Бешеный сидел молча и не шевелясь. Он с нетерпением ждал, когда Широши перейдет к конкретным лицам. Водоплясов крутился в своем кресле, охал и вздыхал — для него рассказ Широши действительно являлся откровением.
Ну зачем гениальным ученым творить зло? — почти выкрикнул он. — У них же наверняка и так есть все, что им нужно!
Широши понимающе улыбнулся:
— Полностью разделяя вашу логику, я долго сам бился над ответом на этот простой вопрос «зачем»?
И вы нашли ответ? — с сомнением спросил Иннокентий.
Даже не один. Во–первых, творимое ими зло приносит ощутимую материальную пользу, а главное, укрепляет необходимое им чувство всемогущества. Во- вторых, они творят, что пожелают, потому что им никто не способен помешать.
Это почему же еще «никто»? — искренне возмутился Савелий.
Не забегайте вперед, нетерпеливый Савелий Кузьмич, об этом речь впереди, — Широши был явно доволен реакцией Савелия. — Но подумайте сами, как можно помешать тому, чего не знаешь? «Совет Пяти», а тем более его планы, засекречены так, что до них наиболее смелому и умелому разведчику не добраться. Вот вы, Савелий Кузьмич, многоопытный боец тайного фронта, что‑нибудь о существовании этого Совета знали?
Впервые слышу, — честно признал Бешеный.
И не слишком верите? — спросил Широши, испытующе глядя на Савелия.
Честно говоря, верится с трудом, — согласился Савелий.
И это вам, умудренному и информированному во всяких тайных делах бойцу! А расскажите это простому человеку с улицы, так он не только вам не поверит, да еще и засмеет…
Верить‑то я вам верю, — подал голос Водоплясов, — но понять ваших гениев не могу!
И никогда не сможете, даже не пытайтесь! — воскликнул Широши с некоторым торжеством.
Почему? — с очевидной обидой спросил Иннокентий. — Вы же сами говорите, что у меня хорошая голова.
Дорогой мой Иннокентий! — Широши вошел в свою любимую роль всеведущего учителя. — Дело здесь не в голове или способностях, а в конкретных чертах характера личности. Скажите честно, вам когда‑нибудь хотелось безграничной власти над окружающими, над любимой женщиной?
— Не помню такого, — явно напрягаясь, ответил Водоплясов, — на Альку, конечно, иногда покрикиваю, но она чаще дело говорит. А покрикиваю для порядка, пусть не забывает, что я все‑таки мужик!
Вот видите, — торжественно воскликнул Широши. — Вам власть не нужна. Но допустите существование таки личностей, для которых власть необходима, как наркотик отпетому наркоману. Представьте, какое блаженство подобный человек может ощутить, безраздельно властвуя над миром, начиная и заканчивая войны, назначая и снимая правительства, милуя одних и жестоко карая других, исключительно по своему выбору и произволу. Человек перестает чувствовать себя человеком и превращается в подобие Бога!
Ну такое бывает, наверное, только в научно- фантастических романах, — недоверчиво сказал Иннокентий.
Романы тут ни при чем, — продолжил свое поучение Широши, — вот вы ощущаете радость и наслаждение, когда удачно завершили свое изобретение?
Конечно, — не возражал Иннокентий.
А эти люди ощущают аналогичные эмоции после удачного завершения своих злодейских планов.
Бешеного интересовал совершенно другой аспект:
— Вы хотите сказать, что этот Совет имеет в мире исключительную политическую власть? А как они ее осуществляют?
Широши удивленно посмотрел на Савелия:
— От вас я такого вопроса никак не ожидал. Разве опыт не подсказывает вам, Савелий Кузьмич, что любой чиновник склонен к коррупции в любой стране. Дело только в цене. Политическая власть для них естественный довесок. Ученые мужи всегда относились к политикам с плохо скрытым презрением, и члены Совета не исключение.
С чиновниками все ясно, — согласился Савелий, — но реальная власть над миром требует чего‑то еще, более существенного.
Вот тут вы правы, — подхватил Широши. — Приведу лежащие на поверхности примеры: биологическое и химическое оружие — среди членов Совета есть великие химик и биолог. Я почти уверен, что СПИД изобретен именно ими, не говоря уже об атипичной пневмонии — недаром она появилась в Китае. Даже открытая пресса уже несколько лет пишет вовсю о геологическом оружии, о торсионных полях, магнитных и электрических полях, способных сбивать с курса спутники и даже ракеты. Вот она — истинная власть над нашим маленьким шариком по имени Земля. Добавьте к этому капитал, огромный капитал, накапливающийся десятилетиями — по уставу Совета восемьдесят процентов капитала его члена наследует Совет, — и вы получите реальную картину власти, которой они обладают.
Расскажите поподробнее об этих людях! — потребовал Савелий.
Представьте себе, Совет состоит исключительно из Иванов, — с улыбкой сообщил Широши.
Как так? — в один голос изумились оба слушателя.
А Иннокентий упавшим голосом спросил:
— Они что, все русские?
— Отнюдь, Русский из пяти только один. В уставе Совета записано, что становясь его членом, человек утрачивает свое имя, аналогично тому, когда человек принимает монашеский сан. Новый член Совета получает имя, соответствующее в его родном языке русскому имени Иван. Так, англосакс будет Джоном, француз — Жаном, немец — Иоганном. Была небольшая проблема с евреем. Ветхозаветное имя Иоанн, чтобы не возникало аналогий с Иоанном–Крестителем, заменили на Иону. Гаков на сегодняшний день состав Совета.
Веселая компашка, — сквозь зубы пробормотал Савелий.
Еще одним обязательным требованием устава является полный отказ от родины.
Как это? — не понял Иннокентий.
Увы, ничего нового тут они не изобрели, а взяли и приспособили старую марксистскую формулу: «пролетариат не имеет национальности». Новоиспеченный член Совета дает клятву ни при каких условиях не помогать. своей родине, а по возможности как можно больше ей вредить. Лоббирование интересов родины карается мучительной казнью. Это сделано для того, чтобы ничто не могло препятствовать исполнению их глобальных планов.
Интернационал злодеев! — со злостью произнес Бешеный. — Додуматься же надо!
Там умы были изощренные, — усмехнулся Широши, — не нашим с вами чета.
А как же еврей играет против своих, им же не положено? — вдруг проявил эрудицию Водоплясов.
Закономерный вопрос, — нисколько не удивился Широши. — Строго говоря, Иона родился на территории, которая в настоящее время принадлежит Литве, и к которой он никогда не испытывал никакой душевной привязанности, а следовательно, у него нет никаких формальных оснований делать гадости Израилю. Однако, насколько мне известно, он регулярно оказывает помощь, прежде всего материальную, исламским фундаменталистам, в том числе и палестинским террористам.
Во как! — изумился Савелий. — А чеченцам он не помогает?
Не исключено.
Феликс Андреевич, расскажите подробнее, что там за русский, — буквально взмолился Водоплясов.
Было видно, что бедняга не в силах понять, как это можно не любить родину.
Наш бывший соотечественник — человек безусловно выдающийся в самых разнообразных сферах. Фигура, по научному потенциалу сопоставимая с великим Вернадским, который состоял академиком по трем отделениям: геологии, химии и физико–математических наук.
Вы лично с ним знакомы? — не успокаивался настырный Водоплясов.
Встречался, — неопределенно ответил Широши.
Вы говорите, что он выдающийся ученый. А что еще? — Иннокентий жаждал разобраться, как великий ученый дошел до жизни такой.
Извольте — его анкетные данные вперемешку с событиями его жизни. Происхождения он чисто аристократического — предки то ли Голицыны, то ли Нарышкины. В общем, какой‑то древний русский род. Будучи убежденным твердолобым монархистом, к худородным боярам Романовым, по чистому недоразумению ставшими правящей династией, всегда относился достаточно презрительно, не без основания считая, что в последних царях практически не было ни капли русской крови. Рос в нищете и с неукротимой злобой на советскую власть, о чем позаботились чекисты, уничтожившие всю его многочисленную родню, не успевшую эмигрировать. Воспитывала тетка, чудом уцелевшая, поскольку вышла замуж за оборванца–учителя, за что и была отторгнута семьей. Тетка была великолепно образована, и он, от природы щедро одаренный, с детства свободно говорил на трех языках и превосходно играл на фортепиано. Великолепно знал литературу, историю и философию. Друзей и подруг не имел — время зря не тратил.
То есть был типичный, как теперь говорят, «ботаник», — определил одаренного потомка аристократов Савелий.
Вот–вот, — поспешно согласился Широши и продолжил раскручивать клубок своего причудливого повествования:
— Юноше, казалось бы, светила гуманитарная карьера. Но сама мысль служить большевистской власти вызывала у него отвращение. Можно сказать, с раннего детства он усвоил, что цари из династии Романовых завели Россию в тупик большевизма, из которого выхода не было и быть не могло.
В итоге он выбрал иную стезю и поступил на механико–математический факультет МГУ. С блеском его закончил, по странному совпадению, на который так богата судьба, в год смерти Сталина. В аспирантуру его взяли с распростертыми объятиями. Через три года после защиты кандидатской диссертации он защитил докторскую. А где‑то в середине шестидесятых годов его избрали членом–корреспондентом Академии наук СССР. Его нелюдимость и жизнь с престарелой теткой, которая вела хозяйство, списывали на чудачества, присущие многим выдающимся ученым, которым он, несомненно, был. А когда тетка умерла, он исчез.
Как исчез? — спросил внимавший каждому слову рассказа Водоплясов.
Поехал на какой‑то математический конгресс во Францию и не вернулся.
Попросил политического убежища как диссидент? — полюбопытствовал Бешеный.
Вовсе нет. Самое забавное, что диссидентом он никогда не был, считая борцов за права человека и свободу в СССР «разночинным быдлом», ну что‑то вроде народников или эсеров, хотя с академиком Сахаровым изредка общался. Во Франции он просто исчез. Советское посольство в Париже теребило французские власти, которые делали вид, что его усиленно ищут, но не могут найти.