(Из архива С. Иконникова)
Посеешь характер – пожнёшь судьбу.
Поль Гоген смолоду не смел даже подумать, что ему взбредет в голову когда-то стать художником. Он уже с ранних лет проявил себя как толковый и предприимчивый малый, достаточно энергичный и изворотливый: то матрос, то коллекционер картин и биржевой маклер, положительный семьянин и многодетный отец. Но после 35 лет ему как будто шлея попала под хвост – он решает стать художником! Всего через несколько лет его оригинальные картины посыплются как из рога изобилия!
Те молодые художники, как например: Э. Бернар или Ш. Лаваль, много и усердно рисовавшие с гипсов, изучающие историю искусств и историю живописи, вдруг присели – как ахнули – и стали глупо и немного наивно ему завидовать.
А Гоген, как будто только что спущенный на воду корабль, пошёл своим ровным, особенным и мощным путём, который в конце концов его привёл к величию, а его живопись – к бессмертию.
Что это? Нонсенс, неожиданность, насмешка неба над землёй, какая-то непонятная нам мутация генов, «беззаконная комета» или всё-таки это промысел Божий?
Я думаю, что это судьба, а если хорошенько подумать, то и характер.
Таким мощным художникам-новаторам и не менее мощным личностям, как Поль Гоген, словно для назидания нам даётся от рождения мощная родословная (т. е. наследственность), мощный талант, мощный характер, даётся судьба!
У них всё сбалансировано до мелочей – просто поражаешься их цельности и одержимости! По этим «компонентам» я или мы, как говорит один мой знакомый ЗЭКА и художник, – мы не годимся ему и в подмётки!
Как правило, такие люди рождаются для легенд, для того чтобы составить эпоху в искусстве; как правило, такие люди проявляют слабость лишь в одном – в поразительном неумении быть мелочными… Они умели и любили класть на карту почти всё: своё собственное благополучие, карьеру биржевого маклера или торговца картин, отношение своих близких, семью, жену, детей и даже отношение невероятно близких им по духу людей – художников. И ведь совсем неважно, с чего эти люди начинали – важно, как кончили!
Да, такая судьба, как судьба Поля Гогена, или такая страшно некрасивая и всё же великая судьба Винсента Ван Гога, такие судьбы не придумаешь – они замышляются на небесах.
Когда я теперь думаю о себе, небольшом, крошечном художнике, который в силу известных жизненных обстоятельств уже давно, давно не берётся за кисть, я иногда думаю, что я лишь в одном преуспел – это в разрушении того, что мне было дано сверху (или это тоже судьба?). Да, перед русским искусством я в долгу, да и только ли перед русским? И виной тому не только я и мои недостоинства, и моя плачевная биография, и мои гены (в общем-то, не очень здоровые гены и наследственность). Виной тому и голод 33-го года, который перенесла моя мать на юге России, виной тому и стресс революции 17-го года, виной тому и война и контузия, которую перенёс мой отец в 41-м году, виной тому и достаточно мрачное и обескровленное атеистическое воспитание в СССР – вся наша новейшая история, имя которой – Застой.
А что вы хотели, чтобы с таким набором точно «пришибленных» генов, а потом и вообще с подорванной психикой из меня получился настоящий и полноценный русский гений?!
Это И. Глазунов себя считает таковым, и о нём пишут книги под таким названием.
Я не таков. Мой удел, мой путь на земле не конгениальность, нет! Моя цель и задача лишь приоткрыть ту дверь, куда ещё никто не хаживал. Потом придут другие и вследствие своих молодых избыточных сил эту дверь распахнут настежь!
Обманка
Моё дело сказать правду, а не заставлять верить в неё.
В мировом изобразительном искусстве есть величайшая обманка, и этой обманки пока не заметил никто. Я первый, кто взялся за этот непонятный, неподъёмный вопрос. Но ведь должен кто-то оторвать от земли этот неподвижный камень – и это камень философии, поэзии, правды.
В этой связи мне приходит на память замечательное имя русского учёного, языковеда, этнографа, который в одиночку бился много лет над ещё более древней и трудной задачей – расшифровкой языка майя. Имя этого учёного Юрий Кнорозов. Теперь это легендарная, мифологическая фигура. Когда он принёс на учёный совет два толстых тома своих исследований, учёные мужи ему заметили: «А нельзя ли как-то покороче об этом?»
– Если бы я мог это сделать, я бы принёс вам только фитюльку, а не эти два тома, – ответил Кнорозов. (Рукопись его имела название «Древняя письменность Центральной Америки».) Теперь этот великий учёный признан во всём мире.
То, что я поведаю ниже, – это фитюлька. Два тома исследований на эту тему теперь уже напишут другие. Впрочем, теперь у меня на столе эссе, над которым я более или мене углублённо работаю. Название моей рукописи тенденциозно: «Прежде и потом».
У Музы, власть имеющей над такими художниками и одновременно поэтами, какими были Ф. Грек, А. Рублёв и П. Гоген, а теперь и ваш покорный слуга, – у этой Музы мы наблюдаем много странностей. Например, она может художнику дать самый яркий, расплавленный цвет и тут же (это часто бывает в уголке) украсть у художника крепкий рисунок, например рисунок левой руки у «Женщины с цветком» 1891 г. П. Гогена. Эта же могучая Муза может, не задумываясь, дать художнику сильнейшую эмоцию и словно глубокий «провал» в самоё себя, т. е. поэтическое озарение, и без единого намёка на правильный академический рисунок обнажённых тел дать вполне убедительную трактовку анатомии. Эта же Муза даёт возможность художнику, точно резцом или стеклорезом, врезать в пространство пейзажа, например, гору, вполне плоскую и, кажется, плохо нарисованную, как будто наклеенную; и в то же время плохо проработанный передний план, и там и сям несколько уверенных тёмных пятен, и пейзаж в общем убеждает нас и прежде всего не за счёт крепкого рисунка, а за счёт интенсивного цвета.
Вообще рисунок, который даёт Муза, этот рисунок особенный. Вы, наверное, как и я, изумлялись и не раз «Троице» Рублёва. Как совершенна, как динамична и при этом совершенно статична её композиция. Какая головокружительная графичность (такой графичности не достичь в масляной технике). Как математически точно распределены по плоскости иконы цвета, движки, притинки, приплески – какая гармония, точно один цвет вытекает из другого. Всё на этой иконе, кажется, вытекает одно из другого. Необъяснимо взят голубец на гиматии среднего ангела, необъяснима сама графика этого плаща.
Между прочим, а вы смотрели на этого среднего ангела в обратном изображении, т. е. в зеркало? Посмотрите. Вы убедитесь, что безупречный рисунок этого ангела, глядя на вас из зеркала, как бы разваливается – это ещё одна специфическая особенность Музы художника. Мы не говорим уже о плоскостности изображения. Но чтобы эти плоские изображения имели столько убедительности, в мозгу художника в момент создания его произведения должен был случиться ураган! Вы скажете: ураган? А икона создаёт впечатление совершенной тишины. Это ещё одна обманка и особенность Музы. Это поэзия. А законы поэзии везде таковы (читайте у Пушкина).
По правде сказать, зная и любя творчество Рафаэля, Веласкеса, Леонардо да Винчи, Рембрандта и других великих художников, которые умели, прежде всего, рисовать, как никто, я бы не очень много дал за то, что даёт нам наша Муза, – это прежде всего потому, что, давая нам цвет, она совершенно отбирает у нас крепкий реалистический рисунок, взамен его она даёт плоскую имитацию рисунка, диапозитив. «Троица» Рублёва этим и велика, что там и намёка нет на настоящий классический рисунок, какой имели, например, Леонардо да Винчи или Рафаэль. «Троица» есть типичный слайд воображения поэта.
«Троица» – это величайшая имитация рисунка. Воистину, это как будто об этой иконе сказано: «Рисунок – это не форма, это манера видеть форму»[56].
Андрей Рублёв, кажется, написав свою гениальную «Троицу», исчерпал в себе до дна то, что ему было дано от Бога. Я совершенно бываю убеждён, что Рублёв уже бы никогда не смог повторить такое творение. Среди искусствоведов и знатоков русской иконописи уже давно ведётся дискуссия, в каком году и в каком возрасте Андрей Рублёв написал «Троицу». С моей особой позиции глядючи, я полагаю, что такой могучий духовный и поэтический всплеск абсолютно недоступен поэту в старости.
Я думаю, самый прекрасный автопортрет Гогена – это его «Автопортрет» с жёлтым Христом, 1889 г. Если брать во внимание замысел и воплощение, композицию и мастерство, – это, безусловно, шедевр.
Во-первых, эта работа небольшая, поэтому она очень компактна и легко читается.
Во-вторых, по рисунку и цвету это одна из лучших работ художника: тут напор буйного воображения Гогена-поэта, пересечение косых и прямых линий креста и самой фигуры Христа, плавные линии оплечий и особенно, словно скульптором выточенная, голова – всё соединено в редкой гармонии. Композиционно эта работа очень удачна, многие другие работы художника оставляют впечатление или случайности композиции, или спешки, или незаконченности, а вместе с этим, как правило, плоскостности. («Плоские китайские картинки» – эта шутка или едкая ирония Сезанна на памяти у всех).
Но у Поля Гогена есть и другой автопортрет, который я очень люблю. Это несколько шаржированное, как бы сделанное наспех собственное изображение Гоген, наверное, особо ценил. «Символический автопортрет с нимбом», 1889 г. Я говорю об этой работе.
Тут всё к месту: эскизность, одномоментность, шутливый и в то же время горький подтекст, но сколько при этом в работе серьёзности и мастерства! Это одна из немногих работ Гогена, где нельзя убрать ни одного мм², тут всё к месту: эта работа свежа, игрива, искрення, непосредственна, иронична, органична, не говоря о том, как она оригинальна, как поэтична!