Только возвратившись в Москву и уже глубокой ночью, я взялся за рукопись С. Иконникова «Прежде и потом». Я сторонюсь всяческих комментариев, скажу только, что я сразу понял, что это, быть может, главный теоретический труд художника. Это, можно сказать, даже его духовное завещание.
Единственное требование, какое предъявляет эта работа художника, – это серьёзность и пытливость ума читателя.
В двух общих тетрадках художника я также нашёл критические заметки убийственной силы, там, где он касается творчества современных знаменитых русских художников И. Глазунова и А. Шилова, – от их концепции творчества он не оставляет камня на камне! И напротив, Иконников очень тепло говорит о творчестве К. Васильева и А. Зверева (последнего он считает лучшим художником-экспрессионистом Советской эпохи).
С особым теплом и любовью он говорит о поэтическом творчестве Н. Рубцова и К. Некрасовой, о прозе В. Астафьева и А. Солженицына.
Есть в архиве С. Иконникова и записки о С. Дали, П. Пикассо и других великих художниках современности.
Но повторюсь, внушительное по форме и содержанию (хотя немного разбросанное) его эссе «Прежде и потом», на мой взгляд, заслуживает если не отдельного издания, то особенного вдумчивого прочтения и изучения, на которые мы теперь едва ли способны…
ИконаОтрывки из романа «Иконников» и книги «Русские диалоги с Гогеном»
ИконниковВ мастерской художника
Я знаю, как писал Рублёв
Журналист: Такая страничка с таким громким названием просуществовала на просторах Рунета два дня, автор её – московский поэт и художник Сергей Иконников. В Интернете (в умных кругах пробежал лёгкий смешок, потом он перешёл в хохот, а потом в отборную брань). Через несколько дней эта крошечная публикация с громким заявлением исчезла. Мы решили разыскать автора, им оказался художник и поэт, который и решил поделиться с нами своими соображениями.
Итак, Вы уничтожили свою публикацию в Интернете или отложили её до лучших времён?
Художник: Я – скептик, такие «лучшие времена» для меня, кажется, уже не придут никогда.
Журналист: Итак, Вы действительно знаете, как писал Рублёв?
Художник: Да, знаю.
Журналист: Как же?
Художник: Примерно так, как писал стихи Пушкин. По природе своего видения Андрей Рублёв был великий поэт, и Муза Рублёва, когда являлась в его келию, приносила ему не звуки песен, не стихи, а его дивные краски. Но смею утверждать, процесс поэтического творчества, каким владели и Пушкин, и Лермонтов, и Блок, и Рублёв, очень родственен: предчувствие пришествия Музы, пришествие Музы и транс. Пушкин об этом верно сказал:
Бежит он дикий и суровый,
И звуков, и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы.
Журналист: Ну, положим, это вовсе не новость, что Андрей Рублев был поэтом, ведь ещё Ксения Некрасова писала:
Поэт ходил ногами по земле,
А головою прикасался к небу.
Была душа поэта и всё лицо,
Словно полдень.
Художник: Ксения Некрасова хорошо и очень верно сказала о Рублёве. Но она только догадывалась, что Рублёв – великий поэт, а я это знаю и аргументировано об этом говорю. Мной написано эссе «Прежде и потом», которое и разместил в Интернете, и которое вызвало такой резонанс. Запахло жаренным… наша публика совсем ещё как младенец слепа в этом вопросе, когда вопрос касается творчества А. Рублёва: все, даже специалисты, встают на дыбы и готовы вам глаза выцарапать… Но, честно говоря, я не думал, настолько наша публика так слепа, но и настолько агрессивна, и так беспросветно темна… Но, как говаривал Ж.-Ж. Руссо, моё дело сказать правду, а не заставлять верить в неё.
Журналист: Я только краем глаза глянул Ваше эссе «Прежде и потом», остальное прочесть не успел. Вы что испугались скандала? Вы решили, что Вас не поймут? Вы убрали свою публикацию, потому, что…
Художник: Не испугался. Но я не готов через интернет-скандал обсуждать такую сложную художественную концепцию. Я не боюсь скандала, но я слишком долго вынашивал эту правду, чтобы позволить невежеству плевать в мою сторону, как в сторону какого-нибудь записного лузера, который соорудил свой перформанс… Это моя боль, это – правда, но это не перформанс! По-моему, моё эссе «Прежде и потом» давно уже заслужило другую трибуну, интеллектуально более продвинутую, учёную и умную. Например, какой-нибудь ученый и авторитетный журнал. На днях я задумал написать очерк об иконописи и назвал его «Троица», быть может, пошлю его в ГТГ, пусть там немного потешатся и посмеются надо мной!
Журналист: Наш издательский «Дом КП» – один из самых мощных в России, если Вам это подходит, мы издадим Ваши статьи, монографии, эссе и очерки.
Если Вы не боитесь скандала, мы их озаглавим «Я знаю, как писал Рублёв».
Художник: Мои книги (их много!).
Журналист: Хорошо. Но вернёмся к Андрею Рублёву. Вы в своём нашумевшем эссе «Прежде и потом» (это название, по Вашим словам, Вы намеренно позаимствовали у Поля Гогена) открыто и прямо говорите о связи между искусством Древней Руси и художников постимпресионизма. Не слишком ли это поспешно и легко Вы ставите на одну доску творчество Ф. Грека, А. Рублёва и П. Гогена… Что это? Провокация или всё-таки своеобразный перформанс – то, о чём говорит Никита Михалков…
Художник: Нет, это не провокация (я далёк от провокаций в Сети и от каких-то намёков, не тот возраст). Я говорю правду. Художественно-поэтическое творчество Ф. Грека, А. Рублёва и П. Гогена очень родственно. Эти три великих художника имели родственное поэтическое видение, хотя и разные плоды срывали с него. Это не то, что три горошины в одном стручке, но это, как минимум, три горошины в соседних стручках! Зная сложность, мощь и целеустремлённость натуры Поля Гогена, зная в общих чертах, каким образом Богом даётся на земле подобное видение мира, мы можем проложить мостики для понимания творчества и личностных особенностей и наших великих иконописцев. Поверьте, эти три великих художника, были и великими поэтами, и они уже давно там (наверху) обнялись и обменялись крепким рукопожатием, потому что более родственного видения и мирочувствия трудно подыскать. По мне, так эти три художника просто близнецы-братья. И они это уже знают давно – мы не знаем…
Журналист: Хорошо, но это общие слова. Не могли бы Вы для наших читателей изложить это более развёрнуто?
Художник: Могу. Я полагаю, что теперь мало таких исследователей древнерусской живописи, которые бы часами с лупой в руке изучали дивные краски, линии, движки, пятна и приплески Рублёва!
Заметьте, что на это скрупулёзное изучение мастерства Рублёва у меня ушли годы и годы! Так что тем доброхотам и словоохотникам, которые с наслаждением станут терзать моё эссе «Прежде и потом», я бы посоветовал чуть-чуть подумать об этом…
Итак, мастерство Рублёва – это всего лишь только вершина айсберга, имя которого поэтическое видение иконописца. Что за этим стоит, я сказал чуть выше. А за этим стоит личность колоссального масштаба: кроткая, сильная, верная Богу и искусству, целеустремлённая.
Теперь мало кто догадывается, что так нарисовать нераздельную и слитную «Троицу» Рублёва очень непросто, на это способен был лишь Рублёв. Но теперь мало кто догадывается, что и нарисовать так миниатюры из Евангелия Хитрово мог лишь Рублёв! Он как будто создан был для такого рукописного Евангелия, а это Евангелие – для него!
Задумывается ли кто в наше время, как это непросто с такой невероятной поэтической силой нарисовать один ободок и даже узор круга, в который вписан ангел с книгой (они точно врезаны стеклорезом в пространство). А одежды самого ангела, а складки этих одежд, а их графика, а его крылья, а этот полёт, а этот звучный голубец, который кажется с какой-то силой и мощью атлета, словно прилипли намертво к страницам Евангелия! Это очень непросто так нарисовать вообще, чтобы каждый штрих, движок, складка хитона и даже повязка в волосах ангела – всё это было так на месте, так разгорячено и как бы «припечатано» силой воображения к листу бумаги Евангелия. И всё это исполнено высокой мысли и поэзии!
Сделаю небольшую оговорку: нарисовать лучше, крепче, сильней этого ангела в круге, чисто механически, конечно, можно.
Но нельзя его нарисовать более поэтически. В этом и заключается вся сила таланта Рублёва.
Впрочем, я это уже сказал в моём эссе «Прежде и потом», к этой моей работе я и отсылаю читателей. Пока же приведу один фрагмент из моей другой рукописи «Чернецы». Это рассказ о современной иконописной мастерской и о современных иконописцах.
«Я знаю, как писал Рублёв»
Это не мои слова, а одного автора. Он задумал свою статью под таким заголовком, а потом исправил «Я не знаю, как писал Рублёв, и всё-таки знаю». Видно автор был эгоистически болен, склонен к мистике, да и упрям.
Так или иначе он был интуитивистом высшей пробы и часть этих знаний (пусть, быть может, экзотерических) передал и нам. Но нужны ли эти знания другим? Вот вопрос, который удерживает меня много лет, чтобы взяться за перо. Но время шло, теперь и впрямь многое в жизни изменилось, но одно осталось неизменным. Чтобы выглядеть в глазах современников сумасшедшим, не надо лазать по деревьям, свистеть по-соловьиному, кричать по-звериному, рвать при этом на себе волосы, доказывая, вы король Фердинанд VIII и прочее… Надо просто говорить правду. Как, например, в моём случае прийти в одну из иконописных мастерских и сказать: «Я знаю, как писал Рублёв, дайте мне кисти, яичную темперу, и я покажу. Как он это делал». Господа иконописцы сделают круглые глаза, дадут вам кисти и краски, вы испортите не одну иконную доску, и на этом всё будет покончено. Для иных вы останетесь сумасшедшим, а для иных – выскочкой, самозванцем, да ещё и еретиком, а те секреты, которые вы, быть может, и держали в голове относительно Рублёва, похоронят вместе с вами, закуют в железо, и заживо уложат в сосновый гроб… Так уж устроена жизнь: не дуй против ветра. Глупейшее из занятий на этой земле – быть выскочкой. Но и не менее глупо скромно помалкивать о знаниях, доступных вам на обочине жизни. Мы знаем немало примеров из истории искусств, да и не только искусств, когда гениальные догадки чудаков выглядели глупо, а глупейшие высказывания и возгласы остряков выглядели гениальными. Итак, я не знаю, как писал Рублёв, и всё-таки знаю.