Тогда почему же Синедрион не казнил Иисуса — честь, которую Талмуд ему потом приписывал?
Марк, Лука и Матфей никак не объясняют этого парадокса. Иоанн утверждает, что Синедрион не мог казнить Иисуса, хотя и очень хотел, потому что смертная казнь в это время была прерогативой римлян (Ин. 18:31).
Это, мягко говоря, фантастическое утверждение.
Нигде в Мишне не говорится, что римляне хоть как-то ограничивали права не только иерусалимского, но даже и местных Синедрионов выносить смертные приговоры. Ровно наоборот — в ней множество страниц посвящено ритуальным тонкостям, связанным с вынесением этих приговоров, включая познавательные дискуссии о том, кто в случае повешения оплачивает веревку. Если верить Иосифу Флавию, автономия Синедриона доходила до того, что он имел право приговаривать к смерти даже римского гражданина, преступившего барьер, преграждавший язычникам вход во внутренние дворы Иерусалимского храма[360].
Многочисленные примеры того, что Иерусалимский Синедрион имел право выносить смертный приговор, мы встречаем и в Евангелиях.
Так, перед Синедрионом по обвинению в прельщении народа, которое влекло за собой смертную казнь, предстают Петр и Иоанн (Деян. 4:5). Судят их, как и полагается, днем и в храме. А сам Иисус спасает от смерти женщину, приговоренную Иерусалимским Синедрионом к побиванию камнями (Ин. 8:7). Во всех этих случаях авторам Евангелий — даже Иоанну — совершенно неизвестно о запрете выносить смертные приговоры.
Почему же первосвященники Анания и Каиафа, имея все процессуальные основания казнить Иисуса сами, передали его на казнь римским властям?
Ответ заключается в том, что у них не было выбора.
Закона, который запрещал Синедриону выносить смертные приговоры вообще, не было. Но закон, который запрещал Синедриону казнить Иисуса именно накануне Пасхи — был.
Дело в том, что по иудейскому закону смертный приговор за преступления, влекущие за собой смертную казнь, должен был выноситься только на следующий день после самого суда. В связи с этим было запрещено слушать подобные дела накануне Пасхи. «Дела, влекущие за собой смертную казнь, не должны быть начаты накануне Шабата или праздника» — гласит трактат Санхедрин[361].
Иначе говоря, самая вероятная причина, по которой Синедрион принял решение передать Иисуса Пилату, заключалась в том, что Синедрион не осмелился ждать.
И это снова подчеркивает экстраординарный характер происходящих событий. Иисус не был обыкновенный преступник, которого можно было судить установленным по закону порядком несколько дней. Он был лидер только что провалившегося мятежа, и никто в Синедрионе, ни Анания, ни Каиафа, не мог сказать, насколько сильны повстанцы и, более того, — сколько членов Синедриона втайне сочувствуют Иисусу.
Простейший способ решения проблемы был — передать Иисуса римлянам. Такое решение было, во многих смыслах, серьезным проигрышем.
Оно выставляло первосвященника марионеткою римлян. Оно пускало под откос всю тщательно выстроенную Ананией и Каиафой систему шантажа Пилата. Распятие оккупационными войсками превращало Иисуса из лузера в мученика и было проигрышем в административной войне.
Но зато это решение позволяло Синедриону покончить с Иисусом как можно скорее. Оно несколько уменьшало риск получить от его последователей сикой в бок, и оно обходило протесты тех членов Синедриона, которые втайне — или даже явно, как Никодим или Иосиф Аримафейский — сочувствовали Иисусу Мессии. Очень возможно, что второе, утреннее заседание Синедриона, о котором упоминает Марк, как раз и было посвящено вопросу о том, как обойти запрет о казни накануне Пасхи.
Тот факт, что Иисус был казнен не евреями за прельщение — как впоследствии уверял Талмуд, — а римлянами за мятеж, был весомым свидетельством той лихорадочной поспешности, с которой иерусалимские власти спешили избавиться от лидера вспыхнувшего в городе на Пасху восстания.
Суд Пилата
Итак, после ночного экстренного заседания Синедриона и второго — утреннего — Иисуса ведут к Пилату.
Допрос Иисуса Пилатом ничем не напоминает суд Синедриона. Пилат первым делом спрашивает его в лоб: «Ты Царь Иудейский?» Иисус на это отвечает уклончиво: «Ты говоришь» (Мк. 15:2).
Вопрос Пилата — именно тот вопрос, который задается лидеру неудавшегося мятежа. Римского префекта не интересует ни воскресение мертвых, ни тонкие теологические подробности Двух Властей в Небе. «Ты Царь Иудейский?»
Тут надо сказать, что объявление себя правителем Иудеи без согласия римлян уже было заведомым восстанием, вне зависимости от степени успеха операции, и де-юре, и де-факто.
«Это было, согласно Lex Julia maiestatis, принятому первоначально Цезарем в 46 г. до н. э. и повторно Августом в 8 г. до н. э., тягчайшее преступление, известное как crimen laesae maiestatis, т. е. преступление, наносящее ущерб величию императора»[362].
Иисуса начинают обвинять «во многом» (Мк. 15:3). Мы опять дорого бы дали, чтобы услышать эти обвинения. Но Марк опять не приводит из них ни слова. Он только сообщает, что Иисус молчит.
«Пилат же опять спросил Его: Ты ничего не отвечаешь? видишь, как много против Тебя обвинений. Но Иисус и на это ничего не отвечал, так что Пилат дивился» (Мк. 15:4–5).
Доселе Марк служил нам довольно верным, хотя и пристрастным источником.
Как ушлый адвокат, он не приводит слов тех, кто ложно обвиняет Иисуса «во многом», но он упоминает об их существовании: верный признак того, что Марк следует какому-то авторитетному источнику. Мы даже можем предположить, что этот источник был письменный и не очень благоприятный для Иисуса, ибо в устной передаче эти «многие» обвинения просто бы потерялись.
Он также сообщает нам поразительно верные детали: поспешный ночной суд и Синедрион, собравшийся на Пасху в доме первосвященника. Эти детали должны быть признаны верными потому, что они очень невыгодны для Марка: если бы он выдумывал, ничто не мешало бы Марку сказать, что Иисуса судили днем и в Храме.
Но на этот раз Марк подбирается к ключевой сцене. Он имеет дело с неоспоримым фактом: Иисус был распят, распятие было чисто римской казнью, и на эту казнь его осудил римский прокуратор Понтий Пилат.
И теперь Марк, которому очень хочется обелить римские власти, делает невероятный сюжетный поворот: он сообщает, что, несмотря на то, что Иисус был обвинен в crimen laesae maiestatis и не мог возразить ни на одно из обвинений, всемогущий римский прокуратор захотел отпустить Иисуса! Из торжественного въезда Мессии в Иерусалим и устроенного им погрома в храме Пилат каким-то образом вывел, что Иисус совершенно невиновен и что «первосвященники предали его из зависти» (Мк. 15:10).
У Матфея, писавшего спустя поколение, дело заходит еще дальше: Пилат просит у народа иудейского отпустить Иисуса и, получив отказ, умывает руки со словами «невиновен я в крови Праведника Сего». Иудеи в ответ кричат: «Кровь его на нас и на детях наших» (Мф. 27:24–25).
У Луки Пилат уже трижды говорит: «Я не нахожу никакой вины в этом человеке» (Лк. 23:4).
А в Евангелии от Иоанна, написанном в 90-х годах, с Пилатом случается и вовсе чудесная метаморфоза: он изо всей силы защищает Иисуса перед злобными евреями. Римский префект даже заявляет, что Иисус является их царем, на что евреи, более чем удивившись такой постановке вопроса в устах официального должностного лица, ответствуют: «нет у нас царя, кроме кесаря» (Ин. 19:15).
Но и Иоанн не предел! В дальнейшем образ Пилата претерпит еще более головокружительную метаморфозу: во множестве апокрифов Пилат вместе с женой будут обращаться в христианство, встречаться с воскресшим Иисусом и докладывать императору о своих встречах с Авраамом и Исааком, воскресшими в момент смерти Иисуса.
Долгую череду этих фантастических трансформаций увенчает душераздирающая по силе апокрифическая переписка Пилата, Тиберия и царя Ирода, которые все наперебой пересказывают христианские догмы и требуют предать смерти гонителей Христа. «И Царство перейдет к язычникам, ибо мы, народ Избранный, надругались над Праведником», — будет свидетельствовать лично Ирод в письме Понтию Пилату. Против личных писем, знаете ли, не попрешь: сам признался!
Иисус бар-Авва
Скажем прямо — сцена суда над Иисусом, в том виде, в котором ее описывает Марк, не говоря уже о Луке или Иоанне — невероятна.
Марк утверждает, что евреи из фтоноса, т. е. зависти — обратите внимание, как это близко к понятию ревности, — добивались казни Иисуса (Мк. 15:10). А римский прокуратор пытался его помиловать.
Это утверждение Марка стоит в шорт-листе номинаций на Самую Большую Ложь в истории человечества.
Даже если бы Иисус не захватывал Храма, даже если бы он не вступал при народном ликовании в Иерусалим, даже если бы он не был схвачен, разбитый и растерянный, скрывающийся в Гефсиманском саду после поражения, даже если бы его восстание, как это предполагает Реймарус, не удалось просто потому, что Иисус переоценил свои силы, и вместо громкого взрыва вышел пшик — даже и при всех этих условиях римский префект, спешно прибывший во главе своих войск в Иерусалим для подавления этого восстания, ни при какой погоде не мог отпустить его главаря.
Признание себя Мессией и Царем Иудеи уже по определению являлось актом мятежа, и даже если этот мятеж имел ничтожные результаты, то ничтожество результатов не извиняло противоправности намерений. Римский префект во времена Тиберия мог не больше отпустить человека, претендовавшего на статус царя Иудеи, чем следователь НКВД в 1937 году мог отпустить человека, объявившего себя «царем России» и не признававшего власть незаконных большевиков.
Но Марк не довольствуется тем, что рассказывает нам эту невероятную историю. Он прибавляет к ней еще и другую.