Ведь то, что я говорю, слишком субъективно и радикально, и личностно. Ведь искусствоведы, наверное, смотрят на меня, как на… слепого, который им рассказывает о божием свете. А если я всё-таки зрячий, а мировое искусствоведение слепо?!
Да я даже уверен, что и М. Алпатов, и В. Лазарев, и Н. Дёмина, наши лучшие советские искусствоведы, и знатоки нашей иконописи, в том числе и Игорь Грабарь, прочти они моё эссе «Прежде и потом», проигнорировали бы мои доводы… В лучшем случае, они бы мне улыбнулись…
Так что я совсем не зря затеял мою рукопись «Москва пустынная». Теперь я плотно стал думать о моём сайте в Интернете, я бы его так и назвал «Иконников». Хочется привести слова Исаака Сириянина: «Будь всегда внимателен к самому себе, возлюбленный, и в ряду дел своих рассмотри и встречающиеся тебе скорби, и тонкость ума твоего».
Если бы краски росписей Феофана в Новгороде подверглись огню пожаров или забелке варваров, то они бы выглядели ровно так, как они теперь выглядят, но вот парадокс: гений художника Средневековья обладает какой-то особой силой, что он прорывается к нам через века и говорит о масштабе его дарования! Нет, его слава при жизни не была дутой, она не была «высосана из пальца» или из разряда пиара, или раскрутки теперь.
Такой талант, как алмаз, нуждался в огранке.
Феофан Грек, по-моему, – прирождённый художник-монументалист. Он это показал в своих фресках в Великом Новгороде. А вот А. Рублёв тяготился, по-моему, широкими стенами. Он, наверное, больше любил небольшие, аналойные иконы, или иконы по размеру, как его гениальная «Троица».
Удивительно, как много и часто наши искусствоведы говорят, чем отличаются Ф. Грек и А. Рублёв, и совсем нигде не говорят, а что же их сближает? А ведь это родственное и очень редкое видение мира.
Без такой, достаточно редкой одарённости от Бога талантом поэтов и художников о великом творчестве в иконописи им и мечтать было нечего!
Такие великие иконы, как «Успение» Ф. Грека или «Троица» А. Рублёва, без особого поэтического видения и вообще без власти поэзии не создашь!
Как и каким образом они вместе, плечом к плечу, оказались одновременно во время работы в Благовещенском соборе в Московском Кремле?! Вот это одно, говорит нам, маловерам, что всевидящий Бог и Вседержитель существует. И это ещё раз подтверждает слова из Евангелия от Матфея, что Отец наш небесный видит тайное и воздаёт нам явно. Слава Богу за всё!
Художник и судьба
Феофан Гречин прибыл на Север Руси в Великий Новгород в 1378 г. летом. Он, наверное, приехал туда из города Кафы (теперь это Феодосия). Его привезли с собой, возможно, купцы, что из Новгорода ездили на Юг Руси с товарами. Север на его южное мировоззрение и пылкое воображение подействовал разительно! Это видно и по его работам. Он как великий художник не мог не отобразить этого… Это действительно отобразилось и в его биографии, и в его работе над росписью храма Спаса Преображения на Ильине улице. Эти фрески, (некоторые участки) дошли и до нас, они говорят, что Феофан на Руси обретал корни. Его великая Муза, которая томилась Югом и южными красками, на Севере Руси с удовольствием стала освобождаться от ярких, неведомых, странных и экзотических красок…
Я приехал в Москву тоже с Юга, с п-ва Мангышлак, из пустыни и тоже – летом, в 1978 г., но ровно 600 лет спустя… Поэтому я хорошо понимаю перемену в жизни Феофана. Но я не великий и даже не шибко талантливый художник. Я приехал в Москву, чтобы блеснуть своим цветом в живописи в течение пяти минут, а потом мой цвет угаснет, как погасший костёр в поле. Так Муза поэтов и художников иногда играет их судьбами…
Я взялся за перо и с тех пор строчу строку за строкой и статью за статьёй, а живопись моя как бы отошла в сторону, «как нелюбимое дитя в семье родной». Это тоже, наверное, судьба или нэдоля, как говорят на Кубани.
Я даже убеждён, что Север Руси и Юг, и Малая Азия (верней, Византия и город Кафа – ныне Феодосия) во время росписи Ф. Грека в Великом Новгороде пришли в столкновение (я говорю о тончайших нюансах и чувствованиях). Из души художника, как какое-то огниво творчества, полились удивительные краски и образы. Феофан только там, на Севере, написал своего огромного Спаса или Пантократора в барабане собора! А это ведь тоже что-то значит… Возможно, в этом грандиозном, подавляющем ум и душу лике Вседержителя есть отголоски и его личных страхов… Ведь Феофан был, говоря нынешним неблагозвучным языком, мигрант. Он переживал какую-то ещё неуверенность в перемещении с Юга на Север. И ему хотелось и себе, и другим доказать, что Бог, Он здесь и сейчас! Бог, Он единственный наш и Вседержитель, и Творец, и Судия, и Спаситель. Слава Богу за всё! И ведь эта глубокая вера, наверное, двигала им и потом по всему нашему Русскому Северу. Он обрёл у нас свой дом, его судьба и его творческая жизнь у нас сложились и стали удивительно продолжительными и плодотворными.
И забываю мир…
Великий Феофан Гречин, как его называл Епифаний Премудрый, прибыл на Русь в Великий Новгород летом 1378 г. И в это же лето он сделал грандиозную роспись храма Спаса Преображения на Ильине улице. Эти фрески дошли и до нас и поражают своей силой! Но более всего поражает размах замысла художника… фрески дошли до нас сильно обесцвеченными, как бы подверженные огню пожаров…
Но вот в наше время во время раскопов были обнаружены на горнем месте церкви Спаса Преображения участки живописи, которые не были затронуты огнём пожаров. Эти участки живописи оказались удивительно свежими и даже яркими. А я что говорил! Я и раньше говорил, что изначала монохромными краски росписи не были! Муза художника и поэта Феофана Грека просто не переносит монохромности… Муза художника и поэта Феофана Грека, заморского мастера, и Муза «полинезийца» и тоже южанина, поэта Поля Гогена очень, очень близки, как единокровные сёстры. Если хотите, это сёстры двойняшки! Потому что эти два великих художника творили по одному творческому методу, и они добывали свой цвет по одной системе: её можно просто сравнить с поэтическим трансом! Они творили по одним законам поэзии в живописи. А эти законы поэзии во всех концах мира никто не отменял! Я устал уже объяснять человечеству на пальцах, как это делается и как это делали они… Так у нас на Руси потом работали великие русские поэты, например А. Пушкин:
И забываю мир, и в сладкой тишине
Я сладко усыплён моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне,
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне
Излиться, наконец, свободным проявленьем.
Да, именно: трепет в душе и звучание, угнетение и творческая радость какого-то освобождения энергий, которые выливаются в виде красок, вот какие процессы сознательно-бессознательного происходят в глубине души и мозга Поэта. Кстати, об этих участках прежнего цвета фресок Феофана в Новгороде я только что прочёл у известного историка искусств и искусствоведа М. Алпатова. Эта книга была издана ещё в СССР в 70-е гг.
Эта книга большая и она замечательно издана: текст замечательный и очень замечательны по своему качеству репродукции! Когда я читаю и изучаю такие фундаментальные труды о великом Феофане Греке, я восклицаю: «Вперёд, в прошлое, к Феофану Гречину и его видению!»
И я многое, что бы мог рассказать и поведать о нём, о его грандиозном таланте гения Средневековья. И о его уникальном стиле художника, какое вернее всего называть суровый стиль.
Вперёд, в прошлое!
Я раскрыл большую книгу М. Алпатова «Феофан Грек», а посередине книги в виде «гармошки» увидел большой разворот репродукций на 5-ти страницах и на нём – Деисусный чин Благовещенского собора в Москве.
Вот это сила! Вот это впечатление! Те небольшие неточности в рисунке и даже неровности и «шатания», которые я видел раньше в иконах иконника Феофана, тут совсем незаметны – тут всё скрадывается, тут говорит за себя целый ансамбль! Вот на это и рассчитан, видно, этот молельный ряд икон в полный рост Деисусный чин. Какой, однако, талант был у этого византийца и грека, который по какой-то причине перебрался с Юга на Север более 600 лет назад. Какой глубокий след он оставил в нашей культуре! Я полагаю, что тут без веления Божия, без Его промысла не обошлось. Слава Богу за всё! Только это и надо сказать в эти строгие дни Успенского поста в Москве, и глядя на икону кисти Феофана «Успение Божией Матери». А эта икона велика, он необыкновенно сильно написана!
Ах, как всё же выигрывает этот Деисусный чин в живописном ансамбле, а не по отдельности в каждой иконе. Феофан Грек – это гений Древней Руси!
И – гений нашей современности. Вперёд, в прошлое! Вперёд к духовно высокому нашей Руси! Вот, что мне хочется сказать, когда я смотрю на иконы Андрея Рублёва или на иконы Феофана Грека.
Посмотрел на фреску Ноя Ф. Грека и ахнул: это чёрно-белое изображение праотца человеческой цивилизации, если отбросить сомнения и инсинуации, происходящее от незнания, то это тип живописи плоский и мощный, чисто гогеновский, только без экзотики. Если бы рядом стоял Гоген в 1378 году и писал это же, то и у него бы по выразительности, и по мысли, и по силе получилось то же! Но, как известно, одно и то же – не то же самое…
Ф. Грек приехал на Русь, обогащённый европейской культурой Византии.
Он наверняка знал творения Григория Паламы «Божественный свет», это есть сам невидимый образ Божественной красоты, который «боготворит человека и удостаивает личного общения с Богом», да и «Житие столпника Даниила» он наверняка читал. То, что великий художник был высоко образован и начитан и в разговорах слыл мудрецом, говорит в переписке Епифаний Премудрый, когда просил его объяснить какие-то вещи, то Феофан ему говорил: «Невозможно, – молвил он, – ни тебе того получить, ни мне написать, но, впрочем, по твоему настоянию, я частично напишу тебе, и то это не часть, а сотая доля, от множества малость, но благодаря этому малому написанному нами изображению и остальное ты представишь и уразумеешь».