Мы поначалу не догадывались, — говорил один из мужиков, оставленных охранять раскоп, — да потом, когда одни остались, от скуки прошлись по поселку. Нашли церковку сгоревшую. Полезли, значит, посмотреть, не осталось ли иконок. За них в областном центре неплохие деньги дают.
Ну и что? — севшим голосом спросил Крыж.
Мужик почему‑то оглянулся, нагнулся поближе к
Крыжу и тихо произнес:
А там — костей, костей… Да еще черепа белеют сквозь бревна обгорелые… Страшно…
Он подождал еще немного и закончил:
Хотели мы было сбежать, да в лес идти жутко. Ведь на тыщу верст округ людей нет! Вот и сидим тут… А каждую ночь кажется, будто оживают староверы и все к нам в дом ломятся. Ведь это их дом‑то, а не наш…
Нам бы, собственно, горючки, — как ни в чем ни бывало, произнес Крыж. — Найдется у вас пара канистр?
Есть такое дело! — обрадованно заявил один из мужиков. — Сейчас поищем.
Когда грузили канистры на борт «казанки», Рокотов вдруг понял, что грядут неприятности. Так оно и оказалось. Он поставил канистру на дно «казанки», поднял глаза и увидел направленный на него ствол охотничьей «тулки». Ружье держал в крепких руках здоровенный мужик, стоявший на мостках, широко расставив ноги. Его товарищи сгрудились на берегу и готовились броситься на мостки по первому приказу.
Мы тут с мужиками покумекали да и решили, что теперь ваша очередь раскоп сторожить, — заявил мужик с дробовиком. — А нам в путь пора. Геть из лодки!
Рокотов хотел было пожалеть деревенщину, но увидел, как тот взводит курки, и жалость испарилась сама собой. Он нагнулся, словно собирался схватиться за мостки и покинуть «казанку», но вместо этого опустил руку и выхватил из‑под свитера «вальтер».
Рокотов собрался выстрелить мужику в ногу. Но в это время «казанка» качнулась, и пуля угодила прямо в глаз.
Мужик выронил ружье, осел на мостки и тихо соскользнул в воду. Его приятели словно окаменели. Они стояли и тупо смотрели на труп, мерно покачивавшийся на речных волнах.
Сидевший на корме Крыж торопливо оттолкнул «казанку» веслом, с первой попытки завел четырехсильный «Меркурий», сделал широкий разворот и устремился вверх по реке.
Славный мотор! — прокричал Рокотов. — В сельпо купил?
Я же не спрашиваю, где ты раздобыл такую шикарную пушку! — проорал в ответ Крыж и добавил: — Хорошо хоть, что они нас решили пристрелить после того, как мы горючку погрузили, а не до того…
К заброшенному монастырю подошли на следующий день ближе к вечеру. Сам монастырь, по словам Крыжа, отстоял от берега на два–три километра. Он был давно уже необитаем.
Пытались его восстанавливать, приезжали сюда монахи, — рассказывал Крыж у костра, над которым жарились жирные красноперки, нанизанные на ореховые прутики. — Да только ничего у них не вышло. Говорят, место здесь какое‑то нехорошее. Последний настоятель, прежде чем дать деру, сказал, что одному Богу ведомо, зачем здесь понадобилось кому‑то в древние времена монастырь возводить. Да монастырь‑то — одно слово только. На самом деле — несколько домиков, сложенных из булыжника, да источник, вырубленный в камне.
Последнее очень заинтересовало Рокотова, но он не стал настаивать на подробностях.
Крыж рассказал еще и о заброшенном оловянном руднике неподалеку от монастыря, где по ночам шалит нечистая сила и полыхает адский огонь. После этого уснули прямо у костра.
В путь к монастырю двинулись рано утром. Крыж настоял на том, чтобы встали пораньше и успели пройти большую часть пути до того, как начнет бесчинствовать лесная мошкара.
Весь путь занял чуть более трех часов. Дорога оказалась на диво удобной. Константину показалось, что дорогой пользуются, и довольно часто. Впрочем, туристов здесь бывает немало…
Слова Крыжа полностью подтвердились. Когда Рокотов вышел на большую поляну перед монастырем, он не заметил ни единого признака жизни. Кое–где виднелись дымки, но это, по всей вероятности, были последние клочки утреннего тумана.
Крыж потянул было Рокотова к домикам, но тот настоял на том, чтобы сначала увидеть родник. Возможно, это обстоятельство и спасло ему жизнь…
Источник действительно бил прямо из камней, стекая в аккуратно выбитый в монолитной плите небольшой водоем. Водоем был квадратной формы, с каждой стороны квадрата имелась небольшая выемка размером с кулак. Вода падала в водоем, но не переполняла его, уходя глубже, под землю.
Константин сбросил сумку, залез под свитер и извлек второй «признак».
Это «признак» старец из храма Святого Иринея называл «водоключ». Рокотов опустился на колени у края водоема. Крыж смотрел на него, не отводя глаз и крестясь. Он понимал, что становится свидетелем чего‑то необыкновенного.
«Водоключ» представлял собой крохотную деревянную ладью — миниатюрную копию судов, на которых ходили по рекам древние русичи. У ладьи были крохотный парус, киль и даже миниатюрные уключины для весел.
Рокотов осторожно опустил ладью на поверхность воды. Ладья поначалу неуверенно колыхалась на волнах, поднимаемых падающей водой, затем освоилась и бодро заскользила по водной поверхности. Вероятно, водоем имел свои скрытые особенности, невидимые глазу, потому что ладья медленно принялась кружиться, временами останавливаясь и замирая у края водоема, пока наконец не устроилась уютно в одной из выемок, на одной из сторон квадратного водоема.
Рокотов встал и посмотрел в ту сторону, куда была направлена выемка. Лес, один только густой лес… Чаща.
Там еще есть монастыри?
Есть. Один, — неохотно поведал Крыж, не отводя глаз от ладьи. И торопливо добавил: — Только я туда не пойду, хоть режь меня. Местная братия там больно неласкова. Все сплошь из бывших уголовников. Грехи замаливают, видать… Только зачем в такую даль забились? Чтобы искушения преступного избежать?
Крыж собирался еще что‑то сказать, но упал. Константин удивился. С чего бы это?
Но тут же замер, увидев над мертвым глазом Крыжа круглое отверстия. А затем до его ушей донесся грохот выстрела, сделанного с дальнего расстояния. Стрелял настоящий мастер.
Константин понял, что Крыжа уговаривать не придется. Зато надо самому уносить ноги подальше от этого места. Он вскочил, схватил сумку, но и сам упал рядом с Крыжом, получив сильнейший удар деревянной дубинкой по уху.
Рокотов очнулся от острой боли. Ныло все тело, но особенно плохо было ногам. Его тащили, подхватив под руки, двое крепких молодцов, в длинных одеждах. У обоих за поясами торчали короткие толстые дубинки, отшлифованные до блеска. Константин поднял голову и попытался оглядеться.
Вероятно, прошло уже какое‑то время, потому что пейзаж изменился: его тащили через поле, где недавно косили. Отава — остатки срезанной травы, ежиком торчавшей из земли, — больно колола ноги. Рокотов попытался подтянуться, и это движение не ускользнуло от внимания его сопровождающих.
Гляди, сын Солнца, он в себя пришел! — сказал один, замедляя шаг.
Ты прав, сын Солнца, — откликнулся другой и остановился. — А ну, вставай‑ка на ноги и топай дальше на своих двоих. Мы тебе не фаэтон Славы.
Константину было не до того, чтобы удивляться странной манере речи его захватчиков. Он встал на ноги, но по голове словно вновь ударили, перед глазами поплыли зеленые круги, он покачнулся, но ему не дали упасть, подхватив под руки и подтащив к опушке леса.
Парни с дубинками подождали, пока Константин придет в себя настолько, чтобы идти самостоятельно. Дальнейший путь через лес занял у них около получаса. Рокотов спотыкался о корни деревьев, об упавшие стволы, заросшие седым мхом, и не переставал лихорадочно размышлять, хотя каждая попытка думать причиняла ему мучительную боль.
«Кто эти люди? Неужели он наконец‑то пришел туда, куда и направлялся? Но зачем православным монахам просто так приканчивать его проводника? Несчастный Крыж! Попробовать заговорить с этими типами? Нет, не похоже, что они расположены к беседам. Да, Рокотов, лучшее, что ты сможешь сейчас сделать, — это держать язык за зубами».
Внезапно лес расступился, и перед глазами изумленного Константина предстало открытое пространство, на котором разместился целый поселок. Отовсюду неслись голоса, визг пил, удары топоров и еще какие‑то звуки, похожие на работающий репродуктор.
Под открытым небом стояли, разбросанные в беспорядке десятка три деревянных домиков — довольно красивой постройки с затейливыми коньками, наличниками, резными дверями. Удивляло то, что ни один из домов не был окружен глухим забором, как этот принято по северному сельскому обычаю.
Троица шла между домами. Кругом сновали люди, одетые в такие же хламиды, как и стража Рокотова. Мужчины, женщины, дети… Все — разного возраста, но у каждого на груди — кожаный шнурок с металлическим солнцем, испускавшим кривые лучики. Что‑то не давало покоя Константину. И лишь когда они приблизились к центру странного поселения, он понял, что именно его раздражало: у всех этих людей было какое‑то застывшее выражение лица, словно навеки приклеенная неестественная улыбка.
Каждый из них был занят своим делом: кто‑то возился на постройке нового дома, кто‑то гнал скотину, женщины и дети шли с корзинами. Тут и там торчали высокие столбы, на которых были укреплены динамики, откуда лились бодрые звуки песни.
Прислушавшись, Константин разобрал слова:
Светлый лик Иссариона
Славьте, Солнца дети!
Нас десятки миллионов
Здесь — и на том свете.
Голос певицы был удивительно знаком. Чтобы как- то занять себя, Рокотов попытался припомнить, кому он принадлежит. Когда его подвели к дому с самой высокой, конусообразной крышей, увенчанной все тем же изображением солнца с кривыми лучами, он вспомнил, чей это голос.
Когда‑то голос этой певицы несся из окон всех автомобилей, потому что ее песни крутили по все FM–каналам, ее обожали все «продвинутые» подростки, а особенно таксисты. Звали ее Вета Властимирская. Но потом что‑то случилось, голос из радио пропал, певица исчезла. Ходили упорные слухи, что она уехала куда‑то на север, поймавшись на пропаганду какой‑то религиозной секты.