Совсем неинтересно, — осевшим голосом пробормотал Рокотов.
Не переживайте, мой скромный друг! — весело бросил Арнольд, хлопнув
Рокотова по плечу. — Я приготовил для вас замечательный сюрприз. Что‑то вроде того, когда на день рождения дарят большой торт, а из него выпрыгивает голая девушка. У вас сегодня вроде как второй день рождения. А девушку я с собой привел. У меня в руках — белый балахон, предназначенный для вас. Но сейчас его наденет эта особа и пойдет вместо вас на фаэтон. А вы напялите ее черную хламиду и сломя голову помчитесь с лес. Вот вам мешок — там есть все необходимое. Несколько дней продержитесь. Извините, но вашу сумку я взять не смог — она у Иссариона.
А как же… она? — ошеломленный Константин показал на девушку,
натягивавшую белый балахон и набрасывавшую на лицо капюшон.
Критский пренебрежительно скривился:
Ничего вы не понимаете! Ее ожидает высшее блаженство — путь к Солнцу!
Словом, одевайтесь — и в путь! Счастливо тебе добраться до Большой земли, сын Солнца! Скоро и я отсюда сделаю ноги. Сердцем чую, этот Иссарион задумал массовое самоубийство во славу своего имени. А мне еще и на земле, среди людей, побыть хочется.
И еще вопрос. — Рокотов стоял в черном балахоне и готовился надвинуть на
лицо капюшон. — Зачем вы это делаете? — спросил он.
Честно говоря, и сам не знаю, — признался Критский. — Да я всю жизнь
творил то, чего и сам не понимал. Может, когда‑нибудь и вы меня из какого‑нибудь дерьма вытащите…
Трое суток бродил Константин по лесам и полям. Он взбирался на огромные валуны, выпиравшие из‑под земли, чтоб обозреть окрестности и с отчаянием убедиться в том, что монастырь, в который он стремился, так и не видать.
Он ночевал под камнями, если ночь заставала его в поле. И тогда дрожал от холода, прижавшись к покрытому зеленоватой плесенью боку каменной махины. Костер было разжечь невозможно — мешал пронизывающий ветер.
Если ночь заставала его в лесу, он устраивался на ночлег под поваленными деревьями, греясь у маленького костерка. Засыпал только к утру, немного согревшись и дождавшись, когда пламя пропадет и останутся лишь тлеющие угли: так он старался уберечь себя от того, чтобы не сгореть.
В мешке, который передал ему Критский, находились несколько банок тушенки, соль, краюха хлеба из серой муки и вместо ножа — половинка ножниц. Одну из банок Рокотов приспособил вместо кружки. Он согревал в ней воду, которую собирал в лужицах, образовавшихся в выбоинах на поверхности валунов.
И еще, предусмотрительный Критский сунул ему в мешок крохотный компас. Это был не профессиональный инструмент, а скорее игрушка, снятая с брелка. Но и этого было достаточно, чтобы определять направление пути.
На третий день, взобравшись на валун, Константин увидел низину, а за ней, на высоком холме — белые монастырские стены, за которыми виднелись постройки и высоченная колокольня. До его ушей донесся колокольный звон. Ему даже показалось, что он видит какое‑то движение за стенами монастыря.
Он спустился с валуна и медленно побрел, с трудом передвигая ноги. Он шел, раздвигая луговые травы, которые здесь, в низине, были выше и сочнее, чем там, наверху. Тут и там торчали низенькие березки, которым ветер и низкая температура так и не дали возможность вымахать в полный рост. Увидев ручеек, Рокотов упал на колени и долго пил воду, пока не почувствовал, что у него пропал голос и вместо кашля из горла вырывается звук, похожий на собачий лай.
Подойдя к стариной каменной стене высотой в два человеческих роста, он оперся об нее и шел, пока не добрался до черных деревянных ворот, перехваченных железными полосами. Он взялся за толстое железное кольцо, с большим усилием приподнял его и отпустил. Раз, другой… Услышав, как за воротами загремел открываемый засов, он бессильно опустился, прислонившись спиной к стене…
На второй день он встал с постели, которую ему приготовили в одной из келий. Келья была крохотная, узкая и больше походила на пенал, но зато это была крыша над головой, а не серое северное небо. Здесь было довольно тепло. Константин вышел из кельи, прошел узким длинным коридором. Иногда ему приходилось нагибаться, чтобы не удариться головой о низкий сводчатый потолок. Наконец‑то он оказался во дворе.
Сновавшие вокруг монахи не обращали на него никакого внимания — каждый был занят своим делом. Их занятия мало отличались от того, что делали люди в Иссарионовой общине, но зато в воздухе витал дух благости, неведомый тем, кто посвятил себя служению нечистой силе в лице таких, как Иссарион.
С нами Христос! — приветствовал его проходивший мимо монах.
Рокотов ответил тем же. Голос его пока еще был тих и слаб.
Но Константину предстояло выполнить то, зачем он, собственно, пришел сюда.
Он бродил по двору, пока в самом дальнем углу монастыря не обнаружил то, что искал. Он смотрел на диковинное сооружение, пока позади не раздался голос:
Мы называем это «Весами судьбы».
Константин обернулся и увидел стоявшего рядом
монаха средних лет с изрядным животом. Он вращал ручки маленького радиоприемника, висевшего у него на груди. Но из динамика доносился только отчаянный треск.
Как себя чувствуешь? — Монах извиняющимся голосом добавил: — Еда наша
скудна, зато питательна. Поправляйся, а как силы в себе ощутишь — зайди к отцу настоятелю. Побеседуйте, и он поможет тебе, чем сможет. Захочешь — оставайся с нами, а нет — продолжай свой путь.
Константин слушал вполуха. Он смотрел на «Весы судьбы». Эта штука действительно походила на весы: две чаши, металлическое коромысло. Чаши были наполнены камешками разного размера и формы. Одна чаша лежала на камнях, другая покачивалась в воздухе.
Вот так всегда, — вздохнул монах. — Никак мы не можем решить загадку.
А что за загадка? — поинтересовался Рокотов.
Монах прекратил терзать приемник и охотно объяснил:
Эти весы здесь стоят с незапамятных времен. Мы пытаемся камешки
перекладывать из одной чаши в другую — да все, слава Богу, попусту. Живет поверье, что если чаши уравновесить, это будет особый знак: грядут перемены, и к ним надо быть готовыми. Надо будет проводить ритуал «Очищения времени».
Это как‑то связано с чудотворной иконой Софийской Божией матери? — глухо
спросил Рокотов.
Бросив на Константина настороженный взгляд, монах ничего не ответил, лишь отступил на шаг.
Тогда Константин подошел к весам, достал из кожаного мешочка на груди последний из «признаков», что дал ему старец из храма Святого Иринея, — камешек неправильной формы. Рокотов осторожно положил камешек на ту чашу весов, что висела в воздухе, и отступил на шаг.
Весы пришли в движение. Коромысло заколебалось, чаши стали перемещаться, поднимаясь и опускаясь, пока не остановились напротив друг друга.
Константин пришел в себя от топота. Оглянувшись, он увидел, как монах бежит через двор прочь. Рокотов остался стоять на месте. Прошла минута — и двор заполнился монастырской братией. Монахи стояли молча, глядя на чаши «Весов судьбы».
Толпа раздвинулась, пропустив крупного человека, который шел, опираясь на длинную клюку. Рокотов догадался, что это и есть отец настоятель.
Настоятель молча смотрел на чаши. Братия замерла в напряженном ожидании. Наконец настоятель вздохнул и промолвил:
Настал наш час. Готовьтесь, братке, к «Ритуалу очищения времени». Завтра,
помолясь поутру, и приступим с Божьей помощью. А сейчас оставьте меня с посланцем.
Рокотов понял: «посланец» — это он сам и есть.
Я не будут задавать тебе вопросы, — произнес настоятель, когда они остались
вдвоем. — Скажу одно: для меня великая честь свершить ритуал. Но это еще и осознание великого ужаса, потому что это значит, что для России наступили самые темные времена, если понадобилось заступничество чудотворной.
Я… — начал было Константин, но настоятель поднял руку:
Молчи, посланец. Ты свое дело сделал. Предоставь остальное нам.
Но Константин не собирался так просто отступать.
Святой отец, — настойчиво обратился он к настоятелю, — дело в том, что есть
силы, которые вам собираются помешать в этом благородном деле.
Это кто же? — бросил на Рокотова острый взгляд настоятель.
Есть враг внешний, который собирается прийти и завладеть иконой, — объяснил
Константин. — Но есть и враг внутренний, который ему помогает.
Здесь? В монастыре? Да не клевещешь ли ты на мою братию? — разгневался
настоятель. Лицо его покраснело, и он ударил клюкой о камни, которыми был вымощен двор. — Не верю тебе!
Константин улыбнулся:
Это легко проверить. Прикажите позвать того монаха, что крутился здесь с
приемником. Да приемник пусть не забудет прихватить!
Вскоре прибежал запыхавшийся монах. Он был бледен и сжимал в руке приемник. Видно было, что он готов принять наказание, даже не зная за что именно.
Константин осторожно взял в руки приемник и включил его. Эфир был забит помехами, сквозь которые с трудом пробивались какие‑то отдельные звуки.
Но все шумы перекрывал звук, похожий на короткие гудки из телефонной трубки.
Кто‑то установил в монастыре радиомаяк, — со знанием дела сообщил Рокотов,
возвращая приемник замершему монаху. — Надеюсь, вы знаете, что такое радиомаяк?
Это не я! — испуганно воскликнул монах.
Рокотов пожал плечами.
Не знаю кто, но маяк довольно мощный. Чтобы давать такой сильный сигнал, да
еще на большое расстояние, требуется установить его на высоком здании, на крыше. Словом, где‑то наверху.
И взоры всех троих обратились на колокольню, которая возвышалась над всеми прочими постройками в монастыре. Еще через десять минут Рокотов стоял на самом верху колокольни под главным колоколом и держал в руке черную коробку с выдвинутой телескопической антенной. От коробки шли провода к мощному аккумулятору. Все это оборудование было хитрым образом спрятано над самой звонницей.
Такого аккумулятора хватит для того, чтобы радиомаяк работал дней десять, —