Старший следователь по особо важным делам ФСБ по Москве и Московской области Вадим Васьков был человеком с особым даром предвидения. Он и следователем‑то стал не столько из‑за своего служебного рвения, сколько из‑за того, что обладал невиданной интуицией. Он был свято уверен в том, что его нюх никогда не подведет его, даже в самой крайней ситуации.
Сейчас ему в руки попала старинная карта — все, что досталось следствию после Арнольда Критского, если не считать гору трупов. Сидя за столом, заваленным протоколами следствия и бирками вещдоков, Васьков вертел карту в руках, пытаясь понять причину, по которой она оказалась у Критского.
Едва ли эта карта была частью коллекции Критского. Арнольд коллекционировал преимущественно шлюх, которых ему в изобилии поставляли мировые модельные агентства. Едва ли это был подарок от любовницы. Проститутки в основном награждали его венерическими болезнями, от которых Критский успешно лечился в дорогих австрийских клиниках.
Едва ли эту карту могли подарить Критскому его собственные сотрудники: в свой день рождения Критский подарки ни от кого не принимал, заявляя, что это его унижает, потому что у него и так все есть.
Но было очевидно, что Критский очень дорожил картой. Об этом говорило то, с какой тщательностью она была упакована. Васькова смущал тот факт, что карта оказалась среди мусора в одном из чемоданов. Оставалось предположить, что она оказалась там случайно и ее сунул туда в дикой спешке референт Аркадий или же сам Критский.
Интуиция подсказывала Васькову, что он находится на пороге большого открытия. Может быть, здесь указано место, где спрятана библиотека Ивана Грозного? Или сокровища, награбленные Наполеоном, так и не найденные до сих пор? Или же здесь указана та самая «вещая роща», в которой зарыл свой знаменитый клад сам великий разбойник Степан Разин? Не станет же такой алчный человек, как Критский, размениваться на мелочевку?
От таких предположений захватывало дух. Следователь Васьков понял, что подошел к такому этапу в расследовании, когда его личных знаний недостаточно.
Надо искать специалиста. Таковой нашелся довольно быстро. Пара звонков в отделение географии Академии наук — и у Васькова были имя и телефон человека, который, вероятно, сумеет пролить свет на происхождение таинственной карты.
Оставив все дела, Васьков устремился в Московский музей картографии — уникальное научное учреждение, равного которому в мире не сыскать. Благодаря стараниям специалистов именно этого института многие тайны перестали быть тайнами. Именно здесь Васькову предстояло познакомиться с главным хранителем, музея — Викторией Эммануиловной Стерх–Стерховской.
Удостоверение Васькова открывало перед ним все двери. Ожидая появления главного хранителя, старший следователь рассматривал разноцветные карты под стеклом на стенах, громадные деревянные стеллажи, подымавшиеся под самый пятиметровый потолок, старинные глобусы, вероятно, еще петровских времен, выстроившиеся вдоль стен. Одновременно он пытался запомнить имя, фамилию, отчество главного хранителя, что ему, несмотря на все старания, не удалось.
Внешность Виктории Эммануиловны Стерх–Стерховской полностью соответствовала ее имени и фамилии. Это была строгая дама, довольно полная для своего невысокого роста, в очках с золотой оправой, которую она при разговоре постоянно потирала пальцами правой руки.
Итак, молодой человек, чем может быть полезно наше бумажное заведение вашей серьезной фирме?
Виктория Имм… э–э-э, Ам…
Не мучайтесь, — предложила, улыбаясь, главный хранитель. — Называйте меня Виктория. Я не такой старый сухарь, как может это показаться с первого взгляда.
Тогда, вот. — Не теряя времени, Васьков взял в руки чертежный тубус (купил по дороге за собственные деньги) и вынул из него карту, аккуратно свернутую в трубку.
Вы очень предусмотрительны, — одобрительно кивнула Виктория. — Посмотрим, посмо…
Голос Виктории сорвался, едва она взглянула на карту. Васьков заметил, как моментально побледнело ее лицо и как она схватилась за дужку очков. Ага, значит, дело действительно серьезное!
Откуда у вас ЭТО? — шепотом спросила Виктория.
Васьков замялся:
Видите ли, я ожидал, что вы мне расскажете, что представляет из себя эта карта. Поймите правильно, работа у меня такая…
— Да, да, конечно… — Виктория не отводила взгляд от карты. — Но это — настоящее сокровище! Я слышала об этом чуде, нам рассказывали о нем еще в институте, но все было на уровне легенд, преданий… И вот я вижу перед собой в буквальном смысле ожившую легенду!
Я вас очень прошу… — вмешался Васьков.
Следователю было недосуг слушать восторженные восклицания. Ему требовалась информация.
Не здесь ли указано место, где находится библиотека Ивана Грозного? — спросил он.
Я буду готова рассказать подробнее об этой карте, когда смогу убедиться, что она — подлинная. — Виктория успокоилась и снова стала серьезным главным хранителем — А пока — только одно: данная карта указывает на место, где скрыто самое ценное, что есть в России. Но все подробности — вечером. Приходите к шести часам, не раньше. Извините, мне надо спешить в лабораторию.
Васьков понял, что большего сейчас он не добьется. Получив от Виктории расписку, он удалился. Председатель Комитета Горст похоронил жену несколько лет назад, но не скучал в одиночестве. Собственно, смерть жены была спровоцирована его многочисленными похождениями. Нельзя сказать, что Горст волочился за каждой юбкой. Но он имел представительную внешность, солидный пост, дорогую машину и значительные средства, неизвестно откуда появившиеся и продолжающие появляться. Поэтому чему удивляться, если женщины сами вешались ему на шею. Не все, разумеется, а дамы определенной категории, понимавшие, что все это ненадолго и вскоре надо будет уступать место другой.
Борис Горст обитал на Остоженке, в большом новом доме с архитектурой «под старину», ради строительства которого был снесен целый квартал действительно старых и ценных построек, включая усадьбу девятнадцатого века.
Едва переступив порог роскошной квартиры, он бросил в сторону кожаную папку со стенограммами заседаний Комитета по разработке национальной идеи и судорожно принялся стаскивать с себя одежду. Совсем немного времени понадобилось, чтобы стянуть с себя все. На Горсте не осталось ничего. Голый, как Адам, он стоял, отражаясь в многочисленных зеркалах холла, отделанного красным деревом.
Осторожно, на цыпочках, он пошел вдоль по коридору, старясь держаться ближе к стене, чтобы не скрипнуть плитками дорогого ясеневого паркета. Он шел, расставив руки, слегка пригнувшись, как охотник, готовый к появлению дичи, которую он не собирается упустить.
Горст заглянул в спальню. Здесь только огромная круглая постель, на которой в беспорядке были разбросаны розовые атласные простыни. С постели свешивалась черная кожаная плетка–семихвостка, на полу разбросаны предметы одежды, тоже из кожи и с металлическими заклепками.
Переведя дыхание, Горст двинулся дальше. Он шел тихо, и до его ушей донесся слабый треск: словно бабочка бьется о стекло. Довольно улыбнувшись, он двинулся в сторону столовой. Здесь находился громадный стол, вокруг которого выстроились стулья с высокими спинками. На столе стояла игрушка — заводной плюшевый заяц, отчаянно молотивший лапами по крошечному барабану. Горст замер, уставившись на зайца. Пружинный завод кончился, и заяц замер, подняв лапы.
На секунду председатель забыл об осторожности. И тут на Горста сзади обрушилось что‑то большое и мягкое. Он повалился на текинский ковер, который ему подарила иранская делегация (в благодарность за поддержку в Думе их проекта строительства атомной электростанции).
Чьи‑то сильные руки перевернули Горста.
Горст лежал, распростертый на ковре, а его оседлала женщина — совершенно голая, если не считать большого католического креста на большой груди, вздымающейся от учащенного дыхания. На ее лице бродило хищное выражение охотника, загнавшего дичь.
Где гуляешь, холера? — крикнула женщина и с размаху ударила председателя по лицу. Затем еще раз и еще.
Горст зажмурился. Боль доставляла ему огромное удовольствие. Он сам обожал причинять боль другим, но испытывал тайную страсть к тому, чтобы самому испытать, что это такое.
Его мучительница уселась ему на грудь. У него перехватило дыхание, когда он почувствовал, как волосы ее лобка щекочут его кожу. Женщина принялась вращать круглым задом, вдавливая Горста в ковер. Горст буквально взвыл от страсти. Вой перешел в стон, когда она отвела назад правую руку и схватила его напрягшееся достоинство.
Не нравится? — В ее голосе звучала угроза. — А вот это нравится?
Она сдавила его «мальчика» так, что председателю показалось, из него фонтаном брызнула кровь. Но это была не кровь. Просто в последнее время председателю хватало минуты на то, чтобы его сексуальная жидкость покинула сохнущее от времени и внутренней злости тело и излилась на руку той, кто ему помогал дойти до оргазма.
Он давно уже потерял способность жить с женщинами нормальным образом. Настолько давно, что все эти садомазохистские штучки стали казаться ему нормальными.
Но его подруга не собиралась так просто оставить его. Вскочив с его груди, она выбежала из столовой и тут же вернулась с плетью в руке. Расширенными глазами Горст смотрел на то, как она приближалась к нему, постукивая по руке плетью. В ее глазах он прочитал то, что было известно только им двоим.
— А теперь — на колени!
Раздался резкий свист плети, Горст взвизгнул от боли и ощутил, как в нем вновь просыпается желание. Он упал к ногам своей мучительницы и забился на ковре, неистово трясь своим естеством о рисунок ковра, которому тысяча лет и который в течение года ткали мастерицы–девственницы из отдаленных горных районов. Считается, что ковры, сотканные руками девственниц, сберегут дом от напастей, принесут счастье и даруют радость материнства.
Горст не думал об этом, в экстазе сливая то немногое, что мог, прямо на древний рисунок ковра.