– Я всю жизнь хотел объяснить мою теорию одной книгой.
И действительно, есть вещи в науке, да и в искусствоведении, которые не объяснишь одной фразой! А иному учёному или искусствоведу потребуется вся жизнь, чтобы праздную публику хотя бы приблизить к его теории и на минуту задуматься над ней.
Теория относительности – это теория относительности! Но мне, всякий раз размышляя об изобразительном искусстве, хочется заметить, что и относительно чего говорится в том или ином теоретическом труде?
Когда дилетанты в искусстве «наезжают» на меня и хотят уничтожить меня и мою теорию «Прежде и потом», я тоже отвечаю залпами критики и пишу памфлеты или что-то смешное, ироническое. От смешного до великого – действительно, один шаг, как сказал один великий и воинственный человек. И всё-таки, как мне, да и другому кому-нибудь донести до мира свою теорию? Интернет? Но это же большая и обожаемая половиной человечества помойка…
Так я думал до последнего времени, но вот я посмотрел хороший фильм об Эйнштейне, гениальном учёном, и подумал, что если бы он жил в эпоху цифровых технологий и Интернета и если бы и его гнобили и не принимали его теорию относительности, то и он бы, наверное, обратился к Интернету. И это вовсе не ради популизма и не из тщеславия…
Видите ли, ум человеческий слишком пытлив, а человек непоседлив, он не может из года в год находиться в состоянии покоя, а русский человек особенно любознателен – ведь это нами была открыта Антарктида 200 лет назад! Вот моя теория, которую я назвал «Прежде и потом», – это не мемуаристика на пример Поля Гогена. Это серьёзный теоретический труд и это плод любознательности! Это любовь к правде в искусстве, это плод изучения мировой живописи и любви к ней. А всё остальное это пиар, которому я с юности не обучен.
«Художник, чтобы действовать на других, должен быть ищущим» – говорил Лев Толстой. И это правда, с которой не поспоришь.
Слепотствующее человечество
Наши искусствоведы и специалисты по русской иконе – это часто люди слепотствующие. Они часто много мнят о себе и мои практические доводы не видят вплотную! Я много лет писал не для них, а для себя в стол… Я просто изучал и молчал, а они много говорили, писали диссертации и спорили на ток-шоу, и… продолжали пребывать в слепоте.
Предлагаемые читателю записки – это просто записки на обрывках газет, это просто наброски для памяти.
Каким был Феофан Грек? Ф. Грек был не высок, но крепок, он был как бы крылат своим воображением. Его религиозно-поэтическое воображение – это основа его личности. По-моему, он был быстр и слегка горбонос (как его святитель Василий Великий на иконе Деисусного чина в Московском Кремле). Он и в старости был интересен – артист Н. Сергеев из фильма «Андрей Рублёв» вовсе не похож на него, это бледная копия Феофана.
А. Рублёв был также не очень высок, он был средним во всём: он не сильно выделялся из толпы, да и вообще старался быть малозаметным.
Свой дар живописца и иконника-поэта он обнаружил, наверное, не сразу, зато когда обнаружил – стал монахом…
К своей «Троице» он шёл постепенно – без иноческого опыта это написать невозможно.
Понимал ли А. Рублёв, что он редок? А Феофан? Нет, они, наверное, только догадывались, что то, что они собой представляли (как иконописцы и поэты) – это случайность, хотя о своей одарённости они знали твёрдо!
По силе дарований Ф. Грек и А. Рублёв равны. Ф. Грек больше клонился к стенной росписи, а А. Рублёв – к аналойной иконе и к книге. Но их видение мира удивительно родственно, вот, что не видит в наше время никто… Наши искусствоведы больше говорят об их отличиях, а надо бы больше говорить об их редкой и очень родственной одарённости! Они поэты-живописцы.
«Без Мене вы не можете творитиничесоже», – говорит Господь в одном из Евангелий. И наши великие иконописцы говорят об этом средствами живописи. Их одарённость от Бога необыкновенным талантом чувствовали все, а оба иконописца это твёрдо знали. Их иконопись – это в некотором роде благодарность Богу за их талант. Удивительно, как высоко ставили их искусство и их современники. Это как бы богопознание средневековой Руси и соборное моление той эпохи. Я иногда говорю себе: вперёд, в прошлое!
Феофан не ожидал, что кто-то из потомков будет плотно, иногда через лупу рассматривать его фрески и иконы в книгах по иконописи.
Да, именно так я рассматриваю иногда его мазки, быстрые как молнии движки и кинжальные удары кисти и линии. Я чувствую нутром при каком приливе сил, при каком поэтическом трансе всё это писалось!
Клянусь, при таком же приливе сил и поэтическом вдохновении писались и стихи А. Пушкина в Болдине и его «Повести Белкина»!
Не надо крутить у виска, когда я говорю, что это поэтический транс. Это просто горячечный религиозно-поэтический транс, это война художника с плоскостностью изображения и яркостью красок – вот и весь Феофан. Это религиозно-поэтическое творчество на иконной доске и ничего больше!
То, что «Троица» А. Рублёва была написана, говорит нам о том, что Бог есть, так считал отец Павел Флоренский. А то, что эта великая икона уцелела в дыму столетий, то, что она дошла до нас и современного человечества, разве одно это – не утверждение, что Бог есть?! И то, что православие донесло в наш постхристианский мир Европы Его троичный трансцендентный Образ. На случайность это не похоже!
Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон
Феофан Грек и его иконопись, что это? Это особая и глубокая вера, это исихазм и сугубая молитва, это суровый религиознопоэтический взгляд на вещи или это в чистом виде поэзияв красках и, как главный ключ от неё, требование жертвы Аполлона и озарение?
Феофан Грек – это величайший поэт в русской живописи. И его творчество отличает прежде всего этот тип живописи (без состояния души и без озарения т. е. без пришествия Музы, такое творчество совершенно невозможно). Ещё П. Гоген говорил: «Произведение искусства для того, кто умеет видеть – это зеркало, в котором отображается состояние души художника». Жаль, что этот великий француз не увидел иконы Ф. Грека из Деисусного чина Московского Кремля, он бы сразу сказал, что эта древнерусская живопись и его живопись на Таити родственны. Ибо их кистями и красками в работе управляла одна Муза! Эта Муза любит смелых и отважных людей, которые ищут в себе незнаемое. Другое дело, что для Ф. Грека это непознаваемый Бог, а для язычника П. Гогена – это древние мифы Океании… Но приглядитесь, они, эти два поэта, философа и художника, подают друг другу руку через океан пространства и времени!
У Музы Феофана Грека были грозные очи, она не шутила, когда приходила к нему! Она навещала его часто, часто не хватало стен для его грозных фресок, прежде чем ослабевала хватка его Музы! Вот почему создаётся впечатление торопливости в его работе. Это не художник-торопыга, это Муза его – крепостница его, она брала в плен его мозг (мозг в момент транса и пришествия Музы как будто скован энергиями).
Это Муза брала в полон его мозг и мучила его удовольствием творчества!
Один размах фресок Феофана в церкви Спаса Преображения в Новгороде Нам указывает на масштаб этой личности – а эти масштабы были огромны!
Вот почему мы и теперь почитаем Феофана Грека гением средневековой Руси и гениальным иконописцем русской живописи.
Когда вы прочтёте ещё и моё теоретическое эссе «Прежде и потом», масштаб этой личности византийского художника в вашем представлении ещё больше увеличится! Вам, быть может, будет не понятен масштаб этого художника, но вам станет более понятен масштаб этой разносторонней и богатой личности! Феофан Грек так быстро творил, он так быстро писал, подчиняясь велению Божию и своей Музе, что у нас, зрителей, иногда захватывает дух, у нас создаётся впечатление полёта. Что это, скоропись или особая торопливость византийца-торопыги? Это просто её величество поэзия и законы её: поменяйте местами А. Пушкина и Ф. Грека, и они бы творили с таким же размахом и скоростью – просто у одного художника была бы в руках кисть, а у другого – гусиное перо. И этих художников и одновременно поэтов роднит одно во время их творчества – это транс и поэтическое вдохновение, и озарение – вот, что приносит жизнь и их краскам, и образам и живость литературного языка! Всё это, видите ли, их величество искусство и поэзия, которые пока не видит никто!
Странно, что поэт с таким видением, как у Ф. Грека, так и не появился в Западной Европе в Средние века. Ни Джотто, ни Учелло, ни Чимабуэ не были по природе своего таланта поэтами. Это были великие художники, но не поэты. И только в середине 19-го века во Франции появился «дикарь» и поэт Поль Гоген, который так и не увидел работ его предшественников.
Иначе бы он и до меня ещё сказал об этом! Как можно так недооценивать до сих пор этого «оторву», «дикаря» и «безбожника», и поэта? Или человечество до сих пор спит? А ещё оно размышляет о Дальнем Космосе, а того, что у него под носом, оно в упор не видит… Неужели это я так зряч и умён, что это выпало мне, грешному, открывать глаза всему человечеству?!
Одно время я работал на прицерковном дворе храма Покрова Пресвятой Богородицы в Братцеве, я работал там как огородник и художник: я занимался починкой старых икон, гипсов и покраской в алтаре этого небольшого храма, а построил эту небольшую церковь 350 лет назад боярин Богдан Матвееевич Хитрово. Знаменитое Евангелие Хитрово с миниатюрами А. Рублёва когда-то было его собственностью, это часто согревало мне душу.