— Это ж надо! Значит, сейчас требуется разрешение даже для того, чтобы пользоваться воздухом?… — Эвиласио Моралес показал рукой на аппарат: — Это «Фейри III»?[35]
Летчик с улыбкой покачал головой:
— «Бристоль-Пипер», но чем-то похож. Вы разбираетесь в самолетах?
— Кое-что почерпнул из журналов. Можно взглянуть поближе?
— Конечно!
Эвиласио Моралес по прозвищу Рыжий, единственный житель поселка, способный бегло читать и писать и гордившийся своей библиотекой, в которой было больше двадцати книг, не считая кип старых газет и всевозможных вырезок с любопытными сообщениями, тут же превратился в союзника и покровителя пришельцев: он сознавал, что сегодняшнее событие навсегда войдет в историю В-Высшей-Степени-Благородного-И-Верного-Города-Пуэрто-Карреньо.
— Мой отец все время рассказывал мне о том дне, когда он увидел автомобиль, — сказал он. — И вот теперь я смогу рассказывать своим детям о том дне, когда я увидел самолет. Чем я могу вам помочь?
— Во-первых, достать бензин, — поспешно ответил летчик. — А во-вторых, посодействовать с получением разрешения на въезд от венесуэльских властей.
— Первое, считайте, уже сделано, — уверенно сказал колумбиец. — Я попрошу помочь своего кума в Пуэрто-Аякучо. Второе зависит уже не от меня, а от Сиро Сифуэнтеса, а этого долбаного негра на кривой кобыле не объедешь.
— А кто такой Сиро Сифуэнтес?
— Начальник пограничного пункта Пуэрто-Паэс. Чертов лунатик: стоит только тебе пару дней кряду выиграть у него в домино — он тут же устраивает пограничный конфликт.
— А почему бы вам не дать ему выиграть? — простодушно спросил Джон МакКрэкен.
Тот снял очки и неторопливо стал их протирать: чувствовалось, что он старается держать себя в руках, чтобы не взорваться, и наконец, едва ли не скрежеща зубами, осведомился:
— Вы ведь не играете в домино, правда? — И когда тот молча кивнул, тем же тоном добавил: — А играли бы, тогда бы знали, что лучше уж пограничный конфликт — пусть даже настоящая война, — только не проиграть этой сволочи, негру Сифуэнтесу, который много о себе понимает.
Негр Сиро Сифуэнтес и в самом деле был сволочью и долбаным лунатиком, который много о себе понимает, однако при виде внушительной «боевой машины», которой хвастался его соперник, словно та принадлежала лично ему, венесуэлец держался тише воды ниже травы.
— Вот здорово, кум! — воскликнул он. — С этой штуковиной мы бы могли навсегда покончить со всеми здешними угонщиками скота и дикарями!
Тем не менее он ни в какую не соглашался дать самолету разрешение проникнуть на «его» территорию. Тогда шотландец ласково подхватил негра под локоток и повел на берег реки, где сунул ему в верхний карман рубашки пачку банкнот и при этом постарался внушить, что путь в Голландскую Гвиану лежит исключительно через воздушное пространство Венесуэлы.
— Три дня! — в итоге согласился венесуэлец. — Я подпишу вам разрешение пользоваться нашим воздушным пространством в течение трех дней. По истечении указанного срока я доложу начальству.
— Этого вполне хватит, — успокоил его шотландец.
Джимми Эйнджел был занят тем, что перебирал двигатель дряхлого самолетика. Он почистил, проверил и поставил на место большую часть деталей и, когда наконец остался доволен результатом, закурил трубку и кивнул в сторону темневшей далеко на востоке полосы гор, едва заметной на фоне неба.
— А вы подумали, что, как только мы туда долетим, нам придется кружить над незнакомыми горами, не зная, есть ли там хоть какая-то площадка для приземления?
— Конечно!
— И вас это не беспокоит?
— С таким пилотом, как вы, — нет.
— Хотелось бы мне разделить вашу уверенность, — совершенно искренне сказал американец. — Я могу быть очень хорошим пилотом, но не могу летать до бесконечности. — Он сделал выразительный жест, поднеся указательный палец к шее. — И когда закончится бензин… ТРАХ!
— Найдем какую-нибудь поляну…
— Вы так думаете?…
Когда они отправились в полет, стояла глухая ночь, а когда пересекли широкую Ориноко, все еще было темно. Начало светать, только когда они набрали высоту, и вдали забрезжила полоска света, на фоне которой проступили очертания хребта Серра-Парима.
Вскоре между двумя вершинами появилось солнце, поэтому туман, стелющийся по земле, начал понемногу таять, и тогда взору открылся бескрайний зеленый ковер. Это миллионы и миллионы гигантских деревьев сомкнули кроны, не позволяя увидеть ни пяди земли.
Старина «Бристоль» рычал, дрожал и взбрыкивал, словно пытаясь выскочить из очередной воздушной ямы. Ощущение было такое же, как во время езды на машине с неисправной рессорой: будто мчишь по дороге, усеянной рытвинами.
Король Неба не пел.
Он вцепился в рычаги управления, и обе его руки словно превратились в продолжение рычагов; темные вены вздулись, а сухожилия натянулись, как фортепьянные струны, потому что от силы этих рук сейчас зависели его жизнь и жизнь пассажира. Наверняка он при этом еще и сжимал зубы, рискуя их повредить.
Да, нелегкое это дело — удерживать в нужном положении биплан, сошедший с конвейера в разгар войны, ведя его через зону турбулентности над горной местностью — влажной, лесистой, с противоположными ветрами.
Совсем не легкое.
Стоит на мгновение отвлечься или слегка расслабиться либо вдруг руку сведет судорогой — и хрупкий самолетик потеряет устойчивость, а он и без того в таких условиях едва ли не чудом удерживается в воздухе.
На этот раз мог отказать вовсе не двигатель.
Нет.
Двигатель работал.
Пропеллер вращался.
Самолет летел вперед.
Однако то и дело содрогался всем корпусом.
Выл ветер.
А порой плакал.
Кресла встряхивало.
И у людей возникало такое чувство, будто их сунули в огромный шейкер и какой-то шутник великан ради развлечения трясет его что было сил.
Джону МакКрэкену тут же пришел на память тот роковой день, когда коварные быстрины Карони подхватили старую куриару и швырнули с той страшной горки, где его самый близкий друг в результате сломал позвоночник.
Он тогда испытал точно такое же чувство бессилия и беспомощности.
Ощутил себя игрушкой в руках судьбы.
Ощутил свое ничтожество перед лицом разбушевавшейся стихии.
В тот раз была вода.
А сейчас на эту роль претендовал ветер.
Однако в конце пути ждал все тот же камень.
— Что происходит? — крикнул он.
— Ничего! — Вот и весь тебе ответ.
— Как это ничего? У меня все кости громыхают.
— Скоро пройдет!
«Скоро» тянулось битый час, пока они не перевалили на другую сторону ближайших гор и противоположные ветры вроде бы поутихли, а на глаза стали попадаться первые проплешины в лесной чаще — предвестники Великой Саванны, раскинувшейся впереди.
Джимми Эйнджел поспешил найти подходящее место для приземления, хотя трава цвета соломы, вымахавшая чуть ли не на метр, мешала разглядеть неровности почвы, и, когда наконец сумел посадить самолет и заглушить мотор, так и продолжал сидеть, обмякнув в кресле и не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
Джон МакКрэкен спрыгнул на землю и подошел к пилоту. При виде его бледного исказившегося лица шотландец встревожился.
— Что с вами? — спросил он.
— Вымотался, — признался Эйнджел. — Этот полет был все равно что воздушный бой, только у меня никогда не было такого долгого боя. Руки словно омертвели.
— Почему нас так подбрасывало?
— Кому сказать, так ведь не поверит… — ответил Король Неба, пытаясь изобразить бодрую улыбку. — Даже в Андах я не встречал такой турбулентности. Должно быть, ветер еще не решил, откуда ему дуть. — Он тяжело вздохнул. — Помогите-ка мне вылезти!
Руки у него так и застыли — со скрюченными пальцами, и он почти в течение получаса сжимал и разжимал их, чтобы они отошли. Тем временем шотландец приготовил кое-что поесть и заправил самолет горючим — так же, как (он не раз наблюдал) это проделывал его спутник.
Спустя некоторое время, уже устроившись в тени куста, американец показал рукой на странную гору, высившуюся километрах в тридцати: в верхней части она была совершенно плоской, словно ее обрезали ножом.
— Что это такое? — поинтересовался он.
— Тепуй, — ответил его спутник. — Их здесь полным-полно. Говорят, это самые древние геологические образования планеты. Они вдруг возникли, когда их вытолкнуло снизу в результате какой-то необычной геологической конвульсии, и каждая вершина сохранила формы жизни, которые тысячелетиями оставались в стороне от эволюции. Вот на одном из таких тепуев и находится «затерянный мир» Конан Дойла.
— Вы что, хотите сказать, что там, наверху, до сих пор бродят динозавры? — изумился американец.
— Нет! Вовсе нет, — успокоил его собеседник. — Однако могу поспорить, что там наверняка существуют эндемики, которые больше нигде не сохранились.
— Надо же!.. — восхитился летчик. — Впрочем, по мне, пусть там и остаются. Я не собираюсь лезть наверх, чтобы на них поглядеть.
Ответа не последовало, поскольку шотландец с несомненным аппетитом впился зубами в сочную ногу пекари, поджаренную на медленном огне: она была чем-то вроде прощального подарка Эвиласио Моралеса Рыжего.
Оружие они держали под рукой и все время поглядывали на заросли, начинавшиеся в трехстах метрах.
То была не просто льянос, а земля индейцев-людоедов: дикий и неисследованный край, в котором вооруженные индейцы вайка — «те, кто убивают» — могли появиться где угодно.
Не было такого случая, чтобы «цивилизованный» человек отважился проникнуть в глубь сурового горного края и вернулся бы оттуда живым. Пройдет еще не один год, прежде чем венесуэльское правительство заинтересуется тем, как живут — или выживают — туземные племена в отдаленных районах страны, слишком обширной для ее немногочисленного населения.
Часто можно слышать, что «к югу от Ориноко комары жалят копьями, а птицы какают стрелами» — к этому выражению прибегают венесуэльцы, когда речь заходит о неосвоенных территориях, от которых лучше держаться подальше.