«Сказав это, он смело взял кисть и быстро написал изображение храма, наподобие подлинной церкви в Цареграде и дал мне». Так пишет Епифаний в послании к другу Кириллу Белозёрскому.
СарабьяновуАндрею Дмитриевичу, историку искусств, искусствоведу
Уважаемый Андрей Дмитриевич!
Я давно порывался Вам написать, да всё как-то откладывал…
Вы известный историк искусств и искусствовед, Вы из известной семьи, а я художник и литератор, которого знают лишь в узком кругу…
Мы ровесники, я 1950-го г. р., и мне месяц назад исполнилось 70 лет. У нас возраст такой, когда уже некогда тратить время попусту… поэтому я буду краток. Я родился на Кубани и вот уже более 30-ти лет живу в Москве. Я художник, член Союза художников России. Я много пишу об искусстве и о живописи в частности. Я люблю живопись и изучаю её всю мою жизнь.
Я ещё в 70-е гг. написал роман «Иконников», это роман о трагической судьбе художника в эпоху застоя. Этот роман читал известный критик И. П. Золотусский и очень высоко отозвался о нём, он сказал: «Это настоящая литература, и это надо печатать». Но увы, я издателя так и не нашёл, правда, поиски мои были очень невнятные, я бы даже сказал, что это безобразие, а не поиски! Я слишком занят моим творчеством, а практической сноровки мне Бог не дал… В общем это отдельная тема, почему я так инертен…
Мой роман «Иконников» заканчивается теоретическим эссе художника «Прежде и потом», вот это эссе я и хочу Вам дать почитать. Интересно, при Вашей учёности и опыте в искусствах какая будет Ваша реакция? Боюсь, что и для Вас это будет нечто совсем неожиданное, лежащее как будто на поверхности, однако до меня этого пока никто не заметил… Скажу откровенно – это мировое открытие в живописи, о котором многие и долго будут спорить, но в конце концов мир согласится со мной (и с моим главным героем романа – С. Иконниковым), потому что это правда искусства. И ради этой правды я практически и прожил свои 70 лет. Но теперь дело за немногим: сможете ли Вы, уважаемый Андрей Дмитриевич, прочесть эту рукопись и как её Вам передать? Я это эссе и другие рукописи хотел бы Вам вручить лично в руки, если, конечно, это возможно…
Позвоните мне или напишите письмо. Пока же я Вам посылаю на сайт «Теория и практика» нарезку разных моих статей и записок, а также немного моей живописи, которая должна быть помещена в мой роман «Иконников».
Я посылаю это письмо на Ваш сайт «Теория и практика», это очень хорошее название. Если бы сам Иконников увидел его, он бы также пришёл в восторг, потому что и его творчеству лучше всего подходит такое понятие, как теория, практика и личный опыт художника.
С уважением, *********** художник, поэт, эссеист, г. Москва 6.08.2020.
Прежде и потом(о тайном и явном)
Я вновь и вновь возвращаюсь к мысли: «Так что же больше сближает, чем отличает художников Средневековья Ф. Грека и А. Рублёва?»
Их сближает и делает почти единоутробными братьями их редкое поэтическое видение (теперь мы знаем, что оно появляется вновь на земле через 500 или 600 лет и «рядится» под новые одежды или маски, таков Поль Гоген и его творчество, и таков Сергей Иконников у нас и его творчество. Читайте мой роман «Иконников», где я много и разнообразно говорю об этом.
Тот факт, что Ф. Грек и А. Рублёв работали вместе в Москве в Московском Кремле, нам говорит лишь о том, что всевидящий Бог существует. Он их и привёл в Благовещенский собор, потому что Он видит всё наше невидимое и тайное и воздаёт нам явно (в том числе наши таланты)
Слава Богу за всё! А без Него и без Его всевидящей воли мы даже не сор на земле, мы просто мусор на улице… Помолимся же, братия, нашему Господу Иисусу Христу: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст явно», так говорится в Евангелие от Матфея.
«Мухи дохнут от наших мудрых мыслей», – говорил А. П. Чехов. А воз и ныне там. В свете моих доводов относительно особенностей живописи А. Рублёва я представляю, какие громы и молнии обрушат на меня наши церковники. Протоиерей Дмитрий Смирнов, который любит бить крепким словцом, обложит меня если не матом (нецензурное слово у церковных людей запрещено), но он меня прихлопнет, как будто муху… А эта «муха» выглянет из-под его пухлой руки и скажет: «У вас от ваших мудрых мыслей мухи дохнут». Но ведь моя статья «Прежде и потом» – это не муха, её не прихлопнешь рукой, потому что тут речь идёт о познании Божьго мира. А ваши речи, когда вы говорите о Рублёве, часто похожи на внутрицерковную пропаганду, но истина ведь во сто крат шире!
Великий учёный Альберт Эйнштейн говорил: «Самое прекрасное, что мы можем испытать – это ощущение тайны, она источник особой радости и путеводная нить и в науке, и в искусстве». Там, в моём эссе «Прежде и потом», как раз и идёт речь о разгадывании тайны живописи Ф. Грека, А. Рублёва и… П. Гогена и об их общей поэтической природе творчества.
Когда меня крепко ругают наши отцы Церкви, ознакомившись с моей теорией «Прежде и потом», когда они потом «наезжают» на язычника, многожёнца и безбожника П. Гогена и говорят мне, цитируя Евангелие: «Не может смоковница приносить маслины, или виноградная лоза смоквы. Не может один источник изливать солёную и сладкую воду и что не надо путать Божий дар с яичницей», я скромно говорю, что я так же смиренен перед Богом, как и они, я такой же раб Божий, немощный и простой, но я ищу правды и меня уличить в невежестве нельзя. Бог потому и велик, что Он видит всё тайное и воздаёт нам явно. И это не я соединил преподобного А. Рублёва и язычника П. Гогена одними родственными узами творчества…
У Бога сладкое и горькое едино… А отцам Церкви ещё предстоит потрудиться и уразуметь это в живописи, чтобы не выглядеть невеждами…
Боже, милостив буди нам грешным.
Ф. Грек приехал на Русь, обогащённый европейской культурой Византии. Он наверняка знал творения Григория Паламы «Божественный свет это есть сам невидимый образ Божественной красоты, который боготворит человека и удостаивает личного общения с Богом», да и «Житие столпника Даниила» он наверняка читал. То, что великий художник был высоко образован и начитан и в разговорах слыл мудрецом, говорит в переписке Епифаний Премудрый. Когда он просил его объяснить какие-то вещи, то Феофан ему говорил: «Невозможно, – молвил он, – ни тебе того получить, ни мне написать, но, впрочем, по твоему настоянию, я частично напишу тебе, и то это не часть, а сотая доля, от множества малость, но благодаря этому малому написанному нами изображению и остальное ты представишь и уразумеешь».
«Сказав это, он смело взял кисть и быстро написал изображение храма, наподобие подлинной церкви в Цареграде, и дал мне». Так пишет Епифаний в послании к другу Кириллу Белозёрскому.
Как хорошо и глубоко Ф. Грек изложил свою мысль. Вот так же и я бы хотел свою мысль обобщить такими словами. То, что вы прочтёте в моём эссе «Прежде и потом», – это малость, это лишь сотая доля от множества того, что бы я хотел сказать о такой близости художников разных эпох. Но благодаря этому малому вы уразумеете и большее. Потому что Бог един, Он творит на земле и рождает людей по образу и подобию своему. Художники и поэты на земле рождались и будут рождаться разные. Но не исключено, что такие близкие поэты рождались на земле и прежде и будут рождаться потом. На всё воля Божия.
Человек, идущий издалека…
«Человек, идущий издалека», – сказал Винсент Ван Гог о Гогене. Он как будто знал, что это, действительно, так (Гоген пришёл, на мой взгляд, в 19-й век из 15-го века…) По крайней мере, его ближайшие родственники и художники жили у нас на Руси и писали блестящие иконы… А Гоген, как заблудшая овца, блуждал во времени: ни поэт, ни философ, ни изыскатель, ни писатель-фантаст с европейским образованием, этот не понятый в Европе гений и неофит не нашёл ничего лучшего, как убежать из Европы искать корни своего видения в Полинезии…
А может, всё же ему бы было лучше у нас, в России? Тут бы он и отыскал своих родственников – художников и поэтов Ф. Грека и Ф. Рублёва, он бы первым и указал на это. А не я грешный и больной, которого постоянно оспаривает наша Церковь: «Не может один источник изливать солёную и сладкую воду». Не надо путать Божий дар с яичницей.
Когда бы великий П. Гоген увидел великого Ф. Грека и его великую икону «Успение Божией Матери», он бы подпрыгнул от восторга! «Вот это живопись! – сказал бы он. – Да это, похоже, мой старший брат, которого я искал по свету… Боже мой, да я и мой синкретический стиль не так уж и нов. А кто этот художник и на сколько старше меня?»
«На 500 лет!» – сказали бы ему. Поль Гоген взялся бы за копию с этой иконы, но его бы выгнали за неверие в Бога, и вообще, он бы опять отправился на Таити, искать свой рай на земле.
Я не великий художник. Я лишь экспериментатор, я лишь дополнительное звено в цепи великих художников – это моя миссия… Посему я не сильно сержусь, когда среди чёрных ворон в искусствоведении я – совершенно белая ворона… Время придёт, и моя правда найдёт подтверждение. Когда Бог даёт на земле кому-то талант, то этот талант просветительский.
Нельзя 1000 лет таить шило в мешке, оно всё равно когда-то вылезет…
Бог всемогущ и всевидящ. Он видит тайное и всегда воздаст тебе явно, как говорится в Евангелии от Матфея (6.6 Мф.) И это великая правда Божия, которая сотни и тысячи раз была подтверждена в мире. Бог видит и воздаёт нам явно. Когда в Московском Кремле, в Благовещенском соборе плечом к плечу работали, расписывая храм два гения – А. Рублёв и Ф. Грек, имея в себе великий талант иконописцев. Я бы этот талант назвал бы одновременно и редким, и поэтическим талантом, это как две горошины в одном стручке.
Так вот два редких таланта, которые появляются в 500–600 лет один раз, и они работают в одном месте и в одном храме? Что это, если не промысел Божий? Это как раз и есть подтверждение слов из Евангелия от Матфея, что Господь наш видит наше тайное и воздаёт нам явно.