ковском Кремле!). Но этого вопроса мировое искусствоведение не касалось никогда вообще…
А далее мировое искусство точно запамятовало о многом в себе, искусство подобного поэтического рода как бы погрузилось в забытьё, в нём начался наблюдаться какой-то провал памяти и даже пропасть… И только в конце 19-го века во Франции это видение снова напоминает о себе и о своём могучем воздействии на мозг и душу человека – это видение как бы делает кульбит и напоминает о себе в лице «дикаря и мечтателя», художника… Поля Гогена! Это сильно упрощённая и недооценённая фигура художника в мировой живописи, корни его искусства, восходят, вероятней всего, к седой древности… Эти корни в глубине своей очень родственны и корням Ф. Грека!
Вот какими изначально красками должны были быть и краски феофановых фресок, что, собственно, и подтверждено в раскопках на горнем месте в церкви Спаса Преображения в Новгороде! Они должны были быть такими же свежими, яркими и живыми, как и у Поля Гогена. Для меня это очевидно.
Так что В. Сарабьянов и другие наши современники просто не понимают искусства великого византийца, они не понимают природу его видения.
Незнанья жалкая вина, как говорил А. Пушкин. И ещё необоснованное высокомерие научных кругов в Москве – это всё только вредит выяснению правды искусства и не открывает, а закрывает нам глаза на истину.
Когда я смотрю на свои картины последних лет, краски которых точно выгорели на солнце и потеряли интенсивность цвета (как, кстати, точно обожжённые краски на фресках Феофана Грека в Новгороде, которым более 600 лет!), я говорю: «Вот совершенно родственные краски-близнецы, которые уничтожены точно огнём! Но одни краски, по-видимому, поблёкли вследствии многих пожаров, а другие погибли вследствии пожара в мозгу художника, в котором полыхал какой-то пожар… В мозгу художника как будто вследствии перенапряжении перегорела нить накаливания лампочки…»
Но кого теперь это волнует? Кому теперь это интересно? И кому это нужно теперь, что я бы мог многое вам поведать и об искусстве Феофана Грека и Андрея Рублёва, и Поля Гогена, да и об искусстве их близкого родственника с печальной судьбой Сергея Иконникова…
О великом учёном В. М. Бехтереве, изучавшим всю жизнь мозг человека, его коллеги говорили, что анатомию мозга знают только двое: Господь Бог и Бехтерев… Хочется добавить, что в нашем случае и мозг великого византийца Ф. Г. и великого француза П. Г., и нашего Андрея Рублёва – это великая всечеловеческая тайна, которую мы хотим разгадать. Но, по-моему, только Богу известна эта великая тайна творчества, она даже такому великому учёному и психиатру, как В. М. Бехтерев, была не по плечу…
По В. М. Бехтереву, художники и поэты, которые обладают незаурядным талантом и воображением, обязаны своим талантом и плодами его более бессознательной сфере своей деятельности. Совершенно верно! Поэты часто вообще живут как бы в двух плоскостях реальности – в реальном измерении своей личности и в области представлений. Фрески Феофана Грека в Новгороде и «Троица» А. Рублёва, и картины П. Гогена на райской земле Таити – это ничто иное, как область представлений и мощного воображения художников и поэтов, какими они и были созданы Богом. Бессознательное тут гораздо более важно для творчества, чем сознательное.
Феофан и кино
– Нет, – говорил я жене после очередного просмотра фильма о Рублёве, – плох Феофан у А. Тарковского в фильме «Андрей Рублёв», плох и совсем не похож. Н. Сергеев хороший артист, но только не для такого поэта и художника, каким был этот византиец и мудрец. Феофана Грека даже в старости должна была отличать какая-то особая страсть и мудрость, и одновременно поэтическая дерзость!
– Чтобы создать его образ в кино, режиссёр должен был обратиться к тебе? – сказала с усмешкой жена.
– Да, хоть бы и ко мне, – сказал я, мучаясь с моим цветом на моих картинах, который бесследно исчез… Это парадокс, но только через 600 лет в России появился хотя бы какой-то родственник по поэтическому видению, который бы мог многое, что поведать о его личности и особом поэтическом и художественном методе. И на тебе, наши врачи ухлопали этого человека…
– И этот человек, конечно, же, ты…
– Да, это я, я многогрешный, искатель приключений на жопу, как обо мне будут, наверное, говорить на Руси…
И мы громко рассмеялись.
Суровый гений
Феофан Грек – это суровый гений древности и он первопроходец мировой живописи! Почему и по какой шкале ценностей он был первым?
Эта шкала называется живопись и поэзия, соединённые вместе. Это чисто поэтический вид творчества в живописи, он мало изучен, и я первым проливаю свет на него… Я пытаюсь достучаться до людей, кто долго и упорно изучает этот вид живописи и русскую иконопись в частности.
Заметили ли вы, как хороши и как духовно высоки столпники и неизвестные святые Феофана Грека, что изображены в церкви Спаса Преображения на Ильине улице в Великом Новгороде? Этот храм древний и фрески его написаны более 600 лет назад… Но гениальность Феофана не может погасить время, хотя фрески дошли до нас в утраченном виде: краски монохромные, почти бесцветные. Но сила и строгость таланта Феофана прорывается к нам через века! Я невольно вспоминаю стихи А. Пушкина «Возрождение»:
Но краски чуждые с летами,
Спадают ветхой чешуёй,
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Я не думаю, что краски этих фресок такими «потухшими» были изначально. Они изначально наверняка были яркими и живыми, очень близкими к картинам Поля Гогена. Потому что многие и не догадываются, насколько близки эти два великих художника. А роднит их ничто иное, как их Муза, как их особый способ добычи красок. Это трудоёмкий процесс как бы нырок в подсознательное, в область поэтического и воображения. Это всегда трудно, это сродни словам другого поэта, но уже нашего времени – рубцевать себя по нежной коже… И это сложная работа психики… Это в чистом виде поэзия, по законам которой они творили!
Впрочем, читайте моё теоретическое эссе «Прежде и потом», там я много об этом говорю, и вам многое, что откроется…
Нет, меня поражает не лёгкость кисти и не свобода исполнительского мастерства Феофана в работе над фресками в Новгороде! Меня поражает другое, как Муза Поэта и художника приходила часто к нему, как она часто и подолгу у него задерживалась… Как она часто и долго держит его мозг под своим угнетением – а это тяжкий труд! Этот труд сродни рубцеванию себя по нежной коже! Но Феофан Грек был на «ты» со своей Музой и спутницей всего своего феноменального творчества! Вот это талант, вот это размах творческой личности – а ведь иконник и изрядный живописец Феофан Гречин, как его называл писатель и монах Епифаний Премудрый, мог писать и отличные религиозные тексты, и даже псалмы или стихи!
Вот почему я часто стиль Феофана Грека называю суровый стиль. Это чисто исихастское название, и оно гораздо больше подходит, Феофану, чем художникам нового советского времени…
Глухой среди глухих
Глухой глухого звал к суду.
При всех утратах и после многих пожаров, и после 600 лет со дня написания фрески в Новгороде в церкви Спас Преображения на Ильине улице, работы великого Феофана Грека поражают и теперь своей мощью и размахом замысла! Можно легко представить, как эти феофановы фрески действовали на его современников! Епифаний Премудрый почти пел осанны Ему. «Преславный мудрок и философъ зело хитръ», – говорил он о нём.
Надо иметь в виду, что цвета фресок Феофана, наверняка, пылали ярко и «неведомой силой», по слову Епифания. Но мне наши современники обычно говорят, что это не так, что я не понимаю личность такого же исихаста Феофана Гречина, как и его столпники. Его краски, говорят мне, были изначально монохромными.
Тогда я достаю свой рассказ «Чёрные доски» и мои ч/б рисунки из этого цикла. Это ещё больше раздражает моих собеседников.
Странно, говорю я себе, я должен был своим искусством и своим цветом в живописи отстаивать свои позиции. А так я, как слепой среди слепых и глухой среди глухих…
Когда же я начинаю говорить о Поле Гогене и о его живописи, меня и вовсе «запикивают», как будто я выражаюсь нецензурно…
Такой, как я, должен или умереть безвестно, или открыть для искусства и искусствоведов ту дверь, куда ворвутся и они – боюсь, что они ворвутся туда, давя друг друга, по головам, как в иной супермаркет в Америке!
«После махатмы Ганди и поговорить не с кем», – пошутил современный политик. А я бы как художник сказал: «После Ф. Грека, А. Рублёва и П. Гогена и поговорить не с кем…» Моё теоретическое эссе «Прежде и потом», кажется, всюду и везде поднимают на смех… Я отшучиваюсь: «Одно и то же – не то же самое!»
«Не важны методы, важны результаты», – говорил Клод Моне о живописи. Вот и в приложении к Ф. Г., А. Р. и П. Г. можно также сказать, что не важны их родственные методы в работе, важны результаты их деятельности.
Меньше всего я бы хотел участи или клички «городской сумасшедший», который бродит по Москве из конца в конец с длинными волосами на голове, с пошлыми наколками на руках и глупо рычащим, как шатун-медведь, каждому встречному…
Вы, конечно же, узнали, что это Никита Джигурда…
Так вот, настаивать на улицах, как и он, что «Я знаю, как писал Рублёв» или «Я знаю истину», я не стану. Иначе меня сразу же сделают пациентом психиатрической больницы на Матросской тишине или в Кащенко…
О своём сайте
Жаль, что известный знаток творчества и стиля Ф. Грека М. Алпатов так и не увидел моё эссе «Прежде и потом». Хотя я не уверен, что и он, известный и глубокий знаток иконописи, хоть немного бы задумался над моими доводами.