Исторический план повествования часто оказывается заслонен его богословским планом, который можно увидеть лишь при свете Воскресения. Иоанн, как опытный органист, играет на нескольких клавиатурах — на конкретных воспоминаниях свидетеля и на тайнах, которые сверхъестественным образом созерцает верующий. Он не ставит себе целью рассказать все, что знает об Иисусе, лишь для удовлетворения любопытства своих читателей. Его умело построенные рассказы имеют второй, глубинный, богословский смысл. Реальный человек выводится на сцену как воплощение целой группы или для выражения какой-то идеи, то есть становится архетипом.
Историку не следует жаловаться на этот взгляд под двумя углами зрения одновременно, поскольку, чтобы эта литературная «система» действовала, события, о которых рассказывает автор, обязательно должны быть подлинными. Значит, видимая, ощутимая, материальная основа очень важна. В повествовании нет ни одной вымышленной, аллегорической или мифической сцены. 4-е Евангелие все целиком — богословское учение о Воплощении. Иоанн не подтасовывает факты. Он не романист и не сочиняет вымышленные сцены. Он пересказывает то, что видел, или то, что ему сообщили те, кто убедил его писать. Истина раскрывается во всей жизни Иисуса — и в больших делах, и в мелких подробностях. И те и другие — «знамения». Конечная цель — добиться, чтобы читатель стал задавать себе вопросы и поверил. Иоанн — пристрастный, но честный свидетель. Как и авторы синоптических Евангелий, он не выдумывает событие, которое совпало бы с Еврейской Библией. Он воспитан на Священном Писании и использует Еврейскую Библию при составлении своих текстов потому, что и для него тоже прошлое и вера народа Израиля поясняют — нет, более того, освещают своим светом — настоящее.
Досадно лишь, что Иоанн, очень высоко ценивший драматические символы, имел склонность до предела упрощать свои описания. Вот, например, рассказ о свадьбе в Кане. Неизвестно, кто именно женится и какова степень родства между молодоженами и семьей Иисуса. Рассказ очищен от всех подробностей, сокращен до такой простейшей формы, что его почти невозможно использовать. Важен только богословский урок, который из него следует. Речь идет не о том, чтобы рассказать о событии, а о том, чтобы через него постичь истину во всей ее онтологической глубине{1035}. Но этот рассказ — не миф. Те, кто считают, что рассказ про случай в Кане — еврейский мидраш, то есть поучительная вымышленная история, ошибаются, потому что не понимают, как устроено это Евангелие, в котором всегда есть два плана, обособленные один от другого, — материальная действительность и символика. Учитывая такое строение, нужно иногда не доверять подходу Иоанна к истории. Раймонд Э. Браун говорил, что интерпретация Страстей у Иоанна «впечатляет тем, как он смягчает страдания казнимого во имя христологии славы».
В отличие от Евангелия Иоанна, которое было предназначено для элитарного читателя-интеллектуала, способного полностью понять этот текст, синоптические Евангелия были написаны, чтобы их слушали на собраниях общин. Отсюда в них литургическая точка зрения, при которой высшая истина иногда заслоняет собой материальные факты. Провозглашаемая пастырями керигма становится важней исторической точности. Например, очевидно, что для упрощения рассказа эти евангелисты вольно обращались с хронологией. У Матфея, Марка и Луки служение Иисуса продолжается всего один год и описано схематически: после слов о нем Иоанна Крестителя, его Предтечи, и крещения Иисуса следует служение в Галилее с несколькими перерывами на время переходов Иисуса по языческим землям. Все это завершается приходом Иисуса в Иерусалим и Страстями. В эту чисто литературную рамку евангелисты встроили, согласно темам или согласно их природе, маленькие вставные рассказы (перикопы), копируя по необходимости уже искусственную структуру арамейского Евангелия Матфея. Они добивались логического, а не исторического порядка. У Иоанна общественная жизнь Иисуса продолжается чуть больше трех лет.
Подобным же образом в синоптических Евангелиях искушения, пережитые Иисусом в начале его служения, объединены, ради учебных целей и для живописности, в притчу, которая явно не имеет в себе ничего исторического — искушение материальными благами, искушение властью, ушедшей от Божественнной цели, искушение земной славой. Некоторые люди, убежденные в реальности этого случая, включая перемещение Иисуса по воздуху на крышу Храма, удивлялись тому, что евангелисты, которые, разумеется, не были свидетелями этих дьявольских чудес, пересказали беседу Иисуса с Искусителем!
С литургической точки зрения синоптические Евангелия совмещают учреждение евхаристии с пасхальной трапезой, для чего евангелисты даже перемещают на один день завершающую драму. У них Иисуса приводят перед распятием к Пилату в пятнадцатый день месяца нисана, в день еврейской Пасхи. С исторической точки зрения в это трудно поверить: разве суд и казнь Иисуса могли произойти в день такого великого праздника?{1036}Видимо, Иоанн более точен: Иисус собрал своих учеников на прощальный ужин 13 нисана и был распят на следующий день, 14 нисана, накануне еврейской Пасхи.
Те, кто задавал себе вопрос, как евангелисты могли узнать, о чем беседовали Иисус и Сатана, спрашивают себя и о том, как авторы Евангелий могли пересказать читателям молитву Иисуса в Гефсиманском саду, раз ученики спали и на этот раз можно быть уверенным, что Иисус не имел времени сказать им, о чем молился: его ведь арестовали сразу после моления. Разумеется, это была литературная реконструкция события. И в этом случае гораздо более короткая версия Иоанна, которая, надо признать, немногословна, выглядит более уместной.
И наконец, в синоптических Евангелиях сцена суда над Иисусом построена как богословский вымысел: Синедрион, Высший совет Израиля, был собран на торжественное заседание, на котором были затронуты основные вопросы, по которым Иисус противостоял религиозным властям своего времени. Чтение Евангелия от Иоанна позволяет понять, что Иисус никогда не стоял перед этим высоким собранием, и оно никогда не выносило ему приговор по закону. Спор Иисуса с иудаизмом — и с фарисейской, и с саддукейской его версией — шел непрерывно.
Итак, Евангелия являются лишь источниками информации. Каждый воспринимает ее согласно собственной логике. Вот почему не следует наивно гармонизировать их повествования, заполняя пробелы в одном сведениями из другого{1037}. Приходится делать выбор.
Подведем итоги. Три синоптических Евангелия, в которых записаны свидетельства первого апостольского поколения, должны рассматриваться как достаточно надежные источники, исторически достоверные, хотя очевидно, что хронология в них соблюдается не строго. Их авторы имели полноценный проект создания письменных текстов и сами трудились над ними. Эти тексты, сочиненные в особом литературном стиле и отражавшие каждое литургические потребности своей общины-адресата, были выпущены в свет примерно через 30 лет после Распятия и создавались на основе письменных документов и устных рассказов. В почерке авторов чувствуется стиль восточной риторики, у которой были особые композиционные правила. Если принять во внимание, что первые христианские церкви были крайне озабочены тем, чтобы сохранить нетронутыми воспоминания о Господе, а также учесть, что Евангелиям предшествовали приемы запоминания и справочники, станет ясно, что отрезок в 30 лет был сравнительно коротким, и это ограничивало риск искажения.
В то время еще было живо и не скоро должно было исчезнуть поколение свидетелей, которые знали Иисуса и следовали за ним, находились рядом, когда он творил чудеса, утверждали, что видели его после его Воскресения. Если бы евангелисты лгали в проповедях, фантазировали в своих рассказах, вставляли в свой текст вымышленные сведения, первые свидетели разоблачили бы их и лишили доброго имени. В 62–63 гг., когда, вероятнее всего, синоптические Евангелия были написаны, тому, кто в 20 лет пошел за Иисусом и слушал его проповеди, было всего 52 или 53 года. В 50-х гг. Павел в своем Первом послании к коринфянам отмечал, что живых свидетелей было много: по его словам, Иисус «явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили». Через 10 лет после этих слов в живых, конечно, осталось меньше свидетелей, но они не все умерли. Пережитый совместно опыт навсегда перевернул их жизни. При таких обстоятельствах трудно представить себе, чтобы евангелисты, цель которых была, по словам Иустина, закрепить в письменном виде «воспоминания апостолов», стали выдумывать небылицы, фабрикуя полностью вымышленные рассказы.
Но все же в синоптических Евангелиях есть какой-то занавес, отделяющий их от реальности, потому что они очень стилизованные реконструкции, и, несомненно, было бы буквализмом считать точными хронологические последовательности описанных в них событий. С другой стороны, между ними есть противоречия; мы согласны, что эти расхождения касаются лишь отдельных фактов, но все же они имеют отношение к сюжету. Евангелие Иоанна, непосредственного свидетеля событий, освобождает нас от того, что американец Чарльз У. Хедрик назвал «тиранией Иисуса синоптических Евангелий», который долгое время был преобладающим{1038}. Мы должны хорошо понимать, что сказанное не уменьшает духовную ценность текстов Матфея, Луки и Марка, не ставит под сомнение глубину и богатство их умозрительного содержания, выраженную в них богословскую точку зрения или отразившийся в них подход к катехизации. Все это — область веры и Церкви. Мы же занимаемся ими только в историческом плане.
В этом отношении текст Иоанна, орошенный водой истории, оказывается заметно лучше и точней. Чувствуется, что автор долго размышлял и преподавал свое знание уст