Более того, за притчей о неверном управителе и сопутствующими ей толкованиями следует примечание евангелиста: Слышали всё это и фарисеи, которые были сребролюбивы, и они смеялись над Ним (Лк. 16:14). Отсюда очевидно, что, произнося притчу о неверном управителе, Иисус обращался к ученикам, однако беседа происходила в присутствии фарисеев. Предположения о том, что притча была изначально адресована народу и лишь впоследствии евангелист придал ей форму увещания ученикам[274], или что она была адресована оппонентам Иисуса[275], не основываются на тексте Евангелия.
Притчу о неверном управителе нередко рассматривают изолированно от притчи о блудном сыне, обращая основное внимание на необычность и многозначность ее содержания и игнорируя возможную связь между ней и предшествующей притчей. Между тем такая связь есть. В обеих притчах младший оказывается провинившимся перед старшим, растратив его имение; судьба младшего всецело зависит от решения старшего; старший проявляет редкостное снисхождение к провинившемуся; обе притчи говорят о нарушенном доверии. В притче о неверном управителе, считает исследователь, продолжается обсуждение тех же тем, что и в притче о блудном сыне: «сюжетом притчи являются Бог, грех, милосердие и спасение, а вовсе не честность в обращении с деньгами»[276]. По словам другого ученого, притча о неправедном управителе «может восприниматься почти как дополнение к притче о блудном сыне»[277].
Неверный управитель. Ян Лёйкен. 1791–1826 гг.
Притчу следует рассматривать вместе с теми комментариями Самого Иисуса, которыми она сопровождается:
Один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его; и, призвав его, сказал ему: что это я слышу о тебе? дай отчет в управлении твоем, ибо ты не можешь более управлять. Тогда управитель сказал сам в себе: что мне делать? господин мой отнимает у меня управление домом; копать не могу, просить стыжусь; знаю, что сделать, чтобы приняли меня в домы свои, когда отставлен буду от управления домом. И, призвав должников господина своего, каждого порознь, сказал первому: сколько ты должен господину моему? Он сказал: сто мер масла. И сказал ему: возьми твою расписку и садись скорее, напиши: пятьдесят. Потом другому сказал: а ты сколько должен? Он отвечал: сто мер пшеницы. И сказал ему: возьми твою расписку и напиши: восемьдесят. И похвалил господин управителя неверного, что догадливо поступил; ибо сыны века сего догадливее сынов света в своем роде.
И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители.
Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом. Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное?
И если в чужом не были верны, кто даст вам ваше?
Никакой слуга не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне (Лк. 16:1-13).
Текст притчи заканчивается на словах догадливо поступил. За ними следуют комментарии, в которых в качестве лейтмотива проходит тема богатства. Трижды в греческом тексте Евангелия от Луки употреблено слово «маммона», представляющее собой прямое заимствование из еврейского или арамейского[278]. Однако, в отличие от Нагорной проповеди, где то же самое слово используется в поучении, посвященном богатству, в данном случае Иисус вплетает Его в более сложный смысловой ряд, в котором тема богатства, хотя и проходит красной нитью, занимает совсем не главное место.
Что же является главной темой притчи? Почему в качестве положительного примера выступает человек, поступающий нечестно и непорядочно? И почему слово «маммона», имеющее в речи Иисуса ярко выраженный негативный оттенок, неожиданно приобретает позитивный смысл?
Поклонение маммоне. Э. Морган. 1909 г.
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо прежде всего обратить внимание на внешнюю форму притчи. В отличие от многих притч, в которых характеры прописаны достаточно условно, схематично, несколькими штрихами, в этой притче главный герой изображен детально и красочно. Эта кажущаяся нарочитой детализация может создать впечатление, что Рассказчик тем самым хотел придать истории максимальную достоверность. В действительности же, на наш взгляд, подробность, с которой описаны действия управителя, призвана подчеркнуть условный, почти сказочный характер истории. Ситуация, изображенная в притче, заведомо неправдоподобна, и в этом, как кажется, заключается изначальный замысел Автора. Тем самым Он как бы хочет сказать Своим слушателям: вы должны научиться поступать так, как в реальной жизни почти * никто никогда не поступает. В основу метафоры ложится не принцип подобия, а, наоборот, принцип несходства, что подтверждается эпилогом притчи: выражение в своем роде указывает на принципиальное и качественное отличие образа от реальности, которую он призван явить. Уже в силу этого образ догадливого управителя не подлежит буквальной интерпретации.
Господин из притчи очень богат. Это подтверждают и объемы задолженностей перед ним. Для обозначения меры масла в греческом тексте Евангелия использован термин βάτος, соответствующий еврейскому בת baṯ («бат»), а мера муки обозначается термином κόρος, соответствующим еврейскому כר kor («кор»)[279]. Сто мер (батов) масла, по разным подсчетам, составляет от 900 до 1000 галлонов, то есть около 3500 литров. Сто мер (коров) пшеницы – также огромный объем[280]. Столь значительные объемы долга имеют в притче символический смысл, подобно сумме в десять тысяч талантов из притчи о двух должниках (Мф. 18:24). Тем самым подчеркивается, что речь идет о долгах, частичное списание которых жизненно важно для должников.
Домоправителем (экономом) в притче является не раб, а свободный человек, работающий по найму. Все его благосостояние зависит от того, доволен ли господин его работой. Господину доносят, что домоправитель расточает его имущество: мы не знаем, справедлив ли этот донос или домоправителя оклеветали (глагол διευλήθη представляет собой пассивную форму глагола διαβάλλω, означающего «доносить» или «клеветать»; отсюда слово διάβολος – «клеветник», «диавол»). Как бы там ни было, в результате доноса хозяин увольняет домоправителя, одновременно требуя, чтобы тот представил отчет об управлении. Пространства для маневра у домоправителя, теперь уже бывшего, практически не остается, времени для действий тоже.
Тем не менее он действует оперативно и изобретательно. Понимая, что ему не оправдаться перед господином, он принимает решение обеспечить себе будущее за счет его должников. Диалог с самим собой, который ведет герой притчи, напоминает аналогичные диалоги из других притч третьего Евангелия (Лк. 12:17–19, 45; 15:17–19; 18:4–5; 20:13). В этом диалоге-размышлении он признается самому себе, что к тяжелому физическому труду непригоден (копать не могу), а превратиться в нищего ему стыдно (просить стыжусь). Поэтому он идет на хитрость: обходит должников своего господина и как бы от его лица (они ведь думают, что он все еще управитель) предлагает им списать часть долга: кому-то наполовину, кому-то на двадцать процентов. Расписки, находящиеся в его руках, он возвращает им, а с них требует расписки на меньшие суммы. С каждым он работает без свидетелей. С учетом срочности вопроса вся операция должна быть проведена максимально быстро. Мы не знаем, сколько должников он успел обойти: двое упомянуты лишь в качестве примера.
Действия управителя комментаторами понимаются по-разному. Одни (и таковых большинство) считают их нечестными и мошенническими, другие – честными и справедливыми, третьи слышат в голосе Иисуса, описывающего эти действия, скрытую иронию[281]. Разница в толкованиях, как правило, обусловлена ракурсом, в котором рассматривается притча. Разброс мнений показывает, что толкование данной притчи представляет собой весьма сложную задачу.
Чтобы ее облегчить, выдвигают предположение, что, снижая долг со ста мер до восьмидесяти или пятидесяти, управитель просто вычитал из общей суммы долга свои комиссионные, составлявшие, соответственно, двадцать пять и сто процентов[282]. Такое толкование, однако, противоречит смыслу вопросов, задаваемых управителем должникам: «сколько ты должен господину моему?», «а ты сколько должен?» Из этих вопросов и из общего контекста притчи явствует, что хитроумный управитель проявляет щедрость не за счет собственных средств, а за счет средств своего господина. Расписки, которые должники уничтожают, заменяя новыми, содержали указание на сумму долга каждого из них перед господином; никакие комиссионные в притче не упоминаются и не подразумеваются.
Вопреки ожиданиям господин не только не осуждает управителя за нечестность: он хвалит его за то, что тот поступил «догадливо» (наречие φρονίμως можно также перевести как «умно» или «хитро»). Здесь притча, как это часто случается, выходит за рамки исторического реализма: господин действует не так, как поступил бы обычный хозяин. Слово κύριος, употребленное по отношению к господину, призвано подчеркнуть то, что он в притче символизирует Бога: этим же словом обозначается «Господь»[283].
В притче и комментариях к ней неоднократно употребляется термин αδικία («неправда», «нечестность», «неверность») и производное от него прилагательное άδικος («неправедный», «нечестный», «неверный»). Антонимом к термину άδικος становится не δίκαιος («праведный»), как можно было бы ожидать, а πιστός («верный»). Именно с этой особенностью словоупотребления связано то, что в русском переводе говорится не о «нечестном», а о «неверном» управителе. Буквальный перевод выражения οικονόμος τής αδικίας – «домоправитель неправды», или «нечестный управитель».