— У меня есть чем встретить незваных гостей — мрачно отвечал Грегор.
Это не теми ли кремневыми дуэльными пистолетами «Бьенфуа и Кюло» восемнадцатого века, которые ты купил в Севилье на распродаже вещей какого‑то кастильского гранда? — с невинным видом спрашивала Людмила.
Грегор только улыбался. Он всегда держал в разных углах дома заряженные стволы, но предпочитал современное огнестрельное оружие: вальтер или парабеллум. Жена все‑таки настояла на том. Чтобы муж заключил договор с одной из московских охранных фирм. И отныне на первом этаже дома круглые сутки находился вооруженный охранник. Людмила предлагала нанять еще двух–трех, но Ангулес резко возражал. Он считал, что окружающие посчитают его трусом. А один охранник — это вроде как сторож, и больше ничего. На том и успокоились.
Антиквар поднял крышку кофра, извлек толстый скоросшиватель и аккуратно положил его на стол. Из ящика стола он достал большое круглое увеличительное стекло с блестящей латунной ручкой, протер замшевой тряпочкой, вздохнул и только после этого приступил к чтению бумаг.
Ангулес всегда был более чем осторожен. Он привык держать оригиналы документов в банковских сейфах, а домой привозить копии, да и то неполные.
Вот и в этот раз перед ним лежал всего лишь перечень документов, которые он привез из Лондона, да еще история одной замечательной дворянской семьи из Санкт–Петербурга, записанная чернилами аккуратным почерком в большой книге, похожей на бухгалтерский реестр. Книга досталась антиквару вместе с оригиналами документов, подтверждающих тот факт, что подлинная Софийская икона Божией Матери никогда не покидала Россию. Нужны лишь терпение и добрая воля, чтобы ее отыскать.
Ангулес открыл книгу, взял в руки увеличительное стекло и приступил к изучению записей. Его глазам открылись удивительные картины прошлого, изложенные современниками членов семьи князей Залуцких, потомственных хранителей ценностей короны и Зимнего дворца.
Семейство князей Залуцких вело свой род еще от Рюрика и тем отличалось от многих других, которых величали обидным словом «худородные». Предки Залуцких воевали с Мамаем, топили тевтонских псов–рыцарей в Чудском озере и отражали набеги печенегов. Именно Залуцкие отличились во времена Лжедмитрия, когда лично Андрей Залуцкий зарядил огромную пушку телом самозванца, приставил фитиль и пальнул в сторону польской границы, откуда и пошла вся смута.
За верность Родине и преданность царской короне род Залуцких был удостоен пожизненной и потомственной привилегии — быть смотрителями и хранителями царских сокровищ. Казна русских царей, несмотря на все смуты, войны и бунты, всегда была немалая, так что забот у князей Залуцких хватало. Они с превеликой охотой рубили руки казнокрадам, вешали нечистых на руку чиновников и берегли каждую царскую копеечку.
Но когда грянула Октябрьская революция 1917 года, Залуцкие поняли, что их привилегии наступил конец. Они помогли вывезти часть ценностей короны за рубеж с последними волнами белоэмигрантов и бежали, прихватив среди прочих ценностей семейный архив.
Был в архиве князей Залуцких один весьма престранный документ. Сами Залуцкие называли его «Летописная присяга». Откуда этот документ взялся у князей — никто уже не помнил: забылось за давностью лет.
Документ представлял собой довольно толстую стопку листов бумаги старинной выделки, аккуратно сшитых кожаным шнурком. Листы были заполнены текстом, написанным по–старославянски красивой затейливой вязью. В тексте шла речь о каких‑то ценностях, которыми обладает Россия, переданных ей Господом. Они обладают силой Божией, и без них век России будет краток и закончится гибелью всего народа. Текст был очень запутанный, туманный, понять его было практически невозможно.
Залуцкие полагали, что в стародавние времена летописец «совершил запись» о неких моральных, а не материальных ценностях: о патриотизме, товариществе, взаимовыручке. Постепенно в роду Залуцких даже сложился особый ритуал. Когда самый старший в роду собирался предстать перед Всевышним, он приказывал подозвать к смертному одру самого младшего и вручал ему «Летописную присягу», приказывая всегда быть верным царскому трону. Молодой Залуцкий возлагал руку на старинную рукопись и клялся. Считалось, что теперь и на него распространяется царская привилегия.
Должно было пройти очень много времени, прежде чем появился на свет Грегор Ангулес, русский грек, ставший ведущим специалистом в области русской старины и сумевший разгадать тайну старинной рукописи, которая в данный момент находится за надежными бронированными стенками банковской ячейки.
Ангулес осторожно уложил родословную князей Залуцких обратно в кофр. Затем достал чистый лист бумаги, снял колпачок с перьевой ручки «Паркер», которой когда‑то были поставлены подписи под Ялтинским соглашением трех союзных держав, и приступил к письму в Администрацию Президента России. Копию он собирался направить в министерство культуры.
Ангулес никогда и ни у кого ничего не просил, какой бы высокий пост ни занимал чиновник. И на этот раз он не отступил от своего правила. Он не просил. Он требовал.
Грегор Ангулес требовал, чтобы российские власти не спешили с «возвращением ватиканской иконы». Антиквар настаивал на тщательной научной экспертизе этой иконы, заявлял, что «имеются надежные свидетельства того, что икона, находящаяся в Ватикане, является «новоделом», то есть изготовлена недавно. Если же нет, тогда это наверняка фальшивка более раннего происхождения». Антиквар сообщал также, что намерен передать в СМИ сенсационные сведения о том, что «ватиканская икона» является подделкой, а те, кто настаивает на обратном, преследует личные корыстные цели, могут нанести непоправимый вред возрождению русской национальной идеи.
Антиквар закончил письмо глубокой ночью. Перечитал написанное, глубоко вздохнул и надел на ручку колпачок. Все. Завтра он отправит эту бумагу «куда надо», и тогда можно быть уверенным, что дело его жизни сдвинуто с мертвой точки. А сейчас — пора спать.
Пройдя по темному коридору, Ангулес открыл дверь спальни. Сегодня придется спать одному. Но его верная Людмила приедет завтра утром, он в этом уверен, и в доме снова будет тепло. А сейчас почему‑то прохладно.
Грегор зябко передернул плечами. Ему показалось, что по дому, по всем его коридорам и роскошным комнатам, пронесся ветерок, словно кто‑то нарочно пустил сквозняк в уютное семейное гнездышко. Грегор сбросил одежду, переоделся в шелковую пижаму, выключил свет и нырнул под толстое одеяло. Прошло какое‑то время, прежде чем он согрелся.
Мысли не давали покоя, сон не шел. Грегор задумался над тем, как люди решат распорядиться тем бесценным даром, который он собирается им сделать. Правильно ли они поймут его шаг? Не заподозрят ли антиквара в желании заработать дешевую славу на народной святыне? Мыслей было много, они роились в голове, сталкиваясь и переплетаясь.
Внезапно что‑то постороннее заставило Ангулеса насторожиться. Что‑то странное. Может быть, ему померещилось, или действительно где‑то скрипнул паркет?
Вот еще раз. И еще, словно слабо взвизгнули дверные петли. Неужели Людмила вернулась? Грегор довольно улыбнулся.
Но тут же его словно подбросило в постели. Он сидел и прислушивался. Да, кто‑то зашел в его кабинет! Это не Людмила. Она знает порядок: в его кабинет можно заходить только тогда, когда он сам в нем находится. Неужели охранник решил побродить по дому? Едва ли, он парень надежный, Ангулес уже убеждался в этом не один раз.
Грегор отбросил одеяло, нащупал ногами тапочки, встал и щелкнул выключателем. Свет не зажегся. Все та же темнота.
Антиквар был предусмотрительным человеком. На всякий случай он всегда держал на столике рядом с постелью небольшой канделябр, когда‑то принадлежавший Жозефине, супруге Наполеона Бонапарта.
Ломая спички, Ангулес потратил несколько минут, но зажег все семь свечей, взял канделябр и вышел из спальни.
Он шел по коридору, высоко подняв пылающий канделябр. Длинные тени ползли по стенам, обитым дорогой тафтой с золотым шитьем. С портретов на стенах за Ангулесом сурово следили царедворцы и военачальники.
Впервые за многие годы антиквару стало страшно и собственном доме. Он даже пожалел о том, что не последовал совету Людмилы и не заказал более современный интерьер дома. Его охватило жуткое предчувствие беды.
Ангулес еще не добрался до кабинета, как дрожь пробежала по его спине. Он точно помнил, что дверь кабинета за собой закрывал. Сейчас дверь была широко распахнута.
Грегор на секунду задержался у дверей. Он засунул руку за статуэтку Афины Паллады, стоявшую на высоком цилиндрическом возвышении. Когда Ангулес вытащил руку, его ладонь крепко сжимала рукоятку парабеллума. И только после этого антиквар рискнул войти в кабинет.
Здесь, стоя в самом центре комнаты, он высоко поднял канделябр и огляделся, держа пистолет наготове.
Пусто. Никого нет. Ангулес собрался с облегчением вздохнуть, но бросил взгляд на стол. Увиденное заставило его вздрогнуть так, что он едва не уронил канделябр.
Письмо, лежавшее на столе, исчезло! Исчез также и список документов, привезенных Грегором из Лондона.
Ангулес не верил собственным глазам.
Он заторможено повернулся и направился к выходу из кабинета. В голове не было никаких мыслей. Повинуясь инстинкту, антиквар двинулся в сторону винтовой лестницы. Ступив на нее, он стал медленно спускаться, подсвечивая себе путь. Ангулес хотел найти охранника и выяснить, что, черт побери, происходит в его собственном доме.
Когда остались одна–две ступеньки, Ангулесу показалось, что он видит очертания человека около входной двери. Грегор выпрямился, но затем понял, что принял за человека высокую колонну. Антиквар перевел дух, сделал последний шаг с лестницы и чуть не упал на пол, споткнувшись обо что‑то громоздкое и длинное. С трудом удержав равновесие, он отшатнулся и оглянулся. Увиденное потрясло его. Он едва не закричал во весь голос.
На полу распростерлось тело охранника. Вокруг него расплывалось огромное темное пятно. Пятно расползалось, закрывая светлый паркет. Оно становилось все больше и больше. Охранник плавал в собственной крови, широко раскинув руки, и глядел на лепной потолок стеклянными глазами.