В эпоху Иисуса не было речи ни о каких политических волнениях, но в большие праздники деревенские районы, а возможно, и Иерусалим страдали от беспорядков и грабежей, о чем свидетельствуют притчи. В царстве было неспокойно. Именно грабежом и занимались «разбойники», о которых четырнадцать раз упоминается в Евангелиях, главным образом в притче о добром самаритянине{703}.
Будь Варавва главой политического восстания, стремящимся поднять иудеев против захватчиков, Пилат казнил бы его без всякого промедления. Это его долг как солдата. Он не предложил бы собравшейся перед его дворцом толпе такой выбор, ведь существовал риск, что она выберет противника Рима. Но в тот момент Пилат хотел лишь одного — добиться свободы для Иисуса. И дело здесь не в симпатии, не в том, что префекта очаровали и увлекли слова Иисуса. Он хотел лишь помешать первосвященникам, сбить с них спесь.
Говоря коротко, Варавва был из тех людей, которые не признают ни веры, ни закона, и порядочные иудеи хотели от него избавиться. Заслуживают доверия слова Луки: «Варавва был посажен в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство»{704}. Преступление Вараввы было уголовным: без сомнения, за несколько недель до приезда Пилата (или за несколько дней, если выгодным случаем была Пасха 33 г.) он воспользовался наплывом паломников, чтобы поднять в городе возмущение и устроить грабежи. В ожидании решения префекта его держали в тюрьме.
Пилат обратился к толпе: «Есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху; хотите ли, отпущу вам царя Иудейского?» Пилат убежден, что симпатии толпы окажутся на стороне этого идеалиста, мечтающего установить царство не в этом мире, и «праведника», как назвала его жена Пилата. Но римский наместник не понял, что первосвященники и их сообщники, не сумев добиться быстрого и тихого решения по делу Иисуса, мобилизовали своих многочисленных должников, зависимых от них или подкупленных людей, стражников, подручных и всяческих прислужников, чтобы продемонстрировать свою силу. Поскольку интересы экономики и религии тесно переплетались, власть Анны и Каиафы была огромной силой в Иерусалиме. Среди 7200 священников и 9600 левитов, тысяч помощников, музыкантов, певчих и домашней прислуги сколько людей были верны первосвященникам? Эти люди быстро получили приказ, и толпа потребовала освободить Варавву. «А как быть с Иисусом?» — спросил Пилат. «Распни его!» — ответили ему. Толпа поднялась наверх из нижней части Иерусалима, из кварталов простонародья. Это было выгодное положение. Неприметные галилеяне, пришедшие отведать пасху в Иерусалиме, и паломники, которые стихийно приветствовали Иисуса, когда он входил в Святой город, остались далеко. В Иерусалиме было два разных мира, два разных народа.
Матфей добавляет к рассказу одну деталь. Когда Пилат увидел, что дело идет к бунту, он, чтобы его ясно поняли, взял воды, публично умыл руки и сказал: «Невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите и вы». Толпа ответила: «Кровь Его на нас и на детях наших!»
Эта формула, связанная с принятием на себя крови, которая тяготеет над все новыми и новыми поколениями проливших ее, происходит из Ветхого Завета{705}. Увы, эти слова будут питать у христиан антииудаистские настроения и ненависть к еврееям, как к народу-богоубийце, для чего нет никаких оснований. Ответ толпы в течение веков будет предлогом для убийств, погромов и неприятия. Американский богослов Раймонд Э. Браун объясняет поведение сторонников первосвященников так: «В их возгласе нет ни жажды крови, ни самопроклятия: они утверждают, что, несмотря на приговор Пилата, объявившего Иисуса невиновным, они видят его вину и хотят нести ответственность перед Богом за пролитую кровь»{706}.
С точки зрения историка, нет никакой уверенности, что события действительно развивались так, как описывает их Матфей. Мы не можем утверждать, что столь радикальные слова были произнесены и что Понтий Пилат разыграл спектакль, изобразив невиновного, — смыл с рук кровь, которую его принуждали пролить. Но возможно, все было именно так. Быть может, в этом эпизоде следует видеть очередную насмешку Пилата над иудеями. Но не исключено, что пораженный сном своей жены Пилат хотел снять с себя ответственность, как позже сделает Иуда, вернув 30 сребреников.
Бичевание по-римски
В любом случае Пилат не хотел уступать и после освобождения Вараввы. Он задумал отдать приказ жестоко выпороть Иисуса плетьми за его сумасбродные безумные речи, а затем отпустить. Едва ли на этот раз римский префект мог бы сказать, что неповинен в крови, которая брызнет из ран на спине и груди Иисуса!
Действительно, приговоренным к кресту перед казнью давали примерно двадцать ударов кнутом, чтобы ослабить. Но Пилат в тот момент еще не произнес смертный приговор. Таким образом, бичевание в этом случае было не пыткой перед казнью, а самостоятельным наказанием. Через несколько лет крестьянин-провидец по имени Иисус, сын Анании станет день и ночь бродить по Иерусалиму и выкрикивать ругательства в адрес Святого города и Храма. После просьбы некоторых членов Синедриона этот человек будет задержан и высечен «до костей» по приказу прокуратора Альбина, а затем отпущен. Так же собирался действовать и Пилат.
Отметим здесь ошибку Матфея и Марка, поместивших бичевание после смертного приговора, превратив порку в подготовку к казни на кресте, связанную с основным приговором. На самом деле Петр, чье краткое поучение, по меньшей мере отчасти, вдохновило Марка, не был свидетелем бичевания. Иоанн и Лука были правы, поместив порку перед вынесением приговора. «Ничего не найдено в Нем достойного смерти, — объявляет Пилат по свидетельству Луки, — итак, наказав Его, отпущу»{707}.
Бичевание происходило внутри претории, вероятно в ее дворе. Узника раздели догола и с поднятыми руками привязали животом к столбу или вертикальной поверхности. Туринская плащаница позволяет получить представление о перенесенных им страданиях. От мысли о них становится жутко: сто двадцать ударов, их следы расположены в виде веера на плечах и ногах. Отпечаток спины до нижней части икр усеян множеством пятен крови, а спереди было сделано лишь несколько ударов по грудной клетке, но они были самыми опасными. На предплечьях и животе повреждений нет. Римские палачи были опытными профессионалами и потому избегали ударов по перикардической области, которые могли привести к немедленной смерти. Повреждения показывают, что Иисуса не привязывали с согнутой спиной к низкому столбу, вроде колонны 70 см в высоту из черного мрамора с белыми прожилками, которая находится в церкви Святой Пракседы в Риме и которая служила источником вдохновения для художников, изображавших эту сцену{708}. В таком положении руки, во всяком случае отчасти, защищали бы грудь. Но их, скорее всего, связали за запястья и закрепили наверху — вот почему грудь оказалась открыта ударам бича{709}.
Долгое время считалось, что удары наносили по очереди два палача (обычно эта обязанность возлагалась на ликторов). Предполагалось, что стоявший справа мучитель был выше ростом левого, поскольку основное скопление синяков на правой половине спины расположено выше, чем на левой{710}. Возможно, более низкий бичующий наносил удары по всему телу, тогда как второй целился в верхнюю часть спины. На икрах все следы от ударов лежат в одинаковом направлении. Однако проведенная ученым Антуаном Леграном реконструкция говорит об ином: по расположению ран видно, что палач был один, стоял на расстоянии метра от жертвы и наносил прямые удары по правой стороне тела и удары наотмашь по левой стороне{711}.
Как бы то ни было, речь определенно идет о римской пытке, поскольку Второзаконие запрещало при бичевании наносить более сорока ударов{712}: соблюдая предосторожность, по факту останавливались на тридцать девятом. Поскольку у еврейских плеток обычно было три хвоста (без всяких смертоносных утяжелителей на концах), самое строгое наказание ограничивалось тринадцатью ударами{713}. В течение своей жизни Павел пять раз подвергнется такой каре.
Для наказания Иисуса использовался так называемый flagrum taxilatum. К рукояти этого кнута (имеющего около 60 см в длину) крепились два кожаных хвоста, которые завершались фалерами — металлическими шарами, скрепленными по двое на манер гантели. Каждый из этих шариков весил около 20 г. На Туринской плащанице видно, что след от любого удара состоит из двух отметин; эти отметины расположены примерно в 3 см друг от друга. Удары оставляли тяжелые рваные раны: самые глубокие из них достигают 5 мм в глубину. Под микроскопом можно заметить даже следы от перемычек, соединявших два шарика. В Геркулануме археологи обнаружили похожий инструмент наказания, но состоящий из трех хвостов. Кроме того, модель подобного кнута хранится в музее Парка пятидесятилетия в Брюсселе, только шарики на концах плетей у этого экземпляра не сдвоенные. Вместо свинцовых фал ер на некоторых кнутах могли быть цепи или бараньи кости, но Иисуса наказывали не таким бичом. У этого кнута шарики на концах были идеально круглыми, как продемонстрировал судебно-медицинский эксперт из Лос-Анджелеса Роберт Баклин. С помощью фотографий, сделанных в ультрафиолетовом спектре, удалось выявить множество неприметных водянистых следов, которые окружают кровавые пятна. Особенно таких следов много в области левой лопатки. Это позволяет предположить, что на теле оставались подкожные гематомы, а из повреждений выделялась сукровица