[245]. И с ним произошло то же, что случилось со многими из учеников Иисуса после того, как они услышали беседу о небесном хлебе: он отошел от общины учеников Христа.
«Религия духа», которую создал Иисус, очень далека от того, что на современном языке, начиная с Лейбница, называют идеализмом, имея в виду, что мир идей первичен по отношению к материальному миру. Библия не говорит о каком-то идеальном мире. С первых страниц она повествует о мире, населенном людьми и животными, – о мире, в котором для поддержания жизни каждому живому существу нужна пища. Но материальный мир является домом Божиим, материальные предметы могут быть наполнены присутствием Божиим, и тело человека может стать храмом живущего в нем Бога (1 Кор. 6:19). Новый Завет предлагает вполне конкретный путь к такому соединению с Богом: через принятие внутрь тела и крови Бога воплотившегося.
«Религия духа», созданная Иисусом, одновременно является «религией плоти». В беседе о небесном хлебе термин «плоть» употребляется в двух значениях. С одной стороны, плоть противопоставляется духу: Дух животворит; плоть не пользует нимало (Ин. 6:63). С другой стороны, тот хлеб, сходящий с неба, который Иисус предлагает в пищу, является не чем иным, как Его плотью.
Новизна христианства заключается в том, что оно предлагает человеку соединиться с Богом не только через молитву и иные формы богопочитания, но прежде всего через вкушение Бога. Человеческая плоть Иисуса Христа является плотью воплотившегося Бога и Его кровь – кровью Бога, ставшего человеком. Принимая внутрь плоть и кровь Богочеловека под видом хлеба и вина, человек физически соединяется с Богом: через причащение Сам Бог проникает внутрь человека – в его плоть и кровь, в клетки его тела. Однако одновременно с телом Бог обоготворяет и дух человека, так что человек соединяется с Ним всем своим естеством – и духом, и плотью. Он начинает жить в Боге, а Бог начинает жить в нем.
Когда Иоганн Себастьян Бах на закате дней писал свое сочинение «Искусство фуги», так и оставшееся незаконченным (по версии его сына, он умер во время работы над последней фугой), мало кто понимал смысл и значение этой музыки. Современникам это сочинение казалось сухим и исполненным формализма сборником упражнений по полифонии. Покупателей на изданную после смерти Баха партитуру нашлось мало, и матрицы пришлось продать с молотка, чтобы хотя бы частично окупить расходы на издание.
Иоганн Себастьян Бах. Портрет 1746 г
В наши дни «Искусство фуги» заслуженно считается одним из величайших музыкальных шедевров, но понадобилось не менее трехсот лет для того, чтобы человечество пришло к такому пониманию. Сегодня эту музыку исполняют на разных инструментах, начиная от органа и фортепьяно, кончая струнным ансамблем или квартетом саксофонов. Бах предусмотрительно не поставил перед нотоносцами наименование инструментов, на которых эта музыка должна исполняться, как бы указывая на то, что она не привязана к конкретному составу инструментов. Не привязана она и к конкретной эпохе или конкретному месту: язык этого музыкального произведения – вневременной, превосходящий границы времени и пространства.
Бах был автором множества сочинений – как духовных, так и светских, написанных на понятном для его современника музыкальном языке. Если бы он захотел написать еще одно понятное и популярное произведение, он бы написал вместо «Искусства фуги» 7-й Бранденбургский концерт. Трудно представить, чтобы Бах не сознавал, что «Искусство фуги» не будет понято его современниками. Он писал его не столько для своих современников, сколько для будущих поколений. И настало время, когда человечество сумело по достоинству понять и оценить этот труд.
Спас. Икона XI в
Когда мы читаем евангельские повествования о том, что делал и говорил Иисус (в особенности это относится к четвертому Евангелию), мы далеко не всегда понимаем, почему Он поступал так, а не иначе, говорил то, а не другое. То, что Он делал и говорил, было адресовано не только Его современникам, непосредственным участникам событий. Не в меньшей, а может быть, и в значительно большей мере оно было адресовано будущим поколениям. После Его смерти и воскресения апостолам предстояло вспомнить эти дела и слова и полностью переосмыслить их в свете того нового опыта, который они получили, когда Иисус воскрес и явился им, когда затем на них сошел Святой Дух и когда они, собираясь вместе для преломления хлеба, вновь и вновь возвращались к тому, что слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали их руки (1 Ин. 1:1).
В отличие от Баха, о котором забыли на много десятилетий и потом неожиданно вспомнили, Иисус Христос не был забыт после смерти. Он создал живую традицию, внутри которой не только сохраняется память о Нем, но и Сам Он незримо присутствует – прежде всего в Евхаристии. Именно таинство Евхаристии стало тем фундаментом, на котором было построено все здание Церкви. Она скрепляет верующих в единое тело и соединяет со своим Главой – Христом (Кол. 1:18).
Каждое новое поколение христиан возвращается к беседе о небесном хлебе как одному из сердцевинных пунктов учения Иисуса. Каждое новое поколение пастырей толкует ее в свете того евхаристического опыта, который ему дается. И только в свете этого опыта и изнутри его эта беседа обретает смысл. Любое ее толкование вне евхаристического контекста может породить лишь недоумение и вопросы: Какие странные слова! кто может это слушать?
Глава 6Иисус на празднике кущей
Нам предстоит теперь обратиться к большому разделу Евангелия от Иоанна, о котором один из современных исследователей этого Евангелия пишет так:
Мы подошли к тому, что, честно говоря, является наиболее трудным и непривлекательным разделом четвертого Евангелия. Кроме двух или трех пассажей, я полагаю, что в главах 7–8 не много того, что, если бы было опущено, причинило бы огорчение. Содержание этих глав полемично: Иисус постоянно пребывает в спорах и ссорах с иерусалимскими властями, тогда как более широкий слушатель, подобно хору в греческой драме, недоумевает и разделяется в своей реакции. Взаимодействие между повествованием и богословием, характерное для четвертого Евангелия, до такой степени смещено в сторону богословия, что цельность повествования приносится в жертву снова и снова[246].
Насколько субъективной и односторонней является эта оценка, нам предстоит убедиться на основе анализа 7-й и 8-й глав Евангелия от Иоанна, которые, несмотря на свой ярко выраженный полемический характер, в значительной степени составляют богословскую сердцевину этого Евангелия – хотя бы потому, что почти полностью состоят из прямой речи Иисуса. Рассматривая эти главы, мы попытаемся вычленить наиболее важные богословские концепты, а также ответить на вопрос о причинах, побудивших Иисуса изложить эти концепты столь необычным способом.
7-я глава Евангелия от Иоанна представляет собой загадку с точки зрения композиции, содержания, взаимодействия различных элементов друг с другом. «Ни одна глава в Евангелии не ставит столько проблем для анализа, как эта, и продолжающиеся разногласия [между учеными] не удивительны», – отмечает еще один исследователь[247]. Разгадывать загадку ученые обычно берутся путем декомпозиции текста – расчленения его на части с целью отделения оригинального авторского текста от более поздних редакторских комментариев, а также с целью выявления различных источников, из которых, по представлению этих ученых, как из лоскутов, соткана повествовательная ткань главы.
Такой путь представляется более чем сомнительным. Вместо прояснения смысловой связи между имеющимися частями текста ученые, идущие этим путем, пытаются установить связи между теми частями текста, которые, с их точки зрения, относятся к оригинальной версии, тогда как другие части произвольно отбрасываются как якобы не имеющие логической связи с предшествующим и последующим материалом. На наш взгляд, такой подход лишь еще более затрудняет понимание и без того весьма непростого и чрезвычайно насыщенного явными и скрытыми смыслами текста. Несмотря на то что прямую смысловую связь между отдельными фразами иной раз бывает уловить сложно, текст обладает внутренней цельностью и последовательностью развития мысли[248]. Это в особенности касается беседы Иисуса в храме Иерусалимском (Ин. 7:16–29), составляющей центральную часть данной главы.
Пребывание Иисуса на празднике Кущей, как оно описано в 7-й главе Евангелия от Иоанна, продолжалось несколько дней. Ему предшествует беседа Иисуса со Своими братьями в Галилее (Ин. 7:2–9). Иисус приходит не к началу, а к середине праздника, и первый эпизод (Ин. 7:14–24) имеет место сразу после Его прихода. Второй эпизод вводится словом «тогда»: он может указывать как на другое посещение храма, так и на продолжение той же беседы (Ин. 7:28–30). Наконец, третий эпизод происходит в последний великий день праздника, когда Иисус вновь появляется в храме (Ин. 7:37–44).
Наряду с рассказом о посещениях Иисусом храма развивается несколько параллельных сюжетов: иудеи ищут Иисуса на празднике и спорят о Нем (Ин. 7:11–13); иерусалимляне спорят об Иисусе (Ин. 7:25–27); иудеи хотят схватить Его, но не могут, потому что еще не пришел час Его (Ин. 7:30); фарисеи посылают служителей схватить Иисуса (Ин. 7:32), но служители возвращаются ни с чем (Ин. 7:45); в народе происходит распря (Ин. 7:40–43); фарисеи допрашивают служителей (Ин. 7:45–49); Никодим спорит с фарисеями (Ин. 7:50–53).
Все эти сюжеты помогают воссоздать общую атмосферу вокруг Иисуса, свидетельствуя о том, что Его деятельность вызывала острую полемику. На стороне Его противников оказываются такие разные группы, как Его собственные братья в Галилее и иерусалимские фарисеи; среди сочувствующих Ему, в числе прочих, – служители храма.