В этих двух свидетельствах нет внутреннего противоречия, как нет никакого внутреннего конфликта в самой личности Иисуса. Он является полноценным человеком, потому Его страдания не могут быть ни кажущимися, ни мнимыми: в Гефсиманском саду Он как человек испытывает страх перед смертью, а на кресте как человек претерпевает жесточайшие физические мучения. Его физическая смерть, несомненно, является следствием этих мучений, а не следствием того, что Он в какой-то момент решил, что пора заканчивать.
Нет никакого сомнения в том, что Иисус шел на смерть добровольно. При этом Он исполнял волю Отца: ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную (Ин. 3:16). Отец отдал Сына на распятие, и Сын умер на кресте, чтобы дать людям вечную жизнь. Он в полной мере сознавал искупительный характер Своей смерти (Мф. 20:28; Мк. 10:45). Но от этого Его физические и душевные муки не становились легче. И тот факт, что Он подчинился воле Отца добровольно, не означает, что Он мог продлить жизнь настолько, насколько хотел.
Жизнь Сына Божия оборвалась в тот момент, когда это было угодно Отцу. И Его смерть не была естественной: она была насильственной. Мы не будем вдаваться в дискуссию о том, что было бы, если бы Иисус не был казнен: мог ли Он в этом случае умереть естественной смертью. Такая дискуссия имела место в Древней Церкви, но ее анализ не входит в нашу задачу. История, как известно, не знает сослагательного наклонения: это относится в полной мере к земной истории Иисуса Христа, которая была такой, какой была, и не могла быть иной.
Причиной смерти Иисуса стала не только воля Божия: Его смерть была убийством, а следовательно, одной из ее причин была злая воля людей. Об этом скажет апостол Петр иудеям через пятьдесят дней после смерти и воскресения Учителя: ИисусаНазорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас, как и сами знаете, сего, по определенному совету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили (Деян. 2:22–23). Из этих слов явствует, что Иисус был предан по предведению (Промыслу) Божию, но убит был человеческими руками. Апостол Иаков говорит в своем послании, обращенном к иудеям: Вы осудили, убили Праведника (Иак. 5:6).
Во II веке автор литургической поэмы «О Пасхе» Мелитон Сардийский впервые употребил формулу «Бог убит» по отношению к распятию Иисуса Христа:
Слушайте, все племена народов, и смотрите:
Новое убийство произошло в Иерусалиме.
И Кто убит?..
Повесивший землю – повешен.
Распростерший небеса – распростерт.
Утвердивший все – утвержден на древе.
Владыка – оскорблен.
Бог – убит[562].
Эта формула отражает веру Древней Церкви в то, что на кресте страдал и умирал не простой человек, а воплотившийся Бог. В III веке Григорий Неокесарийский писал, что «пришествие Бога на смерть явилось смертью для смерти, так как Он не был удержан ею; подобным же образом бесстрастие Бога было страданием страданий, когда Он снизошел до страданий»[563]. В IV веке Григорий Богослов говорил о «страдании и смерти Бога»[564]. В V веке Кирилл Александрийский, обращаясь к императору Феодосию, восклицал: «Мы, христолюбивейший император, возвещаем смерть не обыкновенного человека, но вочеловечившегося Бога, страдавшего, как писано, за нас по плоти, живого, как Бога, и пребывающего бесстрастным по Своему естеству»[565].
Святитель Григорий Неокесарийский. Фреска. XIV в.
Бог бесстрастен по естеству, утверждает Кирилл, следуя в этом предшествующим греческим отцам. Однако, по Своему Домостроительству став человеком, Он вместе с человеческой плотью воспринял и человеческие страдания:
Сам единородный Сын, рожденный от Бога Отца, или Само Слово Его воплотилось и вочеловечилось, страдало, умерло, воскресло из мертвых в третий день. Без сомнения, Слово Божие, по собственному Своему естеству, недоступно страданиям. Но так как Оно сделалось человеком, усвоив Себе плоть от Святой Девы, то. мы утверждаем, что в собственной Своей плоти по человечеству страдал Тот, Кто как Бог выше всякого страдания[566].
Мысль о том, что на кресте страдал не человек обоженный, а Бог воплотившийся, Создатель неба и земли, является лейтмотивом богослужений Страстной седмицы. В антифонах, исполняемых в Православной Церкви в Великую Пятницу, встречаются образы и идеи, близкие к поэме Мелитона Сардийского «О Пасхе»:
Днесь висит на древе, Иже на водах землю повесивый: венцем от терния облагается, Иже Ангелов Царь: в ложную багряницу облачается, одеваяй небо облаки: заушение прият, Иже во Иордане свободивый Адама: гвоздьми пригвоздися Жених Церковный: копием прободеся Сын Девы…[567]
Сегодня на древе висит повесивший землю на водах; Царь ангелов облачается в терновый венец; одевающий небо облаками одевается в ложную багряницу; освободивший Адама получает удары; Жених Церкви прибивается гвоздями; Сын Девы пронзается копием…
Подобно Мелитону авторы богослужебных текстов Страстной седмицы употребляют такие выражения, как «распятый Бог», «мертвый и нагой Бог», «оскорбляемый Бог», говорят о «Боге таящемся», то есть скрывающем Свое Божество под человеческой природой:
Одеяйся светом, яко ризою, наг на суде стояше, и в ланиту ударение прият от рук, ихже созда: беззаконнии же людие на Кресте пригвоздиша Господа Славы: тогда завеса церковная раздрася, солнце померче, не терпя зрети Бога досаждаема, Егоже трепещут всяческая…[568]
Одевающийся светом, как ризой, нагим стоит на суде и принимает ударение по щеке от тех рук, которые создал; а беззаконные люди пригвоздили ко кресту Господа славы: тогда разодралась церковная завеса, померкло солнце, не вынося видеть оскорбляемого Бога, перед Которым все трепещет…
7. Завеса в храме. Землетрясение
Ранее мы цитировали слова евангелиста Луки: и померкло солнце, и завеса в храме раздралась по средине (Лк. 23:45). За этими словами у него следовало описание смерти Иисуса. У Матфея и Марка повествование выстроено иначе. Они говорят сначала о тьме, которая продолжалась от часа шестого до часа девятого, затем – о смерти Иисуса и только после этого – о завесе. Марк ограничивается кратким упоминанием о ней: И завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу (Мк. 15:38). Матфей рисует более драматичную картину:
И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим (Мф. 27:51–53).
Чтобы понять значение упоминания о завесе во всех трех синоптических Евангелиях, мы должны вспомнить, что в Иерусалимском храме по образцу древней скинии было две завесы: одна внешняя, другая внутренняя. Эта внутренняя завеса отделяла святилище от Святого Святых (Исх. 26:33; Евр. 9:3). Именно об этой завесе идет речь у синоптиков: ее разрыв и обнажение алтарного пространства, обычно скрытого от посторонних глаз, свидетельствует о том, что таинственная Шехина (слава, благодать Божия) в этот момент покинула храм, чтобы никогда более в него не вернуться[569]. Эра храма, символизирующего собой ветхозаветную религию, завершилась; наступает новая эра поклонения Богу в духе и истине (Ин.4:23–24).
Свидетельство о землетрясении мы находим только у Матфея. Открытие гробов могло быть его естественным следствием: ко входу в погребальные пещеры приваливали камень, который при землетрясении вполне мог отвалиться. Однако Матфей говорит не о явлениях, которые могли иметь естественные причины, а об особом знамении Божием, причем в одной фразе совмещается то, что, как кажется, случилось непосредственно после смерти Иисуса (землетрясение, открытие пещер), и то, что произошло после Его воскресения (явления тел усопших святых). Так в описании смерти Христа уже предвосхищается Его воскресение.
Для Матфея важно, что природа не осталась безучастной к смерти Сына Божия. Эту мысль подхватили последующие церковные писатели; она нашла свое отражение в литургических текстах. В цитированной выше поэме Мелитона Сардийского говорится:
О ужасное убийство, о неслыханная
несправедливость!
Владыка изменяет образ:
Его тело обнажается и не удостаивается даже одежды,
чтобы не быть видимо.
Из-за этого светила отвернулись, и день померк,
чтобы скрыть обнаженного на древе,
не Господне тело затемняя, но глаза этих людей.
Ибо когда народ не трепетал, затрепетала земля.
Когда народ не боялся, убоялись небеса.
Когда народ не разрывал на себе одежду,
ангел разорвал.
Когда народ не плакал, «возгремел с неба Господь,
и Всевышний подал голос» (Пс. 17:4)[570].
Рассказ Матфея о выходе «многих тел усопших святых» из гробов отражает раннехристианское представление о том, что после смерти Иисуса на кресте Его душа сошла во ад, чтобы там проповедовать Евангелие и вывести оттуда ветхозаветных праведников. Это представление выражено в Первом послании Петра, где говорится о пребывании Христа в адской «темнице» и о Его проповеди находившимся там душам:
Христос, чтобы привести вас