Сбежать в другую страну не получится. Хотя бы потому, что в каждом аэропорту может висеть ее фотография, а загранпаспорт остался в сейфе дома. А дом, понятное дело, находится под надежной охраной.
Покончить с собой — значит предать Грегора и поставить крест на своей молодой жизни. Будь Грегор жив, он бы не одобрил столь малодушный поступок.
Оставалось одно — изнывать от безделья.
Людмила лежала на роскошном диване тети Саломеи, читала газеты и посматривала на экран телевизора. Из сообщений средств массовой информации она узнала много нового о себе самой и о своей жизни с Грегором. Прошло несколько дней после его гибели, а тайна, окружавшая страшное двойное убийство на вилле Ангулесов, не давала покоя журналистам.
Газеты были забиты статьями об особенностях интимной жизни богатой супружеской четы. Все, о чем писали, было наглым враньем, высосанным из пальца, предназначенным для привлечения внимания скучающей публики.
На экране телевизора мелькали лица женщин, которые выдавали себя за подруг и любовниц Людмилы, и мужчин, которые именовали себя ее друзьями и любовниками. И тех и других вдова видела впервые. Эти наглые лжецы заседали в телевизионных ток–шоу, давали интервью. Все их передачи были до краев заполнены откровенным и наглым враньем, от которого Людмилу после десяти первых минут начинало тошнить.
Так вы говорите, что ваши отношения с Людмилой Ангулес носили доверительный характер? — задавала вопрос одна из ведущих ток–шоу под названием «Черно–белые».
Собеседник, хилый юноша с порочным лицом, встрепенулся:
— Еще какой доверительный! — радостно закричал он. — Настолько доверительный, насколько можно доверять друг другу в койке!
Ведущие хором воскликнули:
— Так значит вы — ее…
Ну да, мы спим вместе, — отвечал юноша, гнусно ухмыляясь.
Неужели эта прекрасная женщина могла убить своего мужа? — поражались ведущие.
Юноша высокомерно скривился:
— Вы и не представляете, на что она способна! На самом деле мадам Ангулес — зверь в юбке, тигрица, готовая сожрать любого, кто откажется с ней переспать. Ее муж мешал нашим отношениям, и вот — результат.
Как Людмила ни старалась, она не могла припомнить лица своего «любовника».
Еще круче оказался бывший циркач, ведущий программы «Двери», для форса нацепивший на свой здоровенный нос ультрамодные очки, периодически сползавшие с переносицы.
Людмила — боль моего сердца, — вещала, сидя на диванчике, незнакомая Людмиле особа, крашеная в огненно–рыжий цвет. — Мы с Людмилой давно любим друг друга, со второго класса гимназии. Мы пронесли нашу любовь через всю жизнь…
Ведущий многозначительно улыбался, оттопырив нижнюю губу:
— Так что же могло толкнуть вашу э–э–э любимую, на такой шаг. Как убийство собственного супруга?
Он ревновал Людмилу ко мне, — плакалась рыжая особа, прижимая к сухим глазам платочек. — Он был против нашей связи. О, этот пылкий грек кого угодно мог сжить со свету, но Людмила оставалась верной только мне.
Бедная вдова слушала и не верила собственным ушам. Эту рыжую дрянь она видела впервые. Как подлы люди! Стоит одному оказаться в беде, и вот уже собрались вокруг шакалы и рвут на части его доброе имя.
Больше всего ее поразил шустрый американец по имени Славик Брустер, почему‑то называвший себя «русским полит обозревателем». Собрав вокруг себя «знаменитых людей современной России», он задал им вопрос:
— Не кроется ли за убийством известного антиквара, грека по национальности, что‑то большее, чем банальное ограбление?
Еще как кроется! — вклинился в дискуссию депутат Думы от правых. — Все это происки про президентской партии! Они стремятся опорочить славное имя думских правых. Господин Ангулес, светлая ему память, подумывал о том, чтобы оказать нашей партии серьезную финансовую поддержку. А теперь, после его смерти, эти планы рухнули…
«Еще одно вранье, — подумала Людмила, — Грегор как огня сторонился политических деятелей, и тем более никогда не дал бы им ни копейки».
От всего услышанного хотелось на свежий воздух, но именно это ей запрещено строго–настрого. Да и сама она прекрасно понимала, что неизвестные преследователи не оставят ее в покое, пока не найдут. А уж что они с ней сделают, когда до нее доберутся, — об этом даже думать не хотелось.
После трагической разборки в подвале антикварного магазина на Старом Арбате Рокотов не терял время на переживания о судьбе так погано закончивших свою жизнь наркоманов. Его вообще мало интересовали те, кто отправился на тот свет, пытаясь помешать ему делать свое дело. Вспоминая уроки Савелия, Константин всегда придерживался одного четкого правила: ради благородной цели можно ломиться вперед, переступать через негодяев, которые мешают ее достичь, пытаясь прикончить тебя самого.
Большинство погибших от рук Рокотова были представителями мира теней — самого дна криминального общества. Жизнь этих подонков не имела ровным счетом никакого значения для мира людей, предпочитавших обитать на его светлой стороне. Константину доставляло особое, не сравнимое ни с чем удовольствие ликвидировать тех, кто переполз из своего темного мира в его светлый мир, чтобы оставить кровавый след, а затем вновь отползти в тень.
Ему нравилась его работа, работа чистильщика. Кроме того, он еще и получал за нее приличное вознаграждение от тех, кого защищал.
Нет, он не стремился к наживе, но деньги помогали ему продолжать свою трудную, но благородную работу.
Рокотов не записал адрес барыги, ставшего обладателем сокровищ вдовы Грегора Ангулеса, поскольку он был прост. Но, добравшись до места, Константин пожалел, что не записал адрес хотя бы на ладони.
Внешний вид дома, в котором, по словам умиравшего владельца антикварного магазинчика, обитал один из виднейших барыг Москвы, производил ужасающее впечатление.
Это была облупленная двухэтажная хибара, из желтых стен ее торчала деревянная дранка, как набивка из старого дивана. Древний фундамент просел, и дом слегка подался вперед, из‑за чего рамы по вылезали из оконных проемов и едва держались на тонких петлях. Крыша проржавела, и в ней зияли огромные дыры, в которые свободно влетали и вылетали стаи ворон и голубей. На стенах безжизненно провисли остатки водосточных труб. Дверь в единственный подъезд отсутствовала. Туда–сюда сновали странного вида люди, на их лицах читалось единственное желание: выжить.
На стене, слева от дверного проема, сохранилась черная табличка с осыпавшимся текстом. Константин с трудом прочитал слово: «…щежитие», и все понял. Старая общага давно перестала быть общежитием и превратилась в бесхозный шанхай, в котором обитали одинокие старики, крикливые гастарбайтеры и бесприютные бомжи.
Сопровождаемый косыми взглядами обитателей трущобы, Рокотов шагнул через порог и очутился в прохладной темноте длиннющего коридора, пропахшего бездомными кошками и старостью. Поднявшись на второй этаж, сыщик прошел по коридору, заваленному всяческим хламом и рухлядью.
Очутившись перед дверью с написанным на ней мелом номером «24», он, потеряв всякую надежду, осторожно постучал. В душе Константин проклинал себя за то, что доверился умиравшему, сыгравшему с ним такую злую шутку. Едва ли здесь жил тот, кто хранил ворованные драгоценности.
За дверью раздались шаркающие шаги. Хриплый голос неприветливо спросил:
— Кого надо?
Меня к вам прислали со Старого Арбата, — торопливо заговорил Рокотов: ему не терпелось убраться из этого поганого местечка. — Ну, из магазина…
И он назвал магазин, в подвале которого недавно оставил четыре трупа.
За дверью задумались. Затем раздался щелчок, и, к большому удивлению Константина, на деревянной ободранной двери отодвинулся в сторону овальный сучок, открыв стеклянный глазок. Рокотова некоторое время внимательно изучали. Приняв какое‑то решение, человек закрыл глазок.
Только сыщик собрался громко выругаться и убраться восвояси, как за дверями загремели отодвигаемые запоры, Эта процедура длилась, наверное, минуты три. Наконец дверь скрипнула и приоткрылась. Ровно настолько, чтобы пропустить одного человека.
— Входите, что ли… — предложил все тот же хриплый голос.
Рокотов с опаской шагнул и… оказался в музее.
Никогда бы не подумал, что здешние комнаты могут быть такими громадными! Высокие стены до самого потолка украшены портретами дам в париках, старцев в мундирах и молодых щеголей с лорнетами. Тут и там стояли железные рыцари с копьями в руках. Не настоящие, разумеется, а лишь пустотелые латы и шлемы.
Убедившись, что здешняя обстановка мало чем отличается от интерьера магазина, в котором он недавно побывал, Константин решил сосредоточить внимание на хозяине странной комнаты. Тот в это время занимался тем, что вновь запирал дверь на многочисленные запоры и засовы.
Дверь, к изумлению Константина, изнутри оказалась бронированной, да еще с множеством хитроумных замков и сигнальных приспособлений. Чтобы снести такую дверь, понадобился бы изрядный запас тротила.
Хозяин все еще возился у двери, и сыщик бросил взгляд на окно, повинуясь профессиональной привычке. Окна были закрыты толстенными решетками, с прутьями толщиной с краковскую колбасу.
У Рокотова появилось и окрепло неприятное ощущение, что он оказался в ловушке. Человек обернулся, и опасения Константина только усилились. Давно он не видел столь мерзкого типа: маленький, согбенный, с бегающими крысиными глазками, острым носом и впалым ртом. Человек непрерывно облизывал губы и сдвигал брови, что только усиливало его сходство с крысой.
Ну–с, молодой человек, выкладывайте, зачем пожаловали, — требовательно поинтересовался человечек.
Меня зовут Константин, — представился Рокотов. Он решил, что лучше всего ничего не скрывать от этого зловещего типа. — Я из детективного агентства «Барс».
Частный детектив! — не скрывая презрения, воскликнул человечек, доставая из кармана старинный серебряный портсигар. Он вытащил папиросу, прикурил от спички, сощурился от едкого дыма. Какого черта вам здесь надо? И откуда вы знаете моего доброго знакомого? Кстати, как его здоровье?