Его слова как бы направлены сразу в два адреса. Во-первых, он зовет господ к более мягкому обращению со своими подневольными и вообще с зависимыми людьми. Не следует, проповедует он, чрезмерно унижать раба-пленника: он ведь недавно был свободным. Пусть господин не видит в рабе только безвольное орудие его прихотей: ведь раб — человек. Пусть он дарит ему снисходительное общение, не брезгует сесть с ним за обеденный стол, как это делали в старину. Такие рабы не будут ненавидеть своих господ, угрожать их жизни, делать на них доносы. А в случае допроса по чужому навету такие обласканные рабы будут молчать и под пыткой. Кроме того, судьба переменчива, и сегодняшний спесивец может при известных обстоятельствах и сам оказаться в зависимости от своего же прежнего раба. И заранее отвечая на угадываемые им возражения людей своего круга, Сенека говорит им, что рабство духа порой более присуще господам, чем рабам. Этот богач — раб корысти, этот — раб любовницы, этот — раб льстивого пресмыкания перед сильными мира сего, а этот — раб развращенной похоти… Придворный императора Нерона хорошо знал высший свет своего времени!
Вместе с тем Сенека призывает тех, кто находится в зависимости и рабском положении, проявлять терпение и покорно сносить оскорбления и обиды. Только покорность и терпение могут облегчить участь рабов и зависимых лиц. Возмущение же только усугубит тяжесть их положения. Обращаясь, видимо, и к господам и к рабам, он говорит, что только тело раба находится в рабском состоянии, душа же его свободна. А это залог того, что и раб может усовершенствоваться в добродетели и достичь в этом отношении равенства с именитым свободным.
Эти идеи, родившись в середине I в. н. э., лишь постепенно становятся в дальнейшем идеями века; только в следующем столетии некоторые идеологи римского рабовладельческого общества начинают их развивать и пропагандировать.
Другая злободневная тема — отношение к труду. Высшие классы рабовладельческого общества устами своих идеологов выражают презрение к физическому труду и его носителям, не только рабам, но и свободным. Шерстобиты, сукновалы, сапожники, медники являются объектом высокомерного пренебрежения. Их невежество, легковерие, готовность следовать за любым шарлатаном воспринимаются как следствие их занятий низменным, отупляющим трудом.
В одном из своих произведений Лукиан так характеризует ремесленника: «…ты будешь жить в неизвестности, имея небольшой и недостойный заработок. Ты будешь недалек умом, будешь держаться простовато: друзья не станут искать твоего общества, враги не будут бояться тебя, сограждане — завидовать. Ты будешь только ремесленником, каких много среди простого народа; всегда ты будешь трепетать перед власть имущими и служить тому, кто умеет хорошо говорить; ты станешь жить, как заяц, которого все травят, и сделаешься добычей сильного… Ты решаешься надеть какой-то грязный хитон и принять вид, мало чем отличающийся от раба. Ты собираешься сидеть согнувшись над работой, имея в руках лом, резец и молот или долото, склонившись над работой и живя неизменно и обыденно, никогда не поднимая головы и ничего не замышляя, что было бы достойно свободного человека, заботясь только о том, чтобы работа была исполнена складно и имела красивый вид, а вовсе не о том, будет ли в тебе самом развита душевная гармония и стройность мыслей…»[56]
Такое отношение верхов общества к представителям трудовых профессий было широко распространенным явлением. Можно полагать, что и в Иудее этой поры земледельческая знать и жречество держались аналогичных взглядов, сформулированных еще во II в. до н. э. в апокрифической книге Бен Сиры. Там говорится: тот, чье сердце занято проведением борозд на пашне, кто погоняет волов и думает о корме для телят, кто вертит гончарный круг или имеет дело с пылающим горном, не может претендовать на общий с мудрыми удел.
На другом социальном полюсе римского общества, в среде рабов и примыкающих к ним слоях свободных ремесленников и вольноотпущенников формируются иные взгляды.
Каковы взаимоотношения между верхами и низами? Как нужно относиться к презираемому верхами физическому труду? Как нужно отвечать на наносимые сильными обиды? Эти и многие другие вопросы каждодневного бытия нашли выражение в многочисленных поговорках, сентенциях, баснях, а также в некоторых философских системах.
В басне вольноотпущенника Федра о тяжбе между пчелами и трутнями спор идет о том, кто сделал соты в улье и кому, следовательно, принадлежит мед. Судья-оса правильно решает дело: плоды трудов должны достаться труженикам. Но, замечает баснописец, трутни отказываются соблюдать договор.
Противопоставление труда безделью, а скромной трудовой жизни маленького человека праздности и роскоши высших классов становится в этих кругах излюбленным мотивом. «Избегай великих господ, — читаем мы в одном поучении, — и имен, прославленных молвой, и домов, отягощенных благородным происхождением, и беги от них далеко…»[57]
В многочисленных надгробных надписях социальных низов — рабов, отпущенников, солдат, ремесленников в качестве аргумента для достижения загробного воздаяния приводятся трудолюбие, мастерство, доброта, бедность[58]. Так, раб, управляющий имением, ставит себе в заслугу, что он оставил своих детей бедными. Некая жрица похваляется своими родителями-вольноотпущенниками, которые были бедны, но свободны духом. Даже люди, судя по всему, среднего достатка стараются либо причислить себя к беднякам, либо приписать себе те добродетели — кротость, милосердие, бескорыстие, — которые, по-видимому, признаются в их среде уделом бедняков. Очень популярно простодушие. На многих надгробиях подчеркивается и несколько расплывчатое выражение — невинность и другие такие же свойства. Авторы эпитафий уверены, что эти добродетели не могут не быть вознаграждены божественными силами и они останутся в веках. Простодушие и немудрcтвование — в известном отношении девиз этого круга лиц.
Наряду с этим развивается мысль о том, что люди низкого положения, обладавшие указанными добродетелями па земле, вправе рассчитывать на лучшую долю в загробном мире. В эпитафии мальчику, который в жизни занимал самое жалкое место — был рабом раба и при этом отличался прилежанием и добротой, утверждается, что за это он после смерти пользуется заслуженной наградой. Эпитафия вольноотпущеннику Понтиану свидетельствует, что своим «простодушием» он добился того, что его душа местожительствует с богами, в то время как тело, свободное от трудов, покоится в земле. В некоторых эпитафиях высказывается мысль, что умерший сам может стать богом, приобщиться к богу, к потустороннему блаженству. При этом путь к нему лежит не через богатство и почести, но через добродетель.
Общественная мысль социальных низов отводит значительное место теме товарищества и равенства маленьких людей, их содружеству и солидарности, которые являются мощной защитой от подстерегающих всюду опасностей. В басне о льве и четырех быках рассказывается, что лев не мог напасть на находившихся в дружбе быков, но когда ему удалось подорвать их дружбу, он легко справился с каждым в отдельности. В сентенциях и пословицах говорится, что «маленьким людям» надо опираться на согласие — прибежище в беде. При этом подчеркивается, что дружба невозможна между теми, кто стоит на разных ступенях социальной лестницы. Создается впечатление, что в пословицах и поговорках «маленьких людей» отвергаются идеи снисходительной дружбы верхов общества, которые пропагандировались Сенекой и другими. «Маленькие люди» понимают цену благодеяниям господ. Такие благодеяния оплачиваются свободой и благополучием «облагодетельствованного». «Могущественный когда просит — принуждает», — свидетельствует поговорка[59]. Этому противопоставляются как выражение подлинной добродетели бескорыстные благодеяния равных друг другу трудовых людей.
Весьма любопытно и отношение к обиде и обидчику. В басне о лисице и журавле делается вывод: обидчику нужно ответить тем же. В сентенциях проводится мысль, что с людьми, лишенными совести, глупо поступать благородно. Прощая обидчику, ты наносишь вред не только себе, но и другим, ибо это вдохновляет обидчика и на другие обиды. В одной поговорке резко осуждается идея непротивления. «Кроткие живут в безопасности, — говорится там, — но зато они рабы».
Однако наряду с вольнолюбивыми поучениями в этой среде обнаруживается и другое течение. Оно исходит из принципа покорности, кротости, рабского непротивления злу, как бы перекликаясь с аналогичными рекомендациями Сенеки. «Лекарство против обид, — провозглашает оно, — прощение»[60]. Здесь рекомендуется не гневаться на могущественного, бояться всего, обращаться к врагу с добрым словом, не вредить обидчику, даже если ты мог бы это сделать.
Небезынтересно отметить, что сходные социальные условия порождают аналогичные поучения и в восточных пределах Рима. «Люби труд, — говорится в одном иудейском афоризме, — презирай господство и не води знакомства с властью». «Не делай твоему товарищу того, что тебе нежелательно в отношении самого себя», «Люби мир», «Люби людей», «Не отделяй себя от общества».
Римский философ Сенека. Ленинград. Музей истории религии и атеизма.
Таким образом, среди низов общества складываются идеи, совершенно необычные с точки зрения высших классов: ни богатство, ни происхождение, ни высокое положение не дают удела в загробном блаженстве. Роль играют только добродетели, причем перечень их — бедность, доброта, бескорыстие и простодушие— выдает их происхождение. Этими качествами владеют в первую очередь рабы, вольноотпущенники, ремесленники — все эти медники, кузнецы, шерстобиты, красильщики, которых высший свет рабовладельческого Рима считает невеждами и разбойниками, а Новый завет назовет «простецами», «немудрствующими», «нищими духом». Они склонны рассматривать свое положение как более предпочтительное, чем положение господ, ибо именно в социальных низах заключены добродетели, приносящие потустороннее блаженство.