Когда вошли в дом, Константин уже все понял. Он попал в самое логово секты Иссариона — бывшего автоинспектора, изгнанного из органов за поборы на дорогах, но обретшего себя в новом качестве — полновластного хозяина, святого отца и духовного гуру секты «Дети Солнца», или, как ее называли в средствах массовой информации, секты Иссариона.
Но тут размышления пришлось прервать, потому что Рокотова втолкнули в большую комнату, почти пустую, если не считать подобия трона, установленного у дальней стены. Его сопровождающие разом повалились на колени. Рокотов остался стоять.
С трона поднялся высокий и сухой мужчина средних лет с изможденным лицом, одетый в точно такой же балахон. Единственное, что отличало его от прочих обитателей поселка, — знак солнца на его груди был из белого металла, тогда как у прочих это был черный металл, похожий на простой грубый чугун.
Иссарион (что это именно он, не оставалось сомнений) сделал приглашающий жест. Константин подошел ближе на подкашивающихся от боли ногах. Противная муть ползала в голове и не давала покоя. Хотелось упасть и заснуть или хотя бы присесть. Но в этой комнате, которую так и хотелось назвать тронным залом, из мебели был только Иссарионов трон — почти копия того, что хранился в Грановитой палате Московского Кремля.
Иссарион стоял у окна и обозревал свое маленькое царство. Рокотову ничего не оставалось, как тоже взглянуть в окно. Удивительное зрелище предстало перед ним. Казалось, что это не окно, а экран телевизора, по которому показывают кукольный мультфильм из жизни обитателей сказочной страны.
— Счастье. Тишина. Покой, — промолвил Иссарион. Голос его оказался на удивление слабым и тихим. —
Вот и все, что нужно человеку. Но в одиночку он этого никогда не достигнет. Надо, чтобы счастье каждого творилось коллективно, многими руками.
Иссарион отвел взгляд от окна и внимательно посмотрел на Рокотова.
У вас есть вопросы? — спросил он.
Еще сколько! — зло бросил Константин. — Я приехал изучать северный край с
самыми мирными намерениями. Вдруг какой‑то сумасшедший снайпер всаживает пулю в лоб моему проводнику — честнейшему человеку, а я получаю удар тупым предметом по голове. После чего два молодца в нелепой одежде тащат меня по лесам и полям. И вот я стою в доме, рядом с троном, как из сказки про царя Додона, и чувствую себя полным идиотом.
Лучше чувствовать себя живым идиотом, чем мертвым мудрецом, —
наставительно произнес Иссарион.
Его речь была плавной, и говорил он веско и наставительно, словно диктовал невидимой стенографистке.
Что вам от меня нужно? — прямо спросил Рокотов, поглаживая большую
шишку над ухом. — Я вам никакого вреда не сделал…
Это смотря что понимать под вредом… — задумчиво изрек Иссарион. — Вы
еще не догадались, где находитесь и с кем разговариваете?
Догадался…
Значит, слава о делах и людях Иссарионовых докатилась до университетских
центров, — с видимым удовлетворением сказал Иссарион, поглаживая жидкую бородку. — Истинно скажу: лестно слышать это, лестно!
Бросьте юродствовать! — обозлился Константин. — Сколько хотите втирайте
свою веру в мозги доверчивым кретинам, а меня не трогайте. Мне дальше надо путь продолжать. И еще: кто за убийство проводника ответит?
В здешних краях одно правило: закон — тайга, медведь — хозяин, — хищно улыбнулся Иссарион. —
Не бодритесь, товарищ, ничего хорошего вам не светит… Попасть сюда непросто, а уж выбраться — просто невозможно. Впрочем, я могу вам помочь…
Это как же?
Видите ли, — пустился в рассуждения Иссарион, расхаживая по залу, — есть у
нас такой обычай — отправлять братьев и сестер, наиболее отличившихся в изучении моей веры, в дальний путь, к Солнцу, на фаэтоне Славы…
Что‑то уже я слышал про этот фаэтон…
Иссарион довольно кивнул:
Этот фаэтон везет в одни конец. Обратного пути нет. Но у вас есть шанс
уцелеть. Скажем, я организую для вас вознесение. И вам жизнь сохраню, и адептов своих чудом позабавлю. Давненько я что‑то чудес не творил… Надо размяться.
Цинизм Иссариона поразил Рокотова настолько, что он потерял дар речи. Даже боль в голове на время отступила.
Но ведь не просто так вы меня отпустите? Что вам нужно?
Как говорят у нас в «органах»: «Колитесь, гражданин, вам же легче будет», —
рассмеялся Иссарион нехорошим смехом.
Он взял стоявшую на подоконнике красивую резную шкатулочку.
Вам, гражданин подследственный, надо будет лишь объяснить, что значит
предмет, который я вам предъявлю.
И с этими словами он открыл шкатулку. В ней находилась крохотная ладья — второй «признак» из храма Святого Иринея.
Я наблюдал за вами в бинокль, — спокойно произнес Иссарион. — Меня
заинтересовал тот факт, что взрослый человек проделывает путь в несколько тысяч километров для того, чтобы поиграть в кораблики на краю земли. Подчеркиваю — на краю моей земли.
Рокотов молчал.
Иссарион понимающе кивнул:
— Значит, разговора не будет. Что же, у вас есть время до полуночи, когда свершится церемония. Сейчас я объявлю братии, что следующим пассажиром фаэтона Славы будет наш таинственный незнакомец, который настолько проникся духом моего учения, что пожелал отправиться к Солнцу сразу, без промедления.
Иссарион взял в руку колокольчик, висевший у него на поясе, и позвонил. В зал тотчас вломились знакомые Рокотову двое «иссарионовых братьев».
Их вождь и учитель приказал:
Посадить этого храбреца под замок, еды и воды не давать, никого к нему не
пускать. Если сам захочет со мной поговорить — ведите ко мне немедленно. Если нет — сегодня он станет пассажиром фаэтона Солнца.
Вот так Рокотов и оказался в огромном темном сарае, где противно пахло мышами и чем‑то кислым. Руки ему не связали, но за дверями дежурила стража из двух человек, сами двери были заперты на большой замок. Рокотов присел на копну подгнившего сена и задумался: правильно ли он поступает? Не лучше ли рассказать обо всем Иссариону? Но постепенно он пришел к трезвому решению: этому психу рассказывать ни о чем нельзя, а дальше будь что будет. Недаром говорят, что российский север — край чудес.
От мыслей его отвлек шум у дверей. Похоже было, что кто‑то ломится в двери, но стража не собирается его пускать. Константин подошел ближе к дверям.
Пустите меня, рабы окаянные! — истошно надрывался женский голос, срываясь
на вопль. — Сегодня моя очередь отправиться к Солнцу! Я здесь уже полгода! Я — самая верная Иссарионова сестра! Никто не имеет права меня лишить права на счастье!
Осади назад, сестра! — грозно отвечал ей грубый мужской голос. — Осади, не
доводи до греха! А то вот двину так, что тебя сам Иссарион не вылечит!
Женщина еще кричала, но голос постепенно отдалялся. Рокотов пожал плечами. Он оказался не прав. Единственный, кто здесь был нормальным, — это сам
Иссарион.
Свет в щелях сарая темнел. По багровым пятнам на стенах Константин понял, что день клонится к закату. По Иссарионову городку бегали люди и кричали. Началась какая‑то суета — вероятно, готовились к отправке Рокотова навстречу Солнцу. Он не представлял, как это должно происходить, но чутье подсказывало, что ничего хорошего лично для него в программе праздника не предусмотрено.
Когда совсем стемнело, у дверей началась возня и створки распахнулись. Внутрь прошмыгнули две тени, и двери за ними вновь захлопнулись. Одна из фигур держала в руках свечу.
Тишину прорезал до жути знакомый голос:
Итак, господин Рокотов, вот мы и встретились! Не могу сказать, что рад, но все
равно чертовски приятно увидеть в этой глуши здорового умом человека.
Профессиональная память Константина не подвела.
Перед ним стоял не кто иной, как сам… Арнольд Критский собственной персоной! Он был наряжен в черный балахон с длинным капюшоном, который немного сдвинулся, и на Рокотова глядели веселые и наглые глаза экс–олигарха.
Вот уж действительно неожиданная встреча! — постарался сохранять
спокойствие Рокотов. — Вы — и среди этой дикости? А как же ванна дважды в день? Конные прогулки? Теннис, гольф, девочки?
Критский пренебрежительно махнул рукой:
Суета сует и всяческая суета. Иногда, знаете ли, душе и телу требуется отдых…
— …особенно если эти душа и тело находятся в розыскном списке Интерпола, — в тон Критскому закончил Константин.
Слова Рокотова не убавили веселья в голосе Арнольда:
Даже в этих местах можно жить. Недолго, правда…. Кстати, мы с Иссарионом
— давние приятели. Когда‑то я ему денег дал на создание этой замечательной сказочной деревни детей Солнца. Мы с ним не одну бутылочку моего коллекционного «Бордо» распили, сочиняя идеологию и устав его конторы, которую журналисты оскорбительно обозвали «секта Иссариона». Я как чувствовал, что придется однажды пуститься в бега. А здесь — как у Христа за пазухой! Хрен какой Интерпол меня станет искать в толпе этих блаженных, поверивших бывшему менту.
Завидую вам. А мне‑то что грозит?
Дела ваши — лучше некуда, — озорно подмигнув, сообщил Критский. Он
изрядно похудел, исчезла болезненная одышка. Похоже, что ему даже понравилось жить простой жизнью. — Видите эту даму?
Присмотревшись, Рокотов признал женщину в фигуре, держащей свечу. Женщина всхлипывала и бормотала нечто, похожее на молитву.
Одна из этих, психованных, помешанных на Иссарионовом бреде про вечное
блаженство на Солнце, — со знанием дела сообщил Критский. — Последняя стадия. Девочка созрела, как говорится. Это ее очередь была сегодня отправляться к Солнцу на фаэтоне Славы, но подвернулись вы.
Кстати, а что это такое? — не утерпел Рокотов. — Я уже столько слышал про
этот фаэтон…
Это гигантская тигельная печь в бывшем оловянном руднике, — сообщил
Критский. — В ней раньше руду обогащали, а теперь она — вроде ворот в вечное блаженство. Сейчас печку раскочегаривают, набивая углем. Когда температура достигнет критической, вас посадят на железную тележку и толкнут прямо в огонь. Это и есть фаэтон Славы. Все действо сопровождается танцами, песнями, заклинаниями. Вета Властимирская исполняет свои лучшие языческие хиты под электроорган. Что, не нравится? По вашему лицу вижу, что не нравится!