и своих действий у Давида просто не было времени. Толкователи законов Яхве представляли себе идеальный мир. Он же должен выжить в мире несовершенном, с минимальными нравственными потерями, но, увы, сообразуясь с обстоятельствами. А в нынешних обстоятельствах его запасы должны были восполняться — добровольно или принудительно — зажиточными земледельцами, которые могли позволить себе расстаться с частью своего инжира и винограда, оливок и ржи.
Но это будет лишь временной мерой. Давид не мог навлечь на себя вражду израильского народа или хотя бы подорвать доверие земледельцев. Необходимо было найти новое пристанище вне досягаемости Саула, безопасное в военном отношении, расположенное неподалеку от надежных источников провизии. Этим условиям отвечало только одно место — Филистия. Давиду придется уговорить врага вступить с ним в союз по расчету. План был столь же блестящий, сколь возмутительный.
Давид объяснил его своим доверенным посланцам, которых он посылал к Анхусу, князю великого филистимского города Гефа, расположенного в плодородной низине. Первоначальное изумление посланцев сменилось невольным восхищением. План был дерзок и прост одновременно. Давид давно считал Анхуса самым благородным и проницательным из филистимских вождей. Анхус был первым, кто понял всю важность разрыва между Давидом и Саулом, и по возможности использовал эту ситуацию. Именно с войсками Анхуса и воевали люди Давида, когда освобождали поселения колена Иуды.
Сущность предложения Давида князю Гефа заключалась в следующем: он и его люди прекращают противодействовать филистимским набегам на земли Иуды, при условии что Анхус выделит Давиду небольшую часть территории Гефа на краю филис-тимской границы с Израилем.
В обмен Давид и его люди будут служить наемниками у Анхуса. Однако они не будут драться с собратьями-израильтянами, а ограничат свою военную службу исключительно защитой филистимской территории от набегов амаликитян из южной пустыни.
С самых давних времен сыновья Амалика, семитские кочевники, от которых произошли израильтяне и хананеи, жили, растили и пасли свои стада, устраивали гонки верблюдов, пили и играли на добычу от взаимных грабежей и от трофеев, захваченных у своих оседлых соплеменников, которые освоили более плодородные земли. Когда войска установившихся наций были чересчур заняты войнами друг против друга, чтобы надежно охранять свои границы, амаликитяне устраивали набеги из пустыни на своих верблюдах, чтобы ограбить соседей и исчезнуть с грузом добытого. Страх и ненависть к амаликитянам были, возможно, единственным связующим звеном между израильтянами и филистимлянами. Многие соединения именно Анхуса воевали с Израилем, так что приграничные земли Гефа были фактически открыты для опустошительных набегов амаликитян. Союз с Давидом мог оказаться выгодным для Анхуса уже потому, что сильные израильские воины будет сотрудничать с ним, а не бороться против него.
Хотя Давиду это далось непросто. Он собрал внушительную дань — мехи с вином, сосуды с чистейшим оливковым маслом, прекрасную пурпурную льняную ткань, окраской которой славились хананейские красильщики, а также мулов, овец и ослов. И все это доставили Анхусу. Давид попросил своих посланцев добиться с Анхусом договоренности как можно скорее.
К тому времени Давид вынужден был начать принудительно изымать припасы, дабы прокормить свое ополчение. Его жертвами были предприимчивые полукочевые купцы и богатые израильские землевладельцы, скроенные из такого же грубого материала, как скалы Негевского нагорья, на котором они пасли и стригли свои стада. Овцы очень ценились в Израиле, как из-за мяса, так и из-за шерсти. Они приносили немалые барыши своим владельцам, на которых мелкие израильские землевладельцы и крестьяне смотрели с завистью, как на эксплуататоров тех времен. Таким образом, в некотором смысле Давид выбрал их в качестве жертвы удачно. И все же ему не нравился этот вынужденный бандитский промысел, и он торопился заключить сделку с Анхусом. Ему претило вступать в схватку с мирными людьми, передвигающимися на ослах, он предпочел бы жить изгнанником, а не разбойничать.
Одна израильтянка подсознательно сыграла на угрызениях совести, испытываемых Давидом. Авигея была красивой и благовоспитанной купеческой дочерью. Она пала жертвой неудачной сделки, заключенной ее отцом, выдавшим ее в обмен на невыплаченный долг купцу из Маона Негевского по имени Навал.
Репутация Навала как состоятельного и удачливого торговца (у него было три тысячи коз и овец) уступала только его репутации отпетого негодяя. Навал был неумолимым и безжалостным торгашом, рабы его трепетали перед ним. Говорили, что Навал может извлечь прибыль даже из камня. Авигее так и не удалось растопить сердце старого скряги, детей у них не было. Авигея давно перестала жаловаться на свое незавидное существование. Кто бы ей посочувствовал? То время не отличалось цивилизованным отношением к женщинам. Они были просто имуществом — собственностью своих мужей. Именно благодаря мужчине их существование обретало хоть какой-то смысл. Прав у них не было, одни обязанности.
Когда разведчики Давида дошли до Кармила, как раз к северу от Маона, где паслись стада Навала, несколько его пастухов попросились в отряд Давида, чтобы только избавиться от своего хозяина. Они рассказывали о жестокостях Навала и подробно доложили о размерах и местонахождении его богатств. Через несколько дней молодые помощники Давида нанесли Навалу визит. Смысл их предложения был прост: обеспечь повстанцев запасами, а за это люди Давида гарантирует безопасность твоих стад. Большинство других в таких обстоятельствах быстро сдавалось. Но ответ Навала на то, что в наши дни мы уклончиво называем «вымогательством», был резко отрицательным.
Тогда Давид приказал своим людям готовиться к набегу. Они должны были захватить насильно то, что Навал отказался отдать добровольно. Услышав об этом, несколько преданных надсмотрщиков Навала в отчаянии побежали к Авигее. Она часто бывала их последней надеждой в ситуациях, требующих такта и дипломатии — чего у Навала и в помине не было.
— Подумай и реши, как поступить, — сказали они ей, — ибо неминуемо угрожает беда господину нашему и всему дому его; а он человек злой и нельзя говорить с ним.
В последующие годы Авигея часто думала, что же на самом деле руководило ее безотчетным поступком, который, как она отлично понимала, выходил далеко за рамки ее долга по отношению к ее мужу. К Давиду ее влекло любопытство и его колдовское обаяние, она давно боготворила его за подвиги и часто предавалась мечтам о нем, быть может, желая как-то украсить свои томительно унылые дни.
И вот теперь она увидит своего кумира!
Ничего не говоря Навалу, Авигея приказала надсмотрщикам приготовить Давиду щедрую дань. Они распорядились, чтобы были испечены двести хлебов, зарезаны пять овец, собраны пять мер сушеных зерен, два больших меха с вином, сто связок изюма, двести связок смокв и чтобы все это было навьючено на мулов и ослов. Во главе с Авигеей караван медленно двинулся по дороге, по которой Давид приближался к Кармелу.
Давид невероятно разозлился на Навала, чья скаредность, как он считал, поставила его в постыдное положение разбойника. Но злость его испарилась в тот момент, когда он с удивлением увидел фигуру женщины, внезапно возникшую на горизонте. Мало того, что Авигея была красавицей, ее поведение было неотразимо. Она склонилась перед Давидом и речами, манерами, осанкой выказала почтение, должное не грабителю, но монарху. Она защищала достояние своего мужа как будто не в интересах Навала, а в интересах Давида. Он должен изменить свою тактику, доказывала она, лишь тогда он будет свободен от неприятностей, которые могут возникнуть из-за жестокого нападения на людей и имущество Навала. И она дала Давиду понять, что такое поведение недостойно человека, которому воистину суждено стать монархом. Сознательно или нет, но она построила свою мольбу в точности так, как это надо для человека, мучимого совестью.
Давид растаял перед Авигеей, принял щедрое подношение — провизию на несколько дней — и приказал людям вернуться в лагерь. Он как бы не отдавал себе отчета, что от него просто-напросто откупились. А на самом деле прекрасная Авигея сделала именно это.
Некоторое время спустя Давид, услышав, что Навал умер с перепоя, отправился в Маон, будто бы для того, чтобы лично выразить вдове соболезнование. Действительная же цель Давида была более своекорыстной. Когда кончилось обязательное время траура, он попросил руки Авигеи и женился на ней. Со временем появятся и другие жены, ибо полигамия в те времена была делом обычным.
Но на протяжении всей его бурной жизни отношения с мудрой красавицей Авигеей будут оставаться для него целительным источником успокоения и силы.
События шли своим чередом, и гонцы, посланные Давидом в Геф, принесли добрую весть в лагерь Давидов. Они доложили, что сначала Анхус был поражен предложением Давида. Но после ряда встреч и нескольких недель консультаций со своими советниками Анхус вроде бы согласился. Он предложил тайные переговоры с самим Давидом. Филистимлянин хотел воочию оценить этого человека, и в переговорах, столь тонких, как эти, договариваться с ним без посредников, лицом к лицу.
А пока что условились о заложниках как гарантии безопасности обоих вождей, и было выбрано место встречи около Давира на краю Сефилы. Номинально Давир был израильским городом, но он был расположен так близко к территории Гефа, что принадлежал к области интересов филистимлян.
Искони существует удивительная связь между военными противниками вне поля битвы. В случае Давида и Анхуса взаимное уважение благородных людей быстро окрепло в доверие, а взаимное восхищение превратилось в дружбу. Они сравнительно быстро разработали детали соглашения. Давид поклялся отказаться от всех агрессивных планов против содружества филистимлян. Он и его люди обещали свою помощь Анхусу и согласились служить наемниками на пользу Гефу — они обязались оборонять южную границу территории от набегов амаликитян. Взамен Давид получил место, названное Секелаг, в южной Сефиле, на краю прибрежной равнины, одно из последних плодородных вкраплений к северу от пустыни. Расположение Секелага благоприятствовало связи с землями колена Иуды.