«Зачем вы искушаете меня, лицемеры?» — спросил в ответ Иисус и потребовал принести ему одну из монет, которыми платилась подать. Кто-то из фарисеев достал динарий. Притворившись, что внимательно рассматривает монету, Иисус спросил фарисеев: «Чье это изображение и надпись?» Кесаря, конечно! «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу», — заключил Иисус. Фарисеи в ответ промолчали.
На всем протяжении истории христианские комментаторы будут по-разному толковать эти слова, пытаясь провести границу между мирским и духовным и описать их взаимоотношения. Иисус о таком, конечно, и не думал. Он лишь хотел сказать, что Бог выше кесаря. Его слова исказят и будут упрекать его за них.
Фарисеи постоянно задавали Иисусу вопросы; впрочем, не всегда для того, чтобы поставить его в тупик, — иногда они просто хотели узнать его мнение по тому или иному поводу. Так, например, они задали ему вопрос о том, в каком порядке следует расположить по важности выделяемые ими 613 заповедей. Этот вопрос задал один из них, ученый, увлекавшийся толкованием законов. «Учитель! какая наибольшая заповедь в законе?» — спросил он. Иисус ответил ему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки»{402}. Один из книжников на это заметил: «Хорошо, Учитель! истину сказал Ты, что один есть Бог и нет иного, кроме Его; и любить Его всем сердцем и всем умом, и всею душею, и всею крепостью, и любить ближнего, как самого себя, есть больше всех всесожжений и жертв». Иисус согласился с ним и добавил: «Недалеко ты от Царствия Божия»{403}.
Но и сам Иисус умел иногда привести фарисеев в замешательство. Однажды он спросил их: «Что вы думаете о Христе? чей Он сын?» — «Давидов», — последовал ответ. Так ли они уверены в этом? «Как же Давид, по вдохновению, называет Его Господом, когда говорит: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих? Итак, если Давид называет Его Господом, как же Он сын ему?»{404} На это фарисеи ничего не смогли ответить Иисусу.
Ты ли Тот, Который должен прийти?
Пока шли эти ожесточенные споры, Иоанн Креститель был в заточении в крепости Махерон, где с ним обращались как с важным узником — несомненно, потому, что суеверный Ирод Антипа по-прежнему находился под обаянием личности иорданского пророка.
Вскоре ученикам Иоанна позволили подниматься по лестнице в крепость, входить в жилище пророка и беседовать с ним. Конечно, они говорили о Назареянине и его служении. Поведение этого человека немного озадачивало их. Изгнания бесов, исцеления, чудеса, проповеди — все это не соответствовало их ожиданиям. Тот, чей приход предсказывал Иоанн, не действовал с той силой, которой они ждали. Он туманно намекал на свое превосходство над Храмом и над Законом Моисея, но, кажется, не добивался для себя никаких знаков власти и не требовал, чтобы его явно признали Мессией. Он должен был принести грозное правосудие Небес, явиться с секирой или веялкой. А он говорит только о любви и милосердии. Он не живет в аскезе, а пирует со своими сторонниками. И это Всевышний предназначил Израилю?
Не только ученики Иоанна задавали себе эти вопросы. Знаменитый узник сам уже много месяцев тосковал и страдал оттого, что был заперт в темнице. Иоанн начал сомневаться в своих ожиданиях и в своем бывшем ученике, хотя раньше видел своими глазами нисхождение Святого Духа на Иисуса и был потрясен. Действительно ли Иисус Агнец Божий? Ведь Иоанн верил, что именно пришествие этого героя в последние дни мира положит конец мучительному ожиданию Израиля. Но, увы, ожидание все продолжалось. Ученики рабби крестили людей крещением, близким к обряду самого Иоанна, считая это временным обрядом и ожидая крещения от Святого Духа. Короче говоря, Иоанн разуверился в своих прежних убеждениях. Предчувствия, которые внушил ему Бог, заставляли Иоанна считать, что пророк, «более сильный», чем он сам, немедленно бы очистил греховный Израиль. Иоанн был убежден, что сам помогал бы Иисусу исполнить предначертанное, что вместе с ним вершил бы суд огнем. Но этого не случилось. Иоанн был в тюрьме, один, лицом к лицу со смертью, без духовной поддержки, покинутый Богом. Он с несомненным интересом следил за тем, как растет движение во главе с его родственником из Назарета, пока сам продолжал проповедовать, но теперь этот новый Учитель отходит от его учения. Не ошибся ли он в этом человеке? Иоанн, чья душа глубоко впитала в себя образы из Священного Писания и иудейских апокалипсисов, ожидал Мессию — справедливого мстителя, Мессию-очистителя, который устроит день Яхве. Но Иисус явно не был таким Мессией.
Эти горькие размышления привели к тому, что Иоанн отправил к Иисусу двух своих учеников с принципиальным для него вопросом: «Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого?» Те отправились на поиски. За несколько месяцев отношения между Иоанном и Иисусом изменились на противоположные. Ремесленник из Галилеи больше не был новообращенным, который шел к Иоанну сквозь заросли иорданского тростника и смиренно просил о крещении. Теперь Иисус сам стал почитаемым Учителем и говорил как власть имеющий.
Когда ученики Иоанна пришли, Иисус имел прекрасную возможность раскрыть свою истинную сущность. Но он этого не сделал: пророк Иоанн не получил прямого ответа. «Пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют (другой вариант перевода: «Бедным объявлена Благая весть». — Пер.)»{405}. Чудеса, изгнания бесов, исцеления, знаки милости к изгоям — в таких образах Исаия{406} предсказывает спасение, которое дарует милосердный Бог. Итак, Иоанн получает неожиданный и в любом случае противоречащий его воззваниям ответ.
Самое странное в евангельских рассказах то, что нам остается неизвестной реакция узника на эти слова. Это впечатляющее неловкое молчание указывает, что позже у Церкви были трудности с толкованием образа Иоанна. Он решительно и пылко проповедовал приход кого-то более великого, чем он сам; он распознал в Иисусе Агнца Божьего, но в последний момент позволил сомнениям себя одолеть. Он остался на пороге Царства и, несомненно, пошел на смерть с этой мучительной тьмой в душе{407}.
«И блажен, кто не соблазнится о Мне», — возвещает Иисус, сразу же помещая себя в центр даруемого спасения и прося своих слушателей следовать за ним. Иоанн никогда не говорил ничего подобного. Он никогда не осмеливался ставить самого себя в центр Суда.
Не порывая с Иоанном, Галилеянин показал ему, что он не во всем его преемник, призванный исполнить то, что провозгласил Иоанн. Иисус перед толпами, которые теперь его слушали, воздал Иоанну хвалу очень странными словами: «Что смотреть ходили вы в пустыню? Человека ли, одетого в мягкие одежды? Носящие мягкие одежды находятся в чертогах царских»{408}. За этими на первый взгляд безобидными словами скрывается обвинение против Ирода Антипы — «лисы», царька эпохи упадка, принявшего греческие обычаи, который был знаменит роскошью своих нарядов и метался между двумя женами и двумя столицами. Иисус противопоставляет этого пышно разодетого тирана пророку, из пустыни, одетому в тунику из верблюжьей шерсти{409}. «Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя; но меньший в Царстве Небесном больше его»{410}. Иными словами, пророк находится на границе между двумя периодами истории Израиля: он объявил о наступлении нового мира, но сам принадлежит к старому, а даже самый незначительный из учеников самого Иисуса призван в благодатное Царство, эпоху которого Иоанн открывает. И приход Иисуса подтвердил, что времена коренным образом меняются.
Казнь Иоанна Крестителя
Ирод Антипа, как и его отец Ирод Великий, который перенял этот обычай от Селевкидов, в свой день рождения (dies natalis) праздновал свое восхождение на престол. На тридцать четвертый год своего правления — Ироду тогда было пятьдесят — он устроил празднество в Махероне. Туда пригласили придворных разных рангов, чиновников, высших сановников и князей Галилеи. Гости легли на ложа, как было принято на больших праздниках в античную эпоху. Рабы ходили между ними, подавая вкуснейшие кушанья и изысканные вина, а полуобнаженные, украшенные драгоценностями куртизанки исполняли перед гостями чувственные танцы под звуки лир и лютней.
Среди танцовщиц находилась очаровательная девушка-подросток Саломея, дочь Иродиады и Ирода Филиппа. Представление привело Ирода Антипу в веселое расположение духа; сладострастный царь вскочил на ноги, взволнованный, плененный и, возможно, опьяневший. Он публично поклялся дать девушке все, что она ни пожелает, исполнить какой угодно ее каприз. Любое ее желание будет приказом! Саломея покинула зал и пришла к своей матери Иродиаде (в праздничный зал из женщин допускались только танцовщицы). А для Иродиады это был случай, о котором она мечтала. Ее ненависть к Иоанну стала неугасимой с тех пор, как он публично выступил против ее повторного брака. Поэтому она посоветовала дочери попросить его голову. Так Саломея и сделала. Ирод Антипа опечалился, но был вынужден исполнить обещание. Стражники вошли в темницу Иоанна, девушка получила обещанный кровавый дар и отнесла его матери на блюде. Потом Ирод позволил ученикам Иоанна захоронить его тело. Те расскажут о смерти учителя Иисусу