Если есть Троица Рублёва, значит, есть и Бог.
Расшаркиваться перед всем миром не хочу! И всё же. Троица Рублёва была написана мгновенно. Alla prima. Хотя вынашивалась всю жизнь. Я знаю, как она писалась. Знаю! Я это осязаю, обоняю и, если хотите… я единственный свидетель из ныне живущих, кто знает, как она писалась. Вот одна деталь. Можно ли о линии левосидящего ангела порезаться? Я утверждаю – да! Или этот изгиб тела от колен до плеча. Этот торжественно струящийся в бесконечность изгиб – ни что иное, как лепёшка, плоская, цвета в прозелень золы лепёшка. Зато края остры, как бритва! Более того, это края спирали, да, да, спирали, некогда бешено вращавшейся в мозгу художника. Неужели и это надо доказывать? Учёный скажет: сии психические процессы не изучены. Но сам Рублёв подписался бы под этими словами и гордился бы ими, потому что в те минуты, когда Рублёв – поэт, он не бесстрастен к труду поэзии.
Всё то, что я пишу, смешно?
На каком языке можно изъяснить то, что я чувствую? На русском? На немецком? – Бред!
Как глупо устроен мир, когда очевидные, лежащие на поверхности вещи хочешь объяснять, а выходит, что в конце концов расписываешься в своём сумасшествии.
Физики и лирики
Известное изречение, которое у нас нравилось всем в 60-е годы, «Физики и лирики» должно было появиться в среде физиков, поэтов и художников в середине 20-го века в Европе! Нильс Бор, Альберт Эйнштейн, Пабло Пикассо и Сальвадор Дали. Разве это не те имена и не те личности, которые могли бы возглавить шествие по земле, и физики, и лирики 20-го века!
«Физика должна быть увлекательной! Наука – это приключение! А математика столь же прекрасна, как и красивейшая из женщин!» Так, кажется, говорил А. Эйнштейн в одном английском фильме о нём. И ещё где-то Эйнштейн говорил, что математику и физику воображение так же необходимо, как поэту или художнику! Вот кто бы мою теорию «Прежде и потом» понял бы быстрее, чем всё мировое искусствоведение!
Я люблю универсальный гений Эйнштейна, прежде всего, за его чрезвычайную и парадоксальность, и своеобразную художественность в постижении мира! Воистину, А. Эйнштейн и П. Пикассо и по органичности, и по оригинальности, и по новизне, и по таланту стоят на одном уровне достижений на протяжении всего 20-го века!
Квантовое излучение… но разве это не то или почти не то, что мы наблюдаем в иконах и Ф. Грека, и А. Рублёва? Квантовое излучение в глубинах Вселенной или квантовое светоизлучение в глубинах мозга великих художников… Вот я ещё бы как назвал их поэтический и художественный транс – цветоизлучениемих линий и красок на иконной доске!
Как близко стоят великие физики современности и великие лирики и художники прошлых эпох в постижении дольнего и горнего миров!
Квантовое цветоизлучение – это звучит ново…
Какая разница, это Икс-излучение, как когда-то назвали лучи Рентгена, это гамма-лучи, или альфа-частицы, если это энергии и они имеют одну природу, какая свойственна искусству Ф. Грека, А. Рублёва и П. Гогена!
Мир жаждет правды об общем излучении подобной живописи…
Русские диалоги с Гогеном
Русские диалоги с Гогеном действительно существуют. Этот немолчный разговор, или общение русских художников и великого француза, гораздо старше, чем нам часто кажется – и это не только Русский авангард 20-х гг… Для многих это положение покажется странным, но только не для меня!
А что же касается переклички или пристального внимания русских художников к творчеству П. Гогена, то в своей блестящей статье «Наследие Гогена и современный художественный процесс» М. Бессонова великолепно иллюстрирует это. Ниже я приведу некоторые выписки из этой статьи:
«Первая из них – замечательная московская художница Наталья Гончарова, рано открывшая для себя творческие возможности условного языка новой французской живописи. Её многочастная композиция Сбор плодов создана, бесспорно, под воздействием шедевров Гогена. О нём напоминает крайняя левая часть тетраптиха с характерной фигурой удлинённых пропорций, срывающей плод с дерева, – прямая цитата из гогеновского полотна. Гончарова, очевидно, и не пыталась докопаться до смысла заложенной в картине Гогена символики, но иконографический характер изображения, его определённая „иконописность“ прочитаны ею достаточно убедительно. Художница была увлечена древнерусским искусством, сама писала иконы; симптоматично, что объектом её внимания в это время стало также и творчество Гогена. Строгая каноничность его фигур, совершенство очерчивающих их линий, чистые краски, тональные соотношения которых поражают своей музыкальностью, – все эти признаки гогеновского зрелого стиля делают их созвучными средневековому искусству вообще и древнерусскому в частности, что и открыло возможность прямого диалога живописи Гогена с работами молодых русских художников начала века».
Вот, пожалуй, самое близкое прочтение искусства Гогена к тому, о чём я буду говорить ниже. Но дальше М. Бессонова не идёт, точно какая-то пелена или шоры ей мешают разглядеть и ещё большее… Да и ей ли только?!
В другом месте этой статьи мы читаем:
«Таитянская символика Гогена была воспринята русской культурой начала века с необычайной остротой, понята изнутри: она отвечала её мощному импульсу космических, вселенских устремлений. Путевые очерки Бальмонта, написанные им сразу после путешествия в Мексику, могли бы сопровождать публикацию гравюр таитянских книг Гогена наряду с поэмой Шарля Мориса. Неслучайно именно этого критика и писателя-символиста, бредившего миром Гогена, пригласили сотрудничать в журналы „Аполлон“ и „Золотое Руно“ как представителя современного французского искусства. Существуют и более тайные нити, связывающие мифологию Гогена с русской культурой на переломе столетий. Трактат Гогена „Современный дух и католицизм“ мог бы найти живой отклик на почве русской философской мысли – достаточно обратиться к трудам В. Соловьёва, разрабатывавшего в то же время близкие проблемы».
Для полноценных русских диалогов с Гогеном мало нам указать на то или другое русское имя философа, поэта или художника 10-20-х гг. и показать, как пересекаются их творческие пути с творчеством П. Гогена.
Главное, надо понять и показать, в чём корни такого мощного, пластического и поэтического, живописного видения П. Гогена. Когда нам это станет понятно, к нему из тьмы русского средневековья ринутся две главных фигуры, два подлинных русских гения в живописи, между которыми должен завязаться диалог.
Я уже назвал эти имена: Ф. Грек, А. Рублёв. Без этих великих русских художников полноценного диалога с русским искусством не получится!
Но люди слепы, мировое искусствознание слепо – они немы, как будто мировое искусствоведение кто-то сглазил: оно слишком узко, кособоко, оно иссечено осколками всяческих нездоровых идей, наездов, теорий, натяжек, фантазмов. А вот главного, что может пролить свет в древнее прошлое (и будущее при этом!)… Главное мы не видим…
Я глубоко убеждён, что такому положению вещей приходит конец.
Я первый, кто пытается отвалить камень от входа, за которым скрывается правда. И эта правда не моя – эта правда Божия!
Я глубоко убеждён, что личность, как и творчество Гогена, после моих публикаций эссе, статей и исследований вырастет в своём своеобычном объёме. Поль Гоген и его творчество – это не просто. Гоген – это сложно.
Гоген – это архиважно в понимании творчества древнерусских художников!
Ф. Грек, А. Рублёв и П. Гоген, как бы лишившись узких рамок «русских примитивов», т. е. иконописи, А. Матисс, а также и «первобытной полинезийской живописи», выйдут как бы на новую орбиту их понимания.
Больше всех от этого сближения выиграет Гоген: с глаз зрителей точно спадёт розовый флёр, загадка и мощная философическая поступь древности откроется нам через его творчество. Экзотика как бы отступит на второй план… А вот фигура смиренного постника и чернеца А. Рублёва превратится в мощную фигуру бойца и воина Христова, хрестоматийный глянец с него как бы спадёт. А фигура Ф. Грека в своей мощи первопроходца и религиозного философа и новатора обретёт как бы новые весовые категории пророка современной живописи! Все эти трое скажут одно: мы – одно, мы вместе, мы каждый в меру наших индивидуальных характеров искали правды на земле и на небе, краски наши имеют один общий корень – это поэзия.
Правда искусства, Божия правда поставит всё на свои места. Эти три редких и таких родственных художника превратятся со временем в монолит. Они друг друга будут дополнять, возвышать и друг друга поддерживать, а нас бесконечно восхищать и привлекать своим творчеством.
Моя же персона между ними им не будет мешать – моя задача на земле быть немножко в тени, быть, так сказать, на стороже, на подхвате…
Я всегда готов в этом помочь. Мои статьи, зарисовки и эссе, а также и мои небольшие картины, тоже готовы послужить в благородном деле познания мира через живопись. Настоящая великая живопись – это загадка. И очень хорошо, что иногда ключ к этой загадке бывает найден. Известный учёный, языковед и этнограф Юрий Кнорозов расшифровал письмена индейцев майя. И мы ему благодарны. И я кое-что расшифровал касательно древнерусской иконы. И люди мне должны быть благодарны – я так полагаю…
Хотя, кто его знает, как сложится жизнь моих живописных полотен, стихов, моего живописного и поэтического творчества. Кто его знает…
О плотности красок
Плотность живописи, плотность красок в живописи на холсте – это для меня вовсе не пустой звук: это данность моего видения! Если бы это было не так, то и о природе моего поэтического и художественного видения говорить не было бы смысла…
А. Рублёв и П. Гоген были поэтами и могли бы писать стихами, если бы были к этому приучены! Но они в основном писали красками, хотя П. Гоген великолепно владел и пером и написал несколько книг. Прочтите хотя бы его небольшую новеллу «Розовые креветки» о нищем и бедном художнике Ван Гоге, как о погонщике волов, и вы обнаружите ещё и писательский талант П. Гогена. Поль Гоген попал с его гениальностью чуть-чуть не в то время и немного преждевременно, поэтому он и был не полностью понят современниками. Его превосходные вещи, особенно таитянского периода, рассматривали прежде всего с точки зрения экзотики Южных морей и новизны. А вот принцип художества как такового и философия его мироощущения и сейчас для многих – это некая тайна за семью печатями!