Третьей удивительной чертой, которая тесно связана с третьей особенностью веры христиан на фоне иудаизма, является портрет Иисуса. Многие исследователи на протяжении последних ста лет уверяли, что повествования о воскресении были созданы следующим образом. Во–первых, после смерти Иисуса ученики были настолько подавлены, что просто не могли размышлять об этих событиях. Во–вторых, постепенно к ним пришло новое духовное понимание — представление о том, что дело Иисуса не умерло. В–третьих, на основе такого нового духовного переживания они начали переосмысливать Писания. В–четвертых, чтобы выразить этот опыт, они стали (только на этом этапе, не рдныпе) использовать язык воскресения. И наконец, к концу I века кто–то придумал истории о буквальном событии воскресения, что не входило в изначальные намерения первых христиан. Венчает эту гипотетическую последовательность идея, что Лука и Иоанн (согласно данной теории, они написали свои евангелия в последнюю очередь, вероятно, где–то в конце I века) изо всех сил стремились подчеркнуть, что Иисус был действительно физическим, телесным существом, для чего они придумали истории о том, как он ест рыбу, готовит завтрак на берегу, как до него дотрагиваются, и тому подобное.
Однако эта гипотеза предлагает нам весьма причудливый — даже с иудейской точки зрения — сценарий развития событий. Если бы первые христиане пошли таким путем: изучали бы Писания и затем создавали бы на его основе повествования, — можно было бы ожидать, что воскресший Иисус будет сиять подобно звезде. Именно так, в конце концов, описывает воскресших популярный текст главы 12 Книги пророка Даниила. Но мы этого не видим. Что–то подобное есть в описании преображения, но повествования о Воскресшем начисто этого лишены. Иисус там представлен человеком с телом, похожим на тела других людей, его можно по ошибке принять за садовника или за попутчика на дороге. Кроме того, истории ясно указывают на то, что это — преображенное тело. Но, мне кажется, никто просто не выдумал бы ничего подобного. Это, без сомнения, физическое тело. На него, если можно так выразиться, пошло вещество распятого тела — так что гробница осталась пустой. Однако оно проходит через закрытые двери, в нем нелегко узнать знакомые черты, и наконец, оно навсегда скрывается в Божьем пространстве (именно так следует понимать «небеса»).
Эти повествования не имеют прототипов. Ни один из текстов Библии не говорит о том, что воскресшее тело будет именно таким. Никакие умозрительные богословские размышления не могли навести мысль евангелистов на что–то подобное, к тому же каждый евангелист шел своим путем. А в частности, следует навсегда отказаться от вздорной гипотезы, согласно которой Лука и Иоанн, у которых подчеркивается телесность воскресшего, написали свои повествования в конце I века ради полемики с докетизмом — представлением о том, что Иисус не был реальным человеком, но лишь казался таковым. Согласен, если до нас дошли бы только те эпизоды, когда Иисус ест печеную рыбу или предлагает Фоме прикоснуться к нему, мы могли бы подумать, что Лука и Иоанн желают заявить: «Взгляните! Он был реальным человеком в реальном теле!» Однако там же рассказывается о том, как Иисус то появляется, то исчезает, проходит через запертые двери и, наконец, возносится на небеса. Эти истории крайне странны, и это не такая странность, которая демонстрирует их как выдумку. Скорее, все выглядит так, как будто евангелисты мучительно описывают реальность, для которой у них просто нет адекватных слов.
Четвертая, и последняя, странная черта повествований о воскресении способна заставить нас задуматься о тех пасхальных проповедях, которые произносят многие проповедники, включая меня самого: в них отсутствуют любые упоминания о христианской надежде на будущее. В любом другом месте Нового Завета мы видим, что, как только речь заходит о воскресении Иисуса, здесь же говорится и о нашем будущем воскресении, о великой надежде на то, что однажды и мы будем воздвигнуты из мертвых, как был воздвигнут Иисус. Но в евангелиях нигде нет ничего вроде: «Иисус был воскрешен, а потому существует жизнь после смерти» (при этом большинство иудеев не сомневались в том, что она есть); или: «Иисус воскрес, а потому и мы отправимся на небеса после смерти» (большинство людей верили также и во что–то подобное); или, что звучит лучше: «Иисус был воздвигнут из мертвых, а потому и мы будем воскрешены в последний день». Но нет: и Матфей, и Марк, и Лука, и Иоанн видят здесь только «посюсторонний» смысл, видят событие, которое случилось здесь и теперь: «Иисус был воздвигнут из мертвых, — говорят они, — а значит, он Мессия; он истинный Господь всего мира; следовательно, перед нами, его последователями, стоит новая задача: мы должны стать его вестниками, чтобы возвестить о его господстве всему миру». Они не говорят: «Иисус воскрес, а потому глядите на небеса и не отрывайте от них своих глаз, потому что однажды и вы отправитесь туда же вслед за ним». Многие гимны, молитвы и проповеди представляют пасхальное событие именно в таком виде, но в евангелиях мысль движется в ином направлении: «Иисус восстал, а потому новый Божий мир уже начался, и значит, мы с вами вместе и со всеми прочими людьми не только ожидаем благ от этого нового мира, но и участвуем в его осуществлении».
ЧТо же там произошло, и откуда мы это знаем?
Можно еще долго говорить о евангельских пасхальных повествованиях, но я намерен перейти к заключению и к самому главному — ответу на вопрос: что мы можем сказать об этом событии, и каким образом мы можем о нем что–либо узнать? Я начну с одного утверждения, которое мне кажется несомненным с исторической точки зрения. Единственное объяснение тех феноменов, о которых мы говорили ранее, дает следующая гипотеза: во–первых, гробница Иисуса действительно опустела; во–вторых, ученики действительно пережили встречу с ним, которая убедила их в том, что они видят не просто призрак или галлюцинацию. Далее мы поговорим об этих двух пунктах подробнее.
Давайте представим, что ученики увидели (или вообразили, что увидели) кого–то, кого они приняли за Иисуса. Само по себе это не породило бы тех историй, что мы читаем в евангелиях. Любой человек Древнего мира прекрасно знал, что некоторые люди переживают странный опыт встречи с умершими. Он знали не меньше, чем мы, о видениях, призраках, снах и о том, что человек, скорбящий о потере только что умершего близкого, иногда на короткое время может как бы увидеть покойного. Это не современное изобретение или открытие, античные авторы рассказывают множество подобных историй. У людей того времени были специальные выражения для описания таких феноменов, при этом они никогда не говорили о «воскресении». Описывая подобные вещи, они нередко говорили о явлении ангелов.
Мы видим пример последнего в главе 12 Книги Деяний. Петр заключен в темницу, а ученики собрались, чтобы всю ночь за него молиться, потому что Ирод намеревается казнить его. Затем, удивительным и чудесным образом, Петр покидает тюрьму и идет к тому дому, где молятся христиане. Он стучит в дверь — а они, исполненные веры, не могут поверить, что это он! Служанка Рода, которая идет открыть дверь, настолько потрясена, что забывает отпереть дверь и бежит к своим, чтобы сообщить: там стоит Петр. Собравшиеся говорят, что она не в своем уме, но Рода продолжает настаивать, что там действительно Петр. Тогда они предполагают, что там стоит его «ангел». Что они имеют в виду? Они решили, что Петр был казнен в темнице, и теперь они удостоились посещения ангелоподобного, призрачного «духовного» существа. Это существо, похожее на Петра или представляющее Петра, наносит короткий визит, чтобы попрощаться. Это значит, что на следующий день им надо отправиться в тюрьму, забрать тело Петра и устроить ему достойное погребение. Иными словами, любой самый удивительный опыт встречи с кем–то, похожим на Иисуса, можно было бы назвать встречей с его «ангелом» — если бы не пустая гробница. Но с Иисусом все обстоит иначе. Они утверждают, что Иисус был воздвигнут из мертвых — что он уже не среди умерших, но жив.
Вместе с тем, если бы гробница осталась пустой, но никто не видел Иисуса, это ровным счетом ничего не доказывало бы. Могилы тогда грабили довольно часто. Солдаты, стражники, политические враги — можно было бы дать происшедшему множество разных объяснений. Ученики и начали думать бы об этой загадке, если, кроме пустой могилы, не видели бы самого Иисуса.
Какое–то время назад, когда я писал книгу о воскресении, неожиданно ко мне зашел приятель, который спросил меня, чем я занимаюсь. Я сказал, что пишу о «воскресении». Услышав это слово, он тотчас же сказал: «Ах да, разумеется, я всегда придерживался мнения, что в те времена идея воскресения витала в воздухе, а ученики были настолько разбиты после неудачи и смерти Иисуса, что охотно ухватились за эту мысль — она помогала им справиться со скорбью». Это — крайне неправдоподобное историческое объяснение события, случившегося в I веке. Я уже упоминал о нескольких других движениях, предводитель которых, средоточие всех надежд своих последователей, погибал. Но ни в одном случае его последователи не испытывали приступов заболевания, которое в XX веке прозвали «когнитивным диссонансом», и не придумывали рассказы о славных фантастических происшествиях, чтобы утолить свою тоску. Подобные объяснения не помогают историку.
Не помогают и гипотезы многочисленных богословов, от Рудольфа Бультмана до Эдварда Схиллебекса. Последний утверждал, что, когда ученики подошли к гробнице, их сознание было настолько наполнено светом, что вопрос, лежит ли там тело или нет, потерял для них значение. В этом месте автор из историка I века превратился в фантаста XXI века. В I веке люди прекрасно понимали, что свет может наполнить душу. Они умели выражать это словами. У них были для этого псалмы. У них были свои духовные традиции. Но они никогда не стали бы из–за всего этого утверждать, что некто восстал из мертвых.
Часто в ответ на подобные рассуждения я слышу сетования на то, что здесь придается слишком большое значение «фактам», тогда как религиозный язык — язык метафор и веры. И конечно, это справедливо: говоря о религии, люди действительно используют метафоры, а вера занимает здесь центральное место. Однако иудаизм и христианство придают огромное значение творению — тому, что Бог создал мир пространства, времени и материи и желает его исправить. Поэтому происходящее в этом реальном мире имеет значение. Если кто–то обвинит казначея церкви в том, что тот похитил деньги, мы вряд ли спросим: «Вы подразумеваете под этим обвинением некий метафорический смысл?» Мы захотим узнать, произошло это на самом деле или нет. Когда мы читаем Писание, нам важно научиться воспринимать притчи именно как притчи. «Истина» притчи о блудном сыне ни в коей мере не зависит от доказательств исторической достоверности описываемых там событий. Но не менее важно, читая Писание, не забывать и о другом: если автор хочет рассказать о том, что действит