Пятая антитеза является комментарием к следующим постановлениям закона Моисеева: отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб (Исх. 21:23-25); Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал: перелом за перелом, око за око, зуб за зуб; как он сделал повреждение на теле человека, так и ему должно сделать (Исх. 24:19-20). Отталкиваясь от этих постановлений, Иисус говорит:
Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два. Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся (Мф. 5:38-42).
Отрывок состоит из изречения, в котором постулируется общий принцип, и пяти конкретных примеров, иллюстрирующих его применение. Из этих примеров только один – и то лишь при самой прямолинейной буквальной интерпретации – касается случаев нанесения физического ущебра и относится к правовой сфере; второй относится к ней опять же только при буквальном толковании; следующие три не имеют к ней никакого отношения[243].
Нагорная проповедь. С. Ричи. 1725 г.
В целом можно говорить о том, что весь отрывок сконцентрирован не столько на интерпретации закона, сколько на установлении новых принципов взаимоотношений людей между собой в повседневной жизни. Используя цитату из закона в качестве отправного пункта, Иисус выводит слушателей к новым горизонтам, предлагает им новую ступень нравственного совершенства:
Моисей свел их со ступени обрéзания и поставил на ступень правды: не ударяй ближнего твоего неправедно, потому что если он ударит тебя, то ты взыщешь отмщение праведно. Господь же возвысил их со ступени правды и поставил на ступень благодати, говоря: не ищи отмщения на том, кто ударяет тебя в щеку, но обрати к нему и другую[244].
Закон адекватного возмездия
Закон Моисеев строился на принципе адекватного возмездия за нанесенный человеку урон: за материальный ущерб полагался штраф в размере нанесенного ущерба, за телес ное повреждение полагалось нанесение соответствующего повреждения обидчику, за убийство – смертная казнь (Исх. 24:17–19). В научной литературе этот принцип получил название закона талиона (лат. lex talionis, от слова talis в значении «такой же»). Закон талиона в разных формах существовал во многих древних цивилизациях и восходил к одному из древнейших человеческих обычаев – кровной мести.
В законе Моисеевом принцип талиона носил в том числе ограничительный характер: за выбитый другому глаз человек не должен был лишиться обоих глаз, за выбитый зуб – нескольких зубов[245]. Принцип адекватного возмездия был важен для предотвращения непропорциональной мести в той социокультурной среде, которая описана на страницах Библии. Примеров такой мести в Ветхом Завете немало. Достаточно вспомнить рассказ о том, как сыновья Иакова Симеон и Левий отомстили сыну местного князя за то, что он обесчестил их сестру: они убедили всех мужчин города принять обрезание, а когда те были в болезни, напали на город, убили мечом князя вместе с сыном, умертвили весь мужеский пол… разграбили город… взяли мелкий и крупный скот их, и ослов их, и что ни было в городе, и что ни было в поле; и все богатство их, и всех детей их, и жен их взяли в плен… (Быт. 34:1–29).
Братья Иосифа опорожняют мешки с хлебом и серебром перед Иаковом, отцом своим. Мозаика. XII в.
Нанесение телесных увечий в качестве наказания за совершённые преступления было широко распространено в Древнем мире. До сих пор оно практикуется в некоторых странах, где действуют законы шариата. Шариат, как и его источник – ветхозаветное право, строится на принципе, согласно которому мера наказания должна быть адекватна совершённому преступлению. В цивилизованном мире телесные увечья в качестве наказания не практикуются, однако представление о том, что наказание должно быть соразмерно преступлению, лежит в основе любого законодательства, даже в тех странах, где самой строгой мерой наказания является тюремное заключение: чем более тяжким является преступление, тем больший срок, вплоть до пожизненного, назначается преступнику.
Цитируя слова, относящиеся к правовой сфере, Иисус не комментирует их буквальный смысл. Ни в этом, ни в других Своих поучениях Он не оспаривает право государственной власти применять по отношению к преступникам те или иные наказания, не выступает против смертной казни, не призывает к смягчению уголовного права. Требуя отдавать кесарево кесарю, а Божие Богу (Мф. 22:21), Иисус проводит четкий водораздел между властью земной и властью небесной, между законами земными и той правдой вечной жизни, которую Он принес людям. Эта правда заложена в Его наставлениях, в том числе в Нагорной проповеди, которая не содержит никаких призывов к изменению общественного устройства, но наполнена призывами к преображению внутреннего мира человека, изменению его ценностных ориентиров, мировосприятия, системы взаимоотношений с другими людьми.
Важно помнить, что в Нагорной проповеди Иисус обращался не к судьям народа израильского, а к Своим ученикам. Ситуации, в которых есть обиженный и обидчик, Иисус рассматривает из перспективы обиженного, тогда как ветхозаветный закон рассматривал их из перспективы обид чика. Тем самым Он вводит новую и более высокую норму праведности, чем та, которая была характерна для Ветхого Завета[246].
Непротивление злу
Почему Иисус заповедует не отвечать злом на зло? Потому что зло не врачуется злом: искоренить зло можно только противопоставив ему добро. В случае конфликта между двумя людьми нравственную победу с христианской точки зрения одерживает не тот, кому удалось отомстить обидчику, а тот, кто воспрепятствовал продолжению конфликта, пойдя на уступки, в том числе пожертвовав своими интересами. В общественном сознании такой человек может выглядеть побежденным, но его личная победа над злом имеет для него большее значение, чем те его интересы, которые при этом могли быть ущемлены. Преображение общества начинается с внутреннего изменения, происходящего в конкретном человеке. В долгосрочной перспективе нравственное учение Иисуса сказалось не только на отдельных людях – Его последователях, членах созданной Им Церкви. Оно сказалось на ценностной системе, лежащей в основе законодательства всех стран, чья история связана с христианской традицией. Идеалы гуманности и милосердия, характерные в том числе для правовой системы современных цивилизованных государств, своими корнями уходят в христианское нравственное учение. Сама идея уголовного наказания как средства исправления преступника, лежащая в основе современной юриспруденции, была чужда Ветхому Завету, в котором наказание рассматривалось прежде всего либо как возмездие (Втор. 19:19), либо как средство устрашения других (Втор. 13:11; 17:13; 19:20), либо как способ «истребить зло» из среды народа (Втор. 13:5; 17:7, 12; 19:19; 21:21; 22:21–24; 24:7).
Нагорная проповедь. Гравюра. Доре. 1860-е гг.
Мир сегодня был бы иным, если бы когда-то Иисус не произнес Свою Нагорную проповедь и другие наставления. Потребовалось много веков, чтобы христианские нравственные идеалы впитались в плоть и кровь человеческого сообщества. Многие из них, однако, до сих пор воспринимаются как трудновыполнимые, особенно при буквальном их понимании.
Слова «не противься злому» имеют вербальное сходство с ветхозаветными предписаниями, согласно которым зло должно быть истреблено из среды народа израильского путем адекватного воздаяния злодею за совершённое преступление (Втор. 19:15–21)[247]. При внешнем сходстве, однако, очевидно глубокое смысловое различие. Если Ветхий Завет именно в адекватном воздаянии видел главное средство борьбы с насилием и несправедливостью, то Иисус предлагает иной путь, прямо противоположный: зло должно истребляться не при помощи зла, а при помощи добра.
Рассматриваемое изречение имеет богатую историю интерпретации в христианской традиции[248]. Иоанн Златоуст отмечает:
Потому Христос и добавил: «А Я говорю вам: не противься злому». Не говорит «не противься брату», но «злому», показывая тем, что (обидчик) все делает по наущению диавола, и таким образом, слагая вину на другого, значительно смягчает и пресекает гнев против обидевшего. Что же, скажешь ты: неужели нам не следует противиться лукавому? Следует, но не так, а как повелел Сам (Господь), то есть готовностью терпеть зло. Таким образом ты действительно победишь лукавого. Ведь огонь гасят не огнем, а водой[249].
Кто такой «злой», о котором идет речь? Прежде всего следует указать, что для обозначения злого здесь употреблено то же самое греческое слово πονηρóς, которое в других местах употреблялось в отношении диавола (в таком смысле оно было использовано за два стиха до этого, в окончании четвертой антитезы). В данном случае злой – это не диавол: идею непротивления диаволу приходится сразу же исключить, так как она противоречит христианскому учению о необходимости противостоять диаволу (Иак. 4:5; 1 Пет. 5:9–10; Еф. 6:11). Речь также не идет о некоем абстрактном зле, поскольку слово πονηρóς употреблено с определенным артиклем, что указывает на конкретного носителя зла, на персонифицированное зло. В данном случае «злой» – это любой обидчик, любой человек, намеренно причиняющий зло другому.
Советы, которые дает Иисус, относятся не к правовой сфере, а к сфере межличностных отношений. Насколько буквально следует понимать эти советы? Еще древние толкователи обратили внимание на то, что пощечина обычно наносится по левой щеке, а не по правой: чтобы нанести удар по правой щеке, надо быть левшой. В этом видели указание на то, что слова Иисуса не следует понимать в буквальном смысле[250]. Между тем в древнем Израиле именно удар в правую щеку тыльной стороной правой ладони считался наибольшим оскорблением (этот обычай до сих пор сохраняется в некоторых ближневосточных обществах).
Отметим также, что в параллельном месте у Луки высказывание дано в несколько ином, сокращенном варианте: Ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку. Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад (Лк. 6:29). Здесь нет речи о правой щеке; об отнятии верхней одежды ничего не говорится как о результате судебного процесса. В версии Матфея, напротив, угроза конфискации имущества рассматривается как следствие юридической процедуры, до которой рекомендуется дело не доводить. Эта рекомендация перекликается со словами Иисуса, приведенными выше в Нагорной проповеди: Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу (Мф. 5:25). Вместо того чтобы в судебном порядке добиваться защиты от посягательств на свое имущество, ученику Иисуса предлагается просто отказаться от имущества.
Если первый образ (удар в правую щеку) говорит о непротивлении злу, а второй (отнятие одежды) – о добровольном отказе от защиты своих имущественных прав, то третий говорит об оказании услуг: тому, кто требует одной услуги, надо оказать и другую. Слова о том, что с хотящим пройти одно «поприще» (греч. μίλιον – миля[251]) надо пройти два, отсутствующие в версии Луки, посвящены именно этому[252].
Как минимум четыре основополагающих принципа человеческого общежития оспариваются в одном изречении Иисуса: право человека на самозащиту; его право на защиту своей чести и достоинства[253]; его право на защиту своей собственности; принцип оказания только той услуги, которой от него требуют.
Христианский пацифизм?
Насколько буквально следует понимать наставление о непротивлении злу силой? Распространяется ли оно на христиан всех классов и профессий? В частности, может ли христианин служить в армии, защищать Отечество с оружием в руках, убивать людей ради спасения своих близких? На рубеже XIX и XX веков с энергичной проповедью радикального пацифизма выступал Л. Н. Толстой. В своей книге «Путь жизни» Толстой цитирует другого пацифиста – американского пастора Э. Баллу (1803–1890), автора книги «Катехизис непротивления»:
Нельзя допустить, чтобы человек, истинный христианин, был членом общества, имеющего армию и военные учреждения. Неужели он может согласиться на то, чтобы признаваемый им глава правительства командовал армией и флотом и водил братьев его убивать братьев же иноплеменников? Не может христианин признавать такого сановника и участвовать в его выборе, не может, присягая именем Бога, обязываться делать дела убийства и насилия… При таких условиях христианин не примет никакой должности, никогда не захочет быть ни избирателем, ни избираемым и никогда не присоединится ни к Церкви, ни к государству, пока они будут поддерживать такие верования, пока и Церковь, и государство не перестанут распинать Христа[254].
Идеи Баллу и Толстого во многом сродни анархизму, причем оба основывают их на учении Христа. В XX веке с проповедью радикального пацифизма выступил американский теолог-меннонит[255] Дж. Йодер (1927–1997). По его мнению, служба в армии противоречит христианству, и единственным правильным ответом на призыв в армию для христианина является отказ:
Многие, когда слышат о христианах, чья совесть не позволяет брать в руки оружие, оспаривают их позицию, считая невозможным, чтобы все следовали этому примеру. Это странный аргумент. Когда мы говорим о моральной чистоте и святости в любой другой сфере, мы не ожидаем, что мир последует за нами, прежде чем мы последуем за Христом. Мы твердо знаем, что быть призванным Иисусом значит быть другим, отличаться от мира. Как же наше безоружное существование зависит от того, готовы ли государства сложить оружие? Иисус предсказывал продолжение войны, пока существует этот мир, так же как Он предсказал оскудение веры и морали. Но это не может заставить христианина следовать путями этого мира, так же как не последует он принципам расточительства и воровства[256].
Отказ от службы в армии по религиозным убеждениям практикуется в некоторых современных религиозных общинах и сектах. Однако абсолютное большинство христиан – и православных, и католиков, и протестантов – исходят из иного понимания христианского учения. Призывы Иисуса к миротворчеству и к непротивлению злу силой, содержащиеся в Нагорной проповеди, они воспринимают как относящиеся к сфере межличностных отношений и не распространяющиеся на ситуацию войны: в этой ситуации действуют особые условия.
Тем не менее многие ученые, берущиеся за интерпретацию Евангелия от Матфея, склоняются в сторону пацифистского толкования рассматриваемых слов Нагорной проповеди. У. Луц видит в них выражение христианской пассивности. По его мнению, «решения, принятые большими Церквами» в отношении допустимости для христианина службы в армии и участия в войне, «показывают, как велика опасность того, что ответственное участие в деятельности светской власти может затмить возвещение Божьего Царства» и сделать нравственные требования Иисуса «практически отмененными»[257]. Американский исследователь Р. Хейз со своей стороны утверждает: «Судя по всему, новозаветные авторы не считали, что служить в армии греховно само по себе… В Новом Завете ничто прямо не запрещает [военную] карьеру для христиан». В то же время, по его мнению, «Новый Завет не дает никаких оснований считать, что христианское участие в войне может быть “справедливым”. Поэтому учение о справедливой войне, хотя и представляет мнение большинства, должно быть отвергнуто или скорректировано в свете новозаветного учения»[258].
Пример Иисуса
Чтобы понять, как учение Иисуса о непротивлении злу может применяться на практике, надо посмотреть на Его собственный пример, а затем на то, как это учение комментируется в христианской традиции.
С одной стороны, в Иисусе мы видим пример непротивления злу силой. Наивысшей точкой этого непротивления является Его крестная смерть. Именно крест становится главным доказательством того, что заповедь о непротивлении злу исполнима:
Христос на кресте. Рубенс. 1627 г.
Все, что Иисус говорит ученикам, действительно было бы чистым мечтательством, если бы мы должны были видеть в Его словах общезначимую этическую программу, если бы тезис, что зло побеждается только добром, воспринимался как общезначимая мирская и житейская мудрость. Тогда все действительно свелось бы к безответственному выдумыванию законов, которым на самом деле мир вовсе не подчиняется. Беззащитность как принцип мирской жизни – это безбожное разрушение милостиво оберегаемого Богом мироустройства. Но сейчас говорит отнюдь не создатель программ, сейчас о преодолении зла терпением говорит Тот, Кто Сам на кресте был побежден злом и Кто вышел из этого поражения как торжествующий победитель. Не может быть иного оправдания этой заповеди Иисуса Христа, кроме Его креста[259].
С другой стороны, рассматривая отдельные эпизоды из жизни Иисуса, мы отнюдь не видим в Нем безоговорочной пассивности перед злом и агрессией. Зная о том, что Ему предстоит умереть за людей, Он тем не менее предпринимает усилия для спасения Своей жизни. Начало Его служения ознаменовано эпизодом, рассказанным Лукой: слова Иисуса, произнесенные в капернаумской синагоге, вызвали ярость слушателей, которые, встав, выгнали Его вон из города и повели на вершину горы, на которой город их был построен, чтобы свергнуть Его; но Он, пройдя посреди них, удалился (Лк. 4:28–30). В Евангелии от Иоанна приводится случай, когда иудеи хотели побить Иисуса камнями, но Он спросил их: Много добрых дел показал Я вам от Отца Моего; за которое из них хотите побить Меня камнями? (Ин. 10:31–32). Затем они попытались схватить Его, но Он уклонился от рук их (Ин. 10:39).
В этих эпизодах Иисус предстает отнюдь не как пассивный пацифист: Он предстает как Человек, Который не сопротивляется злу силой, но при этом не пасует перед злом, а старается доказать Свою правоту. В двух случаях Он спасает Свою жизнь, что было необходимо, потому что Его время еще не настало (Ин. 7:6), то есть Он еще не выполнил до конца предначертанную Ему миссию.
История Страстей дает нам дополнительные примеры. В Евангелии от Луки приводится такой диалог Иисуса с учениками, происшедший незадолго до Его ареста:
И сказал им: когда Я посылал вас без мешка и без сумы́ и без обуви, имели ли вы в чем недостаток? Они отвечали: ни в чем. Тогда Он сказал им: но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и сумý; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч; ибо сказываю вам, что должно исполниться на Мне и сему написанному: и к злодеям причтен. Ибо то, что о Мне, приходит к концу. Они сказали: Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно (Лк. 22:35–38).
Из этого эпизода следует, что, предвидя арест Иисуса, некоторые Его ученики рассматривали вооруженное сопротивление в качестве одной из возможных реакций на грядущие события. Традиционное церковное толкование воспринимает слова «и купи меч» как образный призыв к бдительности. Ответ учеников, как и во многих других случаях, свидетельствует о том, что они не поняли смысла слов Учителя. Тем не менее мы видим, что в общине учеников появляется два реальных меча и Иисус не запрещает ученикам их носить. Один из этих мечей потом фигурирует в эпизоде с отсечением уха у раба первосвященника (Мф. 26:51–54; Мк. 14:47; Лк. 22:49–50; Ин. 18:10–11).
Страсти Христовы. Нидерланды. XV в.
В Евангелии от Иоанна рассказывается, как, когда слуга первосвященника на суде ударил Иисуса по щеке, Он сказал: Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня? (Ин. 18:23). В ответ на пощечину Иисус не только не подставил другую щеку, но еще и оспорил право слуги первосвященника наносить Ему удар[260].
Поведение Иисуса во всех указанных случаях трудно отождествить с таким безоговорочным пацифизмом, который предполагает полную пассивность перед лицом зла.
Христианское понимание непротивления злу
Важным комментарием к словам Иисуса из Нагорной проповеди является Послание к Римлянам апостола Павла.
Обращаясь к молодой христианской общине, созданной в сердце империи, в непосредственной близости от императора и органов власти, Павел пишет:
Благословляйте гонителей ваших; благословляйте, а не проклинайте… Никому не воздавайте злом за зло, но пекитесь о добром перед всеми человеками. Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми. Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь. Итак, если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром (Рим. 12:14, 17–21).
Приведенное наставление обнаруживает близость, местами вербальную, с учением Иисуса, изложенным в Нагорной проповеди. Однако к словам Иисуса Павел делает существенное уточнение: человек не должен мстить за себя, потому что за него отомстит Сам Бог. Продолжая развивать свою мысль, Павел призывает к покорности высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены (Рим. 13:1). Речь идет о светской власти, противиться которой – значит противиться Божию установлению. Начальник не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. Поэтому повиноваться власти надо не только из страха наказания, но и по совести (Рим. 13:1–5). Таким образом, согласно Павлу, исполнение христианином основополагающих нравственных установок, вытекающих из учения Иисуса, должно сочетаться с лояльностью гражданской власти.
Христианские законы не отменяют светское законодательство, но дополняют его.
В отношении службы в армии среди раннехристианских писателей существовали разные взгляды. Тертуллиан упоминает о воинах-христианах, служивших в армии Марка Аврелия[261]. Обращаясь к римским правителям, Тертуллиан пишет:
Мы существуем со вчерашнего дня и наполнили собою все ваши места: города, острова, крепости, муниципии, места собраний, самые лагери, трибы, декурии, дворец, сенат, форум. Одни только храмы ваши мы оставили вам. К какой открытой войне мы не были бы способны, на какую войну мы не были бы готовы, хотя бы и уступали вам в силе, – мы, которые так охотно дозволяем умерщвлять себя?..[262]
Из этих слов следует, что христиане времен Тертуллиана служили в армии (термин «лагери» указывает на военные подразделения). В более позднем сочинении, однако, писатель изменил свой взгляд на допустимость службы в армии для христианина: «Ибо хоть к Иоанну и приходили солдаты, и приняли они некую форму благочестия, а центурион так даже уверовал, но всю последующую воинскую службу Господь упразднил, разоружив Петра. Нам не разрешено никакое состояние, служба в котором будет направлена на непозволительное для нас дело»[263]. К тому времени когда были написаны эти слова, Тертуллиан уже ушел из Церкви и примкнул к секте монтанистов[264]. Отрицательно относился к службе в армии и Ориген, который писал: «Никто не воюет за императора лучше, чем мы. Мы не намерены вое вать под его командованием, но мы воюем от его имени, создавая особенную армию – армию благочестия, преподнося наши молитвы Богу»[265].
Конная статуя Марка Аврелия на римском Капитолии
Немногочисленные случаи отказа от службы в армии, известные от раннехристианской эпохи, были мотивированы тем, что эта служба была сопряжена с культом императора, которого обожествляли и которому приносили жертвы. Христиане отказывались от участия в этих обрядах, за что подвергались преследованиям: некоторые воины-христиане по этой причине стали мучениками.
В эпоху императора Константина отношение Церкви к военной службе стало более положительным. Этому немало способствовала начавшаяся в его эпоху христианизация общества, государства и самой армии. Уже в 314 году Арльский синод отлучил от церковного общения христиан, уклоняющихся от военной службы в мирное время. Тогда армия была еще преимущественно языческой. Спустя сто лет она стала преимущественно христианской, а после указа императора Феодосия об исключении из армии язычников – полностью христианской. В начале V века блаженный Августин формулирует теорию справедливой войны. По его учению, всякая война является бедствием, однако войны бывают лучшими и худшими, справедливыми и несправедливыми[266].
Битва у Мильвийского моста. П. Ластманн. 1613 г.
Приблизительно в этот же период воинская служба стала считаться подвигом[267]. К воинам, отдавшим жизнь за других, со временем стали применять слова, сказанные Иисусом о Самом Себе: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15:13). В «Пространном житии Константина Философа» приведен следующий эпизод из диспута просветителя славян святого Кирилла (IX век) с мусульманами:
(Арабы спросили:) «…Если Христос – ваш Бог, почему не делаете, как Он велит? Написано ведь в евангельских книгах: молитесь за врагов, добро делайте ненавидящим и гонящим и щеку подставьте бьющим (ср. Мф. 5:44; Лк. 6:27). Вы же – не так, но острите оружие против тех, кто вам делает такое». Философ же на это ответил: «Если есть в законе две заповеди, кто исполняет закон – тот, кто соблюдает одну, или кто обе?» Ответили же они: «Тот, кто обе». Философ же сказал: «Бог сказал: молитесь за обижающих (Лк. 6:27–29; Мф. 5:39, 4 4). (Но) Он также сказал: в этой жизни никто не может явить большей любви, чем положивший душу свою за друзей (Ин. 15:13). Ради друзей мы и делаем это, чтобы с пленением тела и душа их в плен не попала»[268].
В сочинениях раннехристианских авторов законы, по которым живет христианская община, сравниваются с законами языческого мира. Полемизируя с Юлианом Отступником, Григорий Богослов говорит о том, что христианский закон предписывает «не мстить, не судиться, не иметь никаких стяжаний, не считать ничего собственностью, но жить в другом мире и настоящее презирать как ничтожное, не воздавать злом за зло, когда кто ударит нас по щеке, не жалеть ее, а подставить ударившему и другую, отдавать с себя не только верхнюю одежду, но и рубашку»[269]. Контраст между языческими законами и христианской нравственностью обусловлен тем, что христиане призваны «жить в другом мире», то есть, находясь среди обычных людей, подчиняясь земным законам, жить в соответствии с иными, более высокими нравственными установками.
Святой Меркурий убивает Юлиана Отступника. Коптская икона
Нравственные правила, которые дает Иисус, действуют прежде всего внутри Церкви – общины Его учеников. Но христианин не может быть таковым только в среде себе подобных: он должен воплощать в жизнь христианские нравственные принципы в том числе в среде людей, чуждых этим принципам. Вот почему образ поведения христиан вызывал недоумение у язычников и требовал апологии на каждом новом этапе существования Церкви.
«Просящему у тебя дай»
Пятая антитеза завершается словами: Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся (Мф. 5:42). Эта заповедь почти дословно повторяется в Проповеди на равнине из Евангелия от Луки (Лк. 6:30), где она вкрап лена в поучение, совпадающее с шестой антитезой Нагорной проповеди. Однако к тексту, который мы читаем у Матфея, у Луки добавлены следующие слова: И если взаймы даёте тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же. Но вы… взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая… Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд (Лк. 6:34–36).
Христос Всемилостивый. Икона. XIII в.
Если придерживаться гипотезы, согласно которой Матфей и Лука пользовались общим источником, который Лука сокращал, не вполне понятно, почему у Матфея отсутствуют слова, присутствующие у Луки. Также неясно, почему окончание приведенной цитаты у Луки отличается от параллельного места у Матфея: Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5:48). Термин «милосердный» (οἰκτίρμων) отличается от термина «совершенный» (τέλειος) по своему смысловому наполнению.
Слова «просящему у тебя дай» являются общим правилом, которое может относиться к любым просьбам. Что же касается слов «и от хотящего занять у тебя не отвращайся», то они относятся к более частной ситуации, которая в Нагорной проповеди остается без дальнейших разъяснений. В Проповеди на равнине у Луки мы получаем разъяснения, свидетельствующие о том, что Иисус и здесь обновляет основополагающие принципы Моисеева законодательства. В законе говорится о прощении, которое состоит в том, чтобы всякий заимодавец, который дал взаймы ближнему своему, простил долг и не взыскивал с ближнего своего или с брата своего. Однако такое прощение производится раз в семь лет и не распространяется на иноземцев (Втор. 15:1–3). Иисус превращает частное предписание закона в универсальный принцип.