Это застарелый взгляд буржуа!
Я всегда, с самого детства, сам не зная почему, восхищался Россией, и часто по этой причине – потом уже в Англии – у меня были стычки с буржуа.
«Хорошо, – говорил я, – раз в нашей пригожей Европе мы устроили свою жизнь, как палисад, то почему же тогда не у нас, а посреди неуклюжих русских людей, которые ходят в лаптях, едят ботвинью и спят на соломе – почему среди них родились и Лев Толстой, и Достоевский? Почему они появились не у нас в Голландии или блестящем Париже? Потому что у нас пока кишка тонка на такое! Самых блестящих, самых великих современных писателей-мыслителей дали не мы, их дали Москва и далёкий, холодный, заснеженный Петербург».
Я всегда думал, что тут что-то не так. Когда мы сошлись, пожали друг другу руки и глянули друг другу в глаза, я понял всё: Вы – русский! В Ваших глазах горит тот же небесный, необъяснимый огонь рая, какой носил в себе князь Мышкин. Простите меня, но Вы сразу напомнили мне Идиота, только, конечно, в переносном, а не в прямом смысле. Есть, есть что-то в Вас от этого непростого, не небесного и неземного героя Достоевского! И это очень хорошо. Значит, не на пустом месте писал свой роман Достоевский.
Вы, русские, слишком всерьёз заняты теми же добродетелями, с какими на землю некогда пришёл и Христос. Кажется, со времён пришествия Христа этим не занимался никто; «се человек!» – вот что напоминают нам ваши писатели.
Вы заняты кардинальным переустройством вашей души и приспособлением её к больной Душе целого мира?
Это опасный, губительный путь… но вы уже стоите на нём.
Аlleg donc[35]!
Наш мир окончательно спятил с ума! Нужны перемены. Психика современного европейского мира ужасно больна: нам, безвестным, несчастным художникам, приходится так же, как и в эпоху Рейсдаля и Рембрандта, ютиться в узких норах на окраинах европейской цивилизации, мы питаемся, как бродяги или как нищие, жалкими остатками с барского стола, в то время как наша живопись – это ничто, она не стоит ни гроша!
Потом, немного спустя, о нас, быть может, напишут романы, и писаки толстыми губами будут шептать: «Ах, как славен, как упоителен мир!» (усеянный нашими костьми, как жёлтыми розами)…
Довольно! Я слышал это уже где-то. Вот почему теперь мне по душе ваша Россия с её «хлевами» вместо домов и соломой на полу вместо duperguet. Мне по душе те люди, которые спят на полу, не имеют газа или электричества, но любят и чувствуют Диккенса, Доде, Монтичелли, Милле, Толстого и Достоевского и не ложатся спать, не почитав Библии.
Впрочем, мне на юг Франции теперь приходят от вас странные вести, противоречивая информация: у вас происходят уже грандиозные события? Быть может, это то, что уже однажды потрясло Европу? Потрясло Францию? Это Революция? Это буря, наподобие той, что была в 48–49 гг.? О, если это так, я кладу на весы Истории всё, что имею: мои пахнущие солнцем «Арльские пейзажи» и «Подсолнухи!»
Кто-то из ваших поэтов провозгласил первым: Vive le soleie, quel’mbre dispasaisse![36]
Я повторяю за ним: «Да здравствует солнце!» Будь она проклята, наша цивилизованная европейская тьма, если она мешает художникам творить! Да здравствуют будущие художники, а не мы!
Внесите ясность: рассейте мои сомнения или охладите мой пыл.
Какие события происходят в России?
P.S. Сказать откровенно, это только мои эмоции (я теперь чуть-чуть остыл). Я не очень-то верю в насильственные революции. Что делать, тут сказывается среда, в которой я вырос: мой отец и дед – служители церкви. Да и сам я одно время мечтал о миссионерской деятельности, но скоро остыл к Евангелию и проповедям среди углекопов.
Напишите мне подробней, какие события происходят у вас? И всё же я надеюсь на крепкий норд-ост с вашей стороны – он освежит и нашу Европу…
Только надеюсь, что это будет свежий ветерок, а не буря, которая похоронит и Вас, и Ваши письма ко мне во льдах России…
Р.P.S. Сегодня над Арлем очень чистое и такое прозрачное небо, что с каким-то трудом воспринимаются возмущения мира в другом конце света.
Ах, как прозрачно, как сине это небо над Арлем – нынче оно чисто, как невинный младенец.
Я вышел из своего Жёлтого домика, чтобы прикупить табаку, но тут же стремглав бросился снова в дом, схватил мой ящик, набитый красками, схватил холсты и треногу и бегом бросился писать поля близ Арля!
Какое-то утомление и нервная дрожь (дрожь восторга) меня бьёт теперь, когда я закончил работу (у меня кончились краски) и прямо на поле пишу Вам это письмо.
По-моему, я написал неплохие виноградники и лиловые дали с тёмными оливами вдали и белым солнцем. Это мой лучший комплимент этому небу и солнцу!
Тяну Вам руку из Франции с горячим и нежным приветом из Прованса.
Ваш Vincent.
(О каком это отрезанном ухе Вы говорите, о Вашем или о моём?)
Дорогой Vincent!
Спешу Вас успокоить: Россия цела, я цел, целы мои друзья и домочадцы.
У нас происходят небольшие дела: немного завьюжило.
Впрочем, если хорошенько присмотреться, из этой искрыможет разгореться пламя.
Пока же это вроде подвижки во время паводка…
Я совершенно согласен и с Вами, и с вашим почтенным семейством пасторов и добропорядочных людей. Стихийные революции – это насилие, это всегда наподобие пружины, которая совершит обратное действие – отмашку (насилие).
Одним громким и красивым лозунгом сыт не будешь – у нас теперь кормят только этим. Но вот чем всё это грозит нам, как сказал один мудрый философ: легче толпу направить по неправильному пути, например, в пропасть, чем туда же направить одного l’home pensant[37].
У нас пока затишье – люди пока не образовали толпу. Поэтому я пока подожду делать выводы.
Я с большим интересом прочёл Ваше письмо, Ваши рассуждения о наших художниках замечательны! И о Толстом, и о Достоевском Вы судите здраво. У меня такое впечатление, что Вы родились у нас… впрочем, всех больших художников отличает это: в любой европейской или латиноамериканской стране они свои.
На обороте письма Вы просите разъяснить тайное «Rosen kreaser» происхождение моей двойной фамилии (?). Да, я ношу (скорей, сам для себя и немногих товарищей) двойную фамилию: первая – это та, которой я был представлен Вам в Париже, а вторая – это моё писательское имя, или, если хотите, псевдоним, которым я пока подписываю мои статьи и прозаические вещи, если случается их отправить для печати в журнал.
Но поговорим лучше о другом – о сообществе художников.
Невольно мои размышления касаются и Вас, и Гогена – а быть может, и Бернар присоединится к вам?
Что, Гоген, быть может, уже нагрянул к Вам в Арль или всё не решается?
Чего я желаю Вам и Гогену, это взаимопонимания и терпимости: таких два крупных таланта удержать в одном гнезде трудно, почти невозможно, как двух крупных орланов…
Теперь у нас в большой моде полотна Сезанна: у нас в новой России подрастает целая плеяда сезаннистов. А как Вы относитесь к искусству затворника из Экса?
Но, кажется, наступает мода и на Вас, и на Ваше искусство. Теперь у нас молодые художники распевают такие песенки:
Один сезон их бог —
Ван Гог.
Другой сезон —
Сезанн!
Вас это удивляет? А меня настораживает.
И вот ещё что: перекрасили бы Вы с Гогеном Ваш Жёлтый домик в другой цвет. У нас в России Жёлтый дом ещё с прошлого века ассоциируется ни с чем иным, как с помешательством (не накликать бы Вам беды…). Наш небезызвестный литературный герой Поприщин, он же Аксентий Иванов, он же титулярный советник, дворянин и король испанский Фердинанд VIII, сидел в жёлтом доме.
Да минет Вас и меня сия чаша…
Крепко вас обнимаю обоих и люблю.
Ваш S. I.
Дорогой Vincent!
Был рад получить от Вас несколько строчек, они дышат любовью ко мне – такой же, смею думать (я это чувствую между строчек), как Ваша любовь к Провансу и Вашим друзьям. Ваши письма ко мне согреты человеческим теплом и пониманием, чем, в свою очередь, я хочу ответить и Вам.
У Вас в Арле теперь кипит большая работа, это по-настоящему большой урожай: несколько портретов арлезианок, портрет друга Рулена и ряд Ваших блестящих Подсолнухов! Теперь Вы сообщаете, что купили себе большое зеркало, чтобы можно было писать и себя – замечательно! Буду ждать от Вас Вашего собственного изображения акварелью или пером.
Вы поразительно плодовитый художник! Для Вас где жизнь – там и сюжеты, там и поэзия… Вы даже обратили своё внимание на быстро вянущие подсолнечники: у Вас поразительный вкус, уникальный сильный ум и ясные, почти детские глаза, даже старые стоптанные башмаки для Вас – отличный сюжет! В выборе натуры у Вас никогда не будет недостатка.
Правда, некоторые молодые художники у нас не всеядны (это, конечно же, не является ни их плюсом, ни их минусом), просто они поговаривают, что Вы немножко распыляетесь. Видите ли, им сильно кружит голову наша классика. Один из наших больших художников как-то сказал:
«Общее – бог всему!» К этим словам ещё бы можно добавить: и обощение.
Но что поделать, теперь другие времена, другие формы, да и содержание. А новое содержание, как известно, тянет за собой новые формы.
Ах, докатится ли к Вам в Арль громкое, очень звонкое имя – русский авангард? Полагаю, что не сегодня-завтра докатится!
Теперь у нас по всему фронту искусств настоящая революция: племя молодое и незнакомое сбрасывает с пьедестала старичков-передвижников и выдвигает своих! Теперь у нас первенствуют сезаннисты, создаются новые направления, ассоциации молодых художников, открываются клубы и кафе. Им дают иногда смешные, а иногда и дерзкие названия: «Бубновый валет», «Голубая роза», «Стойло Пегаса» и даже «Ослиный хвост».