Чистота сердца является условием общения с Богом: Кто взойдет на гору Господню, или кто станет на святом месте Его? Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто… Таков род ищущих Его, ищущих лица Твоего, Боже Иакова! (Пс. 23:3–4, 6). Без чистоты сердца невозможно прикоснуться к святыне, встретиться с Богом и узреть лик Божий.
Обетование ибо они Бога узрят заставляет прежде всего вспомнить целую серию библейских текстов, в которых говорится о богови́дении.
Иов на пепле. Миниатюра. XI в.
С одной стороны, и в Ветхом, и в Новом Заветах мы встречаем настойчивые утверждения о том, что ви́дение Бога невозможно для человека. Когда Моисей поднимается на гору Синай, Бог обещает провести пред ним всю славу Свою, но при этом объявляет: Лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых (Исх. 33:20–21). По словам апостола Павла, Бога никто из человеков не видел и видеть не может (1 Тим. 6:16). Утверждение о том, что Бога не видел никто никогда, дважды встречается в корпусе Иоан новых писаний (Ин. 1:18; 1 Ин. 4:12).
С другой стороны, некоторые тексты говорят о возможности ви́дения Бога. Иаков, боровшийся с Богом, восклицает: Я видел Бога лицом к лицу, и сохранилась душа моя (Быт. 32:30). Иов выражает надежду на то, что увидит Бога своими глазами: А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его (Иов 19:25–27). О ви́дении Бога в будущей жизни говорят апостолы Иоанн и Павел (1 Ин. 3:2; 1 Кор. 13:12).
Изначальный парадокс темы богови́дения ярко выражен Григорием Нисским в толковании на шестую заповедь Блаженства:
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5:8). Тем, кто очистил сердце, обещано, что они увидят Бога. Но Бога не видел никто никогда, как говорит великий Иоанн (Ин. 1:18). А возвышенный ум Павла подтверждает это заключение, когда говорит: Которого никто из человеков не видел и видеть не может (1 Тим. 6:16)… Всякая возможность постижения отнята этим четким отрицанием: Человек не может увидеть Меня и остаться в живых (Исх. 33:20). И тем не менее в ви́дении Господа и заключена вечная жизнь… Видишь ли смятение души, которая увлечена в глубины, открывающиеся в этих словах? Если Бог есть жизнь, то человек, который не видит Его, не видит жизни. С другой стороны, боговдохновенные пророки и апостолы свидетельствуют, что Бога видеть невозможно. К чему же обратиться человеческой надежде?[138]
Святитель Игнатий Богоносец. Фреска. XVI в.
В святоотеческой литературе встречаются различные подходы к парадоксу «видимый – невидимый»[139].
Первое объяснение заключается в том, что Бог невидим по Своей природе, но Его можно видеть в Его энергиях (действиях), Его славе, Его благости, Его откровениях, Его снисхождении. По словам Григория Нисского, «Бог невидим по природе, но становится видимым в Своих энергиях»[140]. Иоанн Златоуст, вспоминая явления Бога Моисею, Исаие и другим пророкам, говорит о Божием «снисхождении» (οἰκονομία), явленном им:
Все эти случаи были явлениями Божия снисхождения, а не ви́дением Самого чистого Существа, ибо если бы пророки действительно увидели саму природу Божию, они не созерцали бы ее под разными видами… Бога по существу Его не видели не только пророки, но даже ангелы или архангелы… Многие видели Его в том образе, какой был им доступен, но никто никогда не созерцал Его сущность…[141]
Второй путь к разрешению проблемы «видимый – невидимый» предполагает христологическое измерение: Бог невидим в Своей сущности, но явил Себя в человеческой плоти Сына Божия. Игнатий Богоносец говорит, что Бог «невидим, но для нас сделался видимым» в Лице Сына Своего[142]. Ириней Лионский утверждает, что «Отец есть невидимое Сына, а Сын есть видимое Отца»[143]. По словам Иоанна Златоуста, Сын Божий, будучи по Божественной природе так же невидим, как Отец, стал видим, когда облекся человеческой плотью[144]. Феодор Студит пишет: «Прежде, когда Христос не был во плоти, Он был невидим, ибо, как сказано, Бога никто никогда не видел (1 Ин. 4:12). Но когда Он воспринял на Себя грубую человеческую плоть… Он добровольно сделался осязаемым»[145].
Третий возможный подход к проблеме – с тремление разрешить ее в эсхатологической перспективе: Бог недоступен зрению в теперешней жизни, но после смерти праведные увидят Его. Сколько бы ни усовершенствовался человек перед Богом, говорит Исаак Сирин, в настоящей жизни он видит Бога сзади, как в зеркале, видит лишь образ Его; в будущем же веке Бог покажет ему лицо Свое[146]. Феодор Студит считает ви́дение Бога наградой, даруемой в будущей жизни: следует здесь подвизаться и страдать, чтобы в будущем веке увидеть «неизмеримую красоту, несказанную славу лика Христова»[147].
Наконец, четвертая возможность объяснить противоречие «видимый – невидимый» – поместить его в контекст представления об очищении души: Бог невидим человеку в его падшем состоянии, но становится видимым для тех, кто достиг очищения сердца. Такую мысль мы встречаем у Феофила Антиохийского, который считает, что надо очиститься от греха для того, чтобы увидеть Бога[148]. Когда сердце человека очистится, говорит Григорий Нисский, «он увидит образ Божественной природы в собственной красоте»[149].
Какой из этих четырех подходов наиболее близок к изначальному смыслу изречения Иисуса о блаженстве чистых сердцем? Думается, четвертый, в котором видение Бога напрямую увязывается с чистотой сердца, но при этом не говорится, когда человек может увидеть Бога: в земной или загробной жизни. В отличие от Проповеди на равнине из Евангелия от Луки, где все обетования отнесены к будущему, противопоставляемому тому, что происходит «ныне», в Нагорной проповеди из Евангелия от Матфея такое противопоставление отсутствует. Между чистотой сердца и ви́дением Бога нет временно́го промежутка, как нет его между другими блаженствами и вытекающими из них обетованиями. Это дает Симеону Новому Богослову право оспаривать эсхатологическое толкование шестой заповеди Блаженства и говорить о том, что ви́дение Бога наступает одновременно с достижением чистоты сердца:
…Скажут: «Да, действительно, чистые сердцем Бога узрят, только произойдет это в будущем веке, а не в нынешнем». Почему же и как будет это, возлюбленный? Если Христос сказал, что Бог бывает видим посредством чистого сердца, то, конечно же, когда наступает чистота, тогда и ви́дение следует за ней… Ибо если чистота здесь, то и ви́дение будет здесь. Если же скажешь, что ви́дение бывает после смерти, тогда, конечно, и чистоту помещаешь после смерти, и таким образом случится с тобою, что ты никогда не увидишь Бога, потому что после исхода у тебя не будет делания, посредством которого ты обрел бы чистоту[150].
Одновременно мы должны указать на то, что и второе из приведенных святоотеческих толкований имеет прямую параллель в Евангелии, в частности в диалоге Филиппа с Иисусом на Тайной Вечере. В ответ на обращенные к ученикам слова Иисуса о том, что они знают и видели Отца, Филипп говорит: Господи! покажи нам Отца, и довольно для нас. Иисус отвечает: Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца; как же ты говоришь, покажи нам Отца? (Ин. 14:7–9). Иисус отождествляет ви́дение Бога Отца с явлением Сына Божия: через человеческий лик Иисуса людям открывается путь к ви́дению Божественного лика невидимого Отца. Таким образом, как и другие заповеди Блаженства, шестая заповедь имеет ярко выраженное христологическое измерение.
7. «Блаженны миротворцы»
Седьмая заповедь, в отличие от предыдущих, говорит не столько о внутреннем качестве человека, сколько об образе его поведения: Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими (Мф. 5:9).
Слово «миротворцы» встречается в Ветхом Завете один раз в книге Притчей: Коварство – в сердце злоумышленников, радость – у миротворцев (Притч. 12:20). Это слово возводит к библейскому представлению о мире (евр. שׂלום šālôm) как антониме войны, вражды и ненависти. Вся история израильского народа была наполнена войнами, конфликтами, столкновениями с соседними племенами; времена мира и стабильности наступали редко и длились недолго. В Ветхом Завете мир воспринимается как Божественный дар, подаваемый людям в награду за исполнение заповедей Божиих (Исх. 26:3–). Призывы к миру встречаются в Псалтири: Уклоняйся от зла и делай добро; ищи мира и следуй за ним (Пс. 33:15).
Миротворцы – не просто мирные люди: это те, кто «творят мир», то есть активно трудятся для того, чтобы принести мир людям[151]. Как и в приведенной цитате из книги Притчей, речь идет о миротворчестве прежде всего во взаимоотношениях между конкретным человеком и окружающими его людьми. В этом одно из отличий нравственной программы Иисуса от нравственного кодекса, изложенного в законе Моисеевом. Закон Моисеев адресован всему обществу Израиля и направлен на сохранение его духовной цельности как богоизбранного народа. Заповеди Иисуса обращены к конкретному человеку, живущему в мире, но призванному жить по иным законам, чем те, на которых строится обычное человеческое общежитие.