло случиться. «„Мои рабы разбежались“. Что за беда? — пишет он. — Есть люди, которых они ограбили, на кого донесли, кого убили, предали, над кем надглумились, кого отравили, оклеветали. То, на что ты жалуешься, все уже случилось со многими»[27]. По-видимому, это была серьезная проблема, и над ней задумываются многие идеологи рабовладеления. Одни из них выступают за усиление наказаний, за предельную жестокость, другие, как, например, известный естествоиспытатель Плиний Старший, — за смягчение нравов, против клеймения и оков. При этом он руководствуется не этическими побуждениями, а производственной целесообразностью этого: таким образом он надеется сделать раба радивым. Ювенал осуждает одного из своих персонажей, хозяина «дрожащего дома», для которого свист бича— музыка, а процесс клеймения раба и пытки — приятное времяпрепровождение[28].
С другой стороны, сами рабы, юридически одинаково бесправные, в других отношениях заметно отличаются друг от друга. Начавшийся в конце республики процесс расслоения в их среде получает значительное развитие