На лбу у Солтера вздулась большая фиолетовая шишка. Я попытался втащить его обратно, но вместе с намокшей одеждой в нем было, наверное, два моих веса. Как он смог удержаться — этого мне понять не дано. Тут подоспел туземец Мантео, и мы втащили тяжеленное тело Солтера на палубу. Из его рта лилась вода, глаза закатились. С Божьей помощью и ценой многих усилий мы оказались у люка, открыли его, спустили бездыханное тело по лестнице и уложили в мой гамак.
Я отправился в обратный путь, к каютам джентльменов, по дороге переступая через солдат с посеревшими лицами. Мне был нужен лекарь, мистер Оксендейл.
Я нашел его храпящим в койке, закутанным в простыни. Голова лекаря в такт движениям корабля билась о переборку. По полу катались две пустых бутыли из-под вина. Его сосед, Энтони Рауз, стоял, вцепившись в потолочную балку. Он смотрел на меня глазами загнанного животного и не говорил ни слова. Я презирал их, сам того не желая. Я повернулся и ушел.
Не знаю, сколько времени мы провели в темноте, держась за балки. Время от времени казалось, что мистер Солтер не дышит, и я гадал, не умер ли он. Тогда дикарь подносил палец к носу моряка и бурчал что-то успокаивающее. Я почувствовал тошноту, зубы у меня застучали. Сначала я решил, что виновата качка, но дальше стало еще хуже: меня начало бросать то в жар, то в холод — по очереди.
Где-то за час до рассвета сверху полетели брызги. Непорядок в моем животе перерос в сильную боль. Сначала я подумал, что люк открыло ветром, но тут по лестнице, держась обеими руками, спустился капитан. Хватаясь за верхние балки, он дошел до нас и молча посмотрел на мистера Солтера. Я не знал, позволено ли мне говорить, и все-таки сказал:
— Он жив, сэр.
Сэр Ричард держался за край гамака. Его синие пронзительные глаза молча меня рассматривали.
— Паренек, у тебя жар. Раз ты счел возможным уступить мистеру Солтеру свой гамак, найди его койку и устройся там.
Дикарь, похоже, все понял. Он кивнул и помахал мне, чтобы я уходил. Я вскарабкался наверх и опять пробрался мимо спящего лекаря и перепуганного мистера Рауза к каюте мистера Солтера и Саймона Фладда, архитектора.
Саймон Фладд лежал на полу. Его лицо было пурпурным, вывалившийся язык — почти черным. Глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Они тоже были черными. Потом я понял, что это так расширились его зрачки. Руки и ноги вытянулись, как у скандалящего ребенка, их сотрясала крупная дрожь. Дышал Фладд с большим трудом. Его глотка исторгала звуки, похожие на кашель.
Я понял, что Сатана еще не закончил с нами. „Тигр“ вот-вот должен был перевернуться. Он стонал и сотрясался от ударов, мистер Фладд хрипел и кашлял, а меня била дрожь. По-моему лицу катился пот, к горлу подступала блевотина. Я решил, что стал очередной жертвой. Мне пришло в голову, что все это теперь неважно — отравитель и его жертвы, капитан и остальные джентльмены, матросы и солдаты… Корабль сейчас пойдет ко дну и унесет с собой все наши тайны и умыслы. Бездна не пощадит никого и ничего».
ГЛАВА 12
«Потом мне рассказали, что жар не отпускал меня три дня. Я смутно припоминал сухость во рту, горящий пищевод, тряпку, промокавшую лоб и лицо, а когда я открывал глаза — как Мантео подносит чашку к моим губам и льющееся в глотку теплое козье молоко…
Утром четвертого дня я проснулся в собственном гамаке, слабый как девочка, но уверенный, что хворь — яд ли, жар ли — покинула мое тело. Матросы, оставив нарды, помогли мне выбраться из гамака и довели до лестницы. Я медленно поднялся на палубу. Паруса наполнились свежим ветром, посветлевшие облака хоть и закрывали небо, но держались высоко. Воздух был теплым, а море — спокойным. Мистер Чандлер, уроженец Девона, приветственно помахал мне рукой.
— Тут нескольких повесили. Двоих. Да уж, пока ты болел, мы времени даром не теряли…
— Повесили?
— Двоих солдат. Они вздумали устроить мятеж — заявили, что корабль проклят и живым до Нового Света никто не доберется. Что ж, они и не добрались.
Я спустился в каюту мистера Хэрриота, который вместе с Фернандесом изучал карту.
— Готов приступить к своим обязанностям, Огилви?
— Да, сэр.
— Хорошо. Сегодня днем ты нам понадобишься.
Вскоре я понял, что готовится весьма необычная встреча. На борту „Тигра“ собирались капитаны других кораблей. У всех застыло на лицах озабоченное, угрюмое, решительное выражение. На камбузе были предупреждены, и по судну распространился запах поджаренной свинины. Он заполнил все лестницы, проник через все люки, добрался до каждого трюма.
Капитанов было пять. Разумеется, сам сэр Ричард Гренвилл, капитан „Тигра“. Джордж Раймонд, капитан „Лайона“, поднялся первым. За ним последовал Джон Кларк с „Роубака“, быстроходного судна голландской постройки. Размерами оно не уступало „Тигру“, но Фернандес говорил Турку, что править им в шторм — сущее наказание. Мистер Кларк был маленький, кругленький, с презрительно поджатыми губами. Он чем-то напомнил мне отчима.
Меня отозвали на камбуз, так что я не увидел прибытия Артура Барлоу, капитана маленького барка по имени „Дороти“, и краснолицего Томаса Кавендиша, капитана „Елизаветы“.
Помимо капитанов за столом сидело еще шестеро джентльменов. Джон Уайт, художник. Рядом с ним — Филип Амадас, чей крутой нрав не уступал таковому сэра Ричарда; с этим человеком старались лишний раз не связываться. По левую руку от сэра Ричарда сидел Ральф Лейн, военачальник. Человека суровей я не встречал. Из-под стола доносилось ворчание двух его громадных мастифов, с хрустом грызших кости. Справа от сэра Ричарда сидел Фернандес, португальский моряк и человек небывалого высокомерия. Моряки за глаза обзывали его кабаном. А рядом с ним сидел тот, кто постепенно становился моим наставником и учителем, — Томас Хэрриот. Замыкал ряд Мармадьюк Сент-Клер.
Моя роль на этой встрече была более чем скромной — подливать офицерам и джентльменам вино и более крепкие напитки. И все равно меня распирало от радости: я попал на совет избранных, пусть и в роли покорного слуги.
Повод для встречи стал ясен с самого начала, после первых же слов сэра Ричарда, сказанных, как только все расселись:
— Сначала Холби, потом плотник… Первое могло быть несчастным случаем: возможно, Холби свалился за борт спьяну. Вторая смерть вызывает подозрения.
Я до сих пор не могу понять, как тело плотника оказалось погребенным под бочками. Но чтобы трижды?
Три загадочные смерти? Смерть мистера Фладда, которого отравили, не оставила места для сомнений. На борту „Тигра“ находится убийца. Что скажете, Хэрриот? Кто он? Иезуит? Или колдун?
— Или и то, и другое, — заметил Раймонд и показал, что его кубок пуст.
Я поспешил выполнить это желание, а потом медленно пошел вокруг стола, держа в руках бутыль с красным вином. Слуге надлежало вести себя как можно незаметней, однако я задерживался при каждом удобном случае, стараясь не пропустить ни слова.
— Чую иезуита, который стоит за этими смертями! — объявил во всеуслышание Ральф Лейн, не дав мистеру Хэрриоту начать говорить.
Сэр Ричард издал рычание. Оно шло откуда-то из глубины и очень напоминало собачье.
— А за ним — испанский трон! И что же, я действительно должен поверить, что один из нас — убийца?
Что кто-то не желает, дабы наши замыслы претворились в жизнь? И возможно, убийца сидит сейчас за этим самым столом?
Ледяной взгляд сэра Ричарда медленно переходил с одного лица на другое, словно он хотел заглянуть в душу каждого из присутствующих. Все смущенно молчали. Щеки Мармадьюка Сент-Клера так и горели. Первым заговорил Джон Уайт.
— Тело плотника было раздавлено бочками. Ни иезуит, ни кто-либо другой не способен поднять такую тяжесть, а потом опустить ее на подложенное тело. Сила здесь нужна поистине чудесная! Мое мнение, это дело рук колдуна. Такого, который в состоянии призвать на помощь нечистого.
— У нас была цель: сохранить тайну, — сказал Джордж Раймонд. — Как же о ней стало известно постороннему?
Сэр Ричард встал и прошел к шкафу. Он извлек из-под одежды большой медный ключ, взял с полки кремневый пистолет, какую-то коробку и вновь сел, положив пистолет рядом с кубком.
— Не будь дураком, Раймонд. Мендоса и его лазутчики…
— Ричард, ее величество изгнала Мендосу как раз перед…
— Этой змеи больше нет. Но готов ли ты поклясться, что среди рабочих на плимутской пристани, поставщиков продовольствия и виноторговцев, присутствовавших при погрузке, не было ни одного агента испанского короля? Разве не видели они сундуки с сушеными бобами, мешки с гессенским горохом и другими семенами для посадки? Дураку ясно, что мы собираемся основать колонию во имя Елизаветы!
Об этом я уже и так догадался, пока бродил по трюмам „Тигра“. Однако права обладать подобным знанием у меня не было. То ли они решили, что я не стою беспокойства, то ли — и это более вероятно — просто забыли обо мне. Я отступил назад и стоял тише воды ниже травы.
— Умный заговорщик прикинулся бы, что его привели силой на корабль, — предположил мистер Уайт.
— Возможно, — кивнул мистер Хэрриот. — Но если кто-то в самом деле решил нам помешать, ему следовало начать приготовления за месяцы до нашего отплытия. И он знал о нашей экспедиции. Получается, это кто-то из приближенных королевы.
— Боже милостивый, Хэрриот! Вы сами-то слышите, что говорите? Один из придворных — предатель?
Щеки Амадаса стали кирпичного цвета. Он отпил и, даже не взглянув на меня, щелкнул пальцами. Я торопливо наполнил его бокал успокоительным пойлом.
Один из мастифов Лейна грозно зарычал.
Я почувствовал неуверенность мистера Хэрриота. Похоже, он прикидывал, не выйдет ли из себя сэр Ричард. Капитан сейчас казался спокойным, но этот человек был похож на Стромболи — гору, о которой мне рассказывал Динвуди. Его непредсказуемые приступы ярости заставляли всех нас относиться к нему с опаской.
— Не все иезуиты и католики — предатели, Ричард, — сказал Хэрриот. — Саймон, например, католик под маской протестанта.