Что мешало один раз потратиться и купить бумагоделательную машину и производить все сорта бумаги самим? Нет ответа и вряд ли когда будет.
Де Бирс процветал себе год от года. Но у него недавно появился шустрый и деятельный конкурент — некий Лев Лавут, по происхождению бухарский еврей, а по профессии ювелир. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что намного выгоднее гранить добытые алмазы и торговать конечным продуктом — бриллиантами, чем за бесценок сдавать алмазы. Наверняка думали об этом многие, а Лавут взял и сделал. Он организовал гранильные фабрики на территории бывшего Советского Союза, а когда развернулась приватизация, сумел стать законным владельцем большинства из них.
Будучи давно гражданином Израиля, он в настоящий момент подбирался к самому сердцу империи Оппенгеймеров — Южной Африке, строя гранильные фабрики в Мозамбике и Намибии. Его проекты полностью, а иногда частично финансировались местными правительствами, которые видели в деятельности Лавута прямую выгоду — создание новых рабочих мест и резкое увеличение дохода от торговли не алмазами, а полноценными бриллиантами.
Случайно познакомившись с Лавутом и прознав, чем тот занимается, Панкрат возжелал войти в дело и предложил Лавуту очень солидную финансовую поддержку. Он был уверен в успехе, но получил решительный отказ. При всей своей мертвой деловой хватке Лавут внешне производил впечатление человека мягкого и даже нерешительного.
На прямое предложение Суслина о сотрудничестве и партнерстве он нежно и неопределенно проблеял:
Не е зна–а-ю–ю, на–адо–о по–одума–ать…
Другой бы развесил уши и стал ждать, пока «подумают». Но Панкрат провел большую подготовительную работу и знал, что именно так выглядит в исполнении Льва Лавута решительный отказ. Но Панкрат Суслин был не из тех, кто легко сдается без боя или отступает от задуманного.
Пока вы будете размышлять, господин Лавут, — уважительно сказал он, — может, я смогу быть вам полезным в чем‑то еще? У меня хорошие связи в России…
В безразличных глазах Лавута блеснул неподдельный интерес, и он столь же нежно промямлил:
— Человек я немолодой, и мне мало что нужно из того, что у меня нет. Но вот чудотворную икону Софийской Божией матери, копия которой недавно вернулась в Россию, я бы приобрести не отказался…
Копию или подлинник? — захотел уточнить любивший определенность Панкрат.
Можно, конечно, и копию. Я слышал, что она очень высокого качества, — прозвучало в ответ. — А уж если вы добудете подлинник, я продам вам двадцать пять процентов акций моей компании, — неожиданно добавил он.
Панкрата как обухом по голове ударило: в своих самых радужных мечтах больше чем о десяти процентах он и не помышлял. Все было ясно. Требовалось браться за дело, и Панкрат отправился в Москву, хотя избегал посещать ненавидимую им бывшую родину. Но в этом случае игра стоила свеч — ради реальной возможности войти в долю с самим Лавутом, при одном упоминании имени которого бледнели могущественные алмазные короли, он был готов перекопать, конечно, не собственными руками, всю землю русскую.
Время от времени Панкрат задумывался, зачем ортодоксальному еврею Лавуту, щедрыми пожертвованиями поддерживающему хасидские общины в России и других республиках бывшего СССР, эта знаменитая православная святыня? Явно не для домашней коллекции. Может, подарить кому хочет? А может, надругаться? Ни то, ни другое не смущало законченного подлеца Панкрата. Он четко видел перед собой цель и стремился к ней любой ценой.
Когда Рокотов–младший привез копию иконы Софийской Божией матери, Эльзевира и Савелий пили какой‑то травяной настой с пряным приятным запахом. Еще тогда, когда они с помощью «Ока» «вычисляли» Молоканова, Бешеный в общих чертах обрисовал Константину принцип действия прибора, и теперь Рокотов–младший буквально сгорал от любопытства.
А нельзя мне поприсутствовать, — не обращаясь ни к кому конкретно, осторожно спросил он.
Бешеный вопросительно воззрился на Эльзевиру, которая решительно покачала головой.
Не обижайтесь, милый Константин, — промурлыкала она, — но помочь вы нам не сможете, а ваше присутствие в качестве зрителя может помешать ЕМУ сосредоточиться, — она кивнула в сторону «Ока». — Мы ведь в очередной раз даем ЕМУ некорректное и неконкретное задание, которое я не уверена, что смогу ЕМУ объяснить. Вот если бы вы знали древнеарамейский язык…
Тут Константин окончательно стушевался и быстро направился к выходу.
«Око» опять разместили на привычном столике. Эльзевира нараспев затянула молитву. Бешеный принял необходимую позу и послал «Оку» мощный энергетический заряд. Оно засветилось каким‑то непривычным молочным цветом, как экран неисправного телевизора.
Не хватает энергии, — констатировала Эльзевира. — Увы, мой возраст дает о себе знать. Придется вызывать подмогу.
Нашего общего друга? — с надеждой спросил Савелий.
Нет. Он занят. Есть один персонаж из потустороннего мира, который мне многим обязан.
Савелий несказанно удивился — какой еще потусторонний мир? — однако, виду не показал.
Но Эльзевира сочла нужным объяснить:
Любое явление имеет не только простое толкование, но более сложное, а потом еще сложней и еще, а в конце концов такое сложно–научное, что я и сама его не понимаю.
Зачем усложнять? — усмехнулся Савелий. — Нам бы чего‑нибудь попроще.
Тогда проще всего назвать этого персонажа падшим ангелом, — сообщила Эльзевира.
А где он базируется? — полюбопытствовал Бешеный.
В каком‑то соседнем с нашим мире. У меня в голове это как‑то все не укладывается, хотя сегодня крупные ученые физики утверждают возможность существования мира параллельному нашему. А если существует параллельный, то почему бы не существовать перпендикулярному? Раньше было понятно, где Небеса и где Ад, а теперь, с развитием науки, все перемешалось, и я окончательно запуталась, — сокрушенно вздохнула Эльзевира.
Теоретически нельзя доказать, что Бога и Диавола не существует, следовательно, они вполне могут быть.
Бешеный высказал то, о чем неоднократно на досуге размышлял.
Есть вокруг нас силы, недоступные обычному мировосприятию, — поддержала его мысль Эльзевира Готфридовна. — Зачем далеко ходить? Ведь и вы сами, Савелий Кузьмич, обладаете способностями, совершенно недоступными простому смертному человеку …
Верно, — признал Савелий. — Но про них не всем и не все можно объяснить.
Важно, что все ваши силы и умения направлены на Добро, — сказала Эльзевира Готфридовна, — а то эзотерики и мистики уже много веков путаются в очень специфической сфере, о которой вы, боюсь, не слишком наслышаны.
Какую сферу вы имеете в виду? — недоуменно поинтересовался Савелий.
Есть однозначные силы Добра и Зла, но есть силы, условно говоря, промежуточные, действующие по обстоятельствам, от них не зависящим, то есть подчиняющиеся иным, более мощным силам. Именно про них замечательная русская пословица: «Ни Богу свечка, ни черту кочерга».
Эти «промежуточные» Бешеному сразу не понравились. Он любил четкость и ясность: вот твой друг, а вот — враг.
Увы, не все поддается однозначному разграничению, — уловив его мысленную реакцию, мирно заметила Эльзевира Готфридовна. — Мне недостает энергии, и потому придется вызвать одного энергичного бесенка.
А кому он служит? — строго спросил Бешеный.
Он страшный обжора и лакомка и служит тому, кто его покормит земной едой, но тех, кто обладает знанием, как его призвать, на Земле почти не осталось. А я иногда его подкармливаю просто так, как говорится, из любви к искусству. Его энергия нам поможет.
Эльзевира Готфридовна очертила на полу довольно большой круг мелком и по внешней стороне круга разместила пять непонятных знаков, представлявших собой причудливые комбинации овалов, треугольников и иных геометрических фигур. Потом заговорила на неизвестном Савелию языке, часто повторяя нечто вроде «Амацарак».
Бешеный догадался, что это имя того, кого она призывает явиться.
Минут через пять над кругом появился густой серый туман. Потянуло сыростью и настоящим холодом. Постепенно из тумана материализовалось довольно непрезентабельное и тщедушное на вид существо, с тоненькими ножками и ручками, обернутое в какую‑то бесформенную и весьма потрепанную, хламиду. На почти лысом черепе Савелий заметил небольшие рожки, которые можно было вполне принять за два обычных лобных бугорка.
У существа был длинный нос и костистый подбородок с редкой козлиной бородкой. «Сотканный из тумана» радостно заверещал, простирая тощие ручонки к Эльзевире, которая резко его оборвала. Она бросила ему яблоко, которое Амацарак похоже проглотил, не надкусывая. Брошенный ему следом апельсин, он употребил вместе с кожурой. Расправившись с фруктами, существо жалобно, как ребенок, захныкало, явно выпрашивая еще. Эльзевира бросила ему пригоршню шоколадных конфет, которые мгновенно, вместе с обертками, исчезли в его ненасытной пасти.
Эльзевира резким гортанным окриком переключила внимание существа на едва светящееся «Око».
Амацарак с готовностью вытянул ручонки с сучковатыми пальцами и надулся так, что Бешеный перепугался — вдруг лопнет.
Икона стояла сбоку от «Ока», но оно могло «видеть» ее.
Эльзевира вновь завела свою молитву. Савелий послал «Оку» могучий сгусток энергии. Существо по имени Амацарак от напряжения и усердия чуть было не заступило за круг, но тут же отдернуло ногу, будто от обжигающего пламени.
В «Оке» появилось четкое изображение. Замелькали пейзажи русского Севера с его неброской, трогательной красотой: высокие, в пояс человека, луговые травы и низенькие березки, холмы и рощицы, лесные реки и ручейки. Казалось, «Око» нащупывает путь. Потом появилась старинная каменная стена в два человеческих роста.
«Древний кремль или монастырь», — машинально подумал Савелий.
И точно — «просочившись» сквозь стену, «Око» показало монахов, спешащих по своим делам. Потом изображение потускнело. «Око» «шарило» в каком‑то темном просторном помещении. Савелий зафиксировал низкий сводчатый потолок, голые каменные стены, в которых виднелись неглубокие ниши.