Но тишина становится совсем другой, когда она принадлежит только живым существам. Ваш слух адаптируется. Вы улавливаете звуки человеческих голосов, крики детей, шаги, отдающиеся от стен обветшалых домов. Вы слышите животных, саму землю. Вокруг так тихо, что можно слышать дуновение ветра. Солнце щекочет мою шею сзади. Ногам жарко в тяжелых ботинках.
– Стоп… – Лукас дергает меня за руку, заставляя пригнуться. – Кажется, вертолеты…
И я тоже слышу их.
Я смотрю вверх и вижу три вертушки, летящие строем, прямо в нашу сторону.
– И что нам делать? – Я стараюсь не впадать в панику.
– Стой на месте.
Лукас всматривается в небо. Вскоре вертолеты с ревом проносятся над нами и направляются вдоль шоссе куда-то в Хоул.
– Это не посольские. Все в порядке.
Он притягивает меня поближе к себе, и мы стоим, провожая взглядом вертушки, пока они не исчезают.
Теперь Лукас спешит, он идет, опустив голову. Я следую за ним, а он выбирает тропу вдоль шоссе. Он как-то умудряется постоянно держаться впереди, как будто ему невыносимо шагать рядом со мной. Или он просто не может?
– Куда мы идем? – спрашиваю я, глядя ему в спину, однако ветер уносит мои слова в другую сторону, и я сама почти не слышу их.
– Увидишь.
– Лукас! Не так быстро!
– Надо торопиться. Тебе не следовало присоединяться ко мне, сама знаешь.
Я хватаю его за руку, и он останавливается.
Мы стоим там, одни в солнечном свете. Я оглядываюсь на воды залива Санта-Каталина, на пройденный нами путь. Ветер усиливается, он бросает мне волосы на лицо, он колотится в мои барабанные перепонки, как волны прилива.
– В чем дело? Почему я тебе так не нравлюсь? – Я произношу эти слова, не успевая осознать, что именно говорю. – То есть я имею в виду – мы.
Лукас изучает меня взглядом. В его лице что-то меняется, в ярком дневном свете оно выглядит агрессивным, неприятным, и я пытаюсь угадать, не кажусь ли и я такой же.
– Ты мне нравишься.
Мое сердце подпрыгивает и начинает биться немножко быстрее.
Лукас отводит взгляд.
– Я хочу сказать, ты мне не не нравишься. Мне все нравятся. И уж вам-то это известно лучше, чем всем другим.
Ох… Ну да, понимаю.
– Это неправда. Ты ненавидишь Ро и терпеть не можешь меня.
Лукас долго смотрит на меня, прежде чем ответить.
– А ты ненавидишь Посла и ненавидишь меня. Тебе ненавистно то, что она сделала с падре, и ненавистно то, чего я не делаю.
– И чего ты не делаешь?
– Не останавливаю ее.
– И почему же?
Мы таращимся друг на друга. Инстинкт требует от меня бежать, однако ноги не двигаются с места.
– Забудь. Это все неважно.
Я краснею. Опять. Как всегда рядом с Лукасом.
Зачем он так со мной поступает?
Лукас как будто поражен.
– Но это важно, Дол! – Он тянется к моей руке. – Мне самому отвратительно то, что приходится просто смотреть, как причиняют вред ни в чем не повинным людям. Это меня убивает.
Я отдергиваю руку.
– Но все равно ты здесь. И безусловно, жив.
Он снова тянется ко мне, хватает меня за запястье:
– Ты не понимаешь. Дом Лордов… даже Посол его боится. И ГПП Миядзава тоже. Мы все боимся, а если кто-то говорит, что ему не страшно, он просто врет.
Я не понимаю.
– Лукас, когда я думаю о После, «страх» – это не то слово, которое приходит на ум первым.
– Знаю. Это трудно объяснить. Она боится – и она пугает. Понимаешь, я ведь не могу броситься к родителям, когда что-то не так. Моя мать не совсем мать, не такая, какой была бы твоя.
– Если бы я ее знала, – тоскливо отвечаю я.
– Если бы ты ее знала, – соглашается Лукас.
Я ее не знала. Но и он свою никогда не знал.
Наверное, существует множество способов потерять родных. И я только теперь начинаю осознавать, насколько их много.
И поэтому позволяю Лукасу взять меня за руку.
То, что он пытается мне объяснить, – чистая правда. Я это чувствую в каждом его слове.
Лукас пристально смотрит на мою руку и некоторое время молчит. Потом бросает на меня странный взгляд, как будто пытается сообразить, как сказать мне что-то.
– В чем дело?
– Ни в чем. Ну, то есть, наверное, кое в чем. Я должен тебе кое-что сказать. Показать. – Он осторожно берет вторую мою руку. – Мне тогда было лет тринадцать, наверное.
Лукас закрывает глаза, и я позволяю его ощущениям найти меня, и вот уже вижу то, что он думает. Я тоже закрываю глаза, и из темноты передо мной возникает комната для испытаний в Посольстве.
Я резко распахиваю глаза:
– Нет, Лукас! Я не хочу этого видеть! Только не снова!
Он крепко сжимает мои руки:
– Пожалуйста… Я никогда и никому об этом не рассказывал. Я знаю, что ты мне не доверяешь, но я тебе верю.
Мне больше нечего сказать. Я качаю головой, но снова зажмуриваюсь.
Я опять в этой комнате – и вижу перепуганную девочку, лет, наверное, двенадцати или тринадцати, в грязной, рваной одежде. Она сидит на металлическом стуле, засунув ладони под ноги. На ее лице следы слез, волосы коротко подстрижены. Она выглядит почти как я в таком же возрасте.
Там же я вижу и Посла Амаре, только чуть более молодую, а за ее спиной прячется нервный Лукас. Он очень худ, почти костляв, с короткими волосами. Он выглядит таким невинным.
Посол Амаре усаживает Лукаса напротив девочки и встает между ними, скрестив руки на груди. Очень долго она ничего не говорит.
Лукас смотрит на нее снизу вверх:
– Зачем я здесь, мама?
Посол одним взглядом заставляет его умолкнуть.
– В этой комнате я Посол, а не твоя мать.
Она поворачивается к девочке, а та вытирает слезы, снова покатившиеся из глаз. Ей явно очень страшно видеть Посла.
– Извини, ма… – Лукас нервно сглатывает, – мадам Посол.
Голос Лукаса надламывается.
Его мать крепко сжимает губы, пытаясь изобразить улыбку.
– Мы уверены, что эта девушка – коллаборационистка, она из бунтующих грассов. Ее отец широко известен как предатель и террорист. Но нам нужны доказательства.
Глаза девочки расширяются.
– Нет, прошу вас… Это неправда! Мой отец – простой фермер, он не преступник!
Она пытается встать, и только теперь я замечаю цепи на ее талии и ногах, они удерживают девочку. Посол бросает на нее бешеный взгляд, и девочка садится, рыдая.
– Лукас, мне необходимо, чтобы ты добился от нее признания. Ее отец уже в тюрьме, но нам хотелось бы получить твердые доказательства до того, как мы предъявим ему обвинение. – Лицо Лукаса искажается от охватившей его паники. Посол не сводит с него взгляда. – Я знаю, ты и сам хочешь поступать правильно. И сейчас мне только и нужно, чтобы ты это доказал. – Посол коротко кивает Лукасу, а потом поворачивается и уходит.
Лукас не произносит ни слова.
Девочка смотрит на него умоляюще:
– Вы должны мне поверить! Я не знаю, почему мы здесь. Мой отец выращивает клубнику. Он много работает и заботится о нас. Он бы никогда и никому не причинил зла! Пожалуйста!
Я чувствую, как буквально разрывается сердце Лукаса. Он знает, что девочка говорит правду. Но его мать так жестко его держит, что он едва может дышать. Я ощущаю, как его переполняет все это, как желание добиться одобрения матери постепенно сжигает чувство вины.
Через мгновение-другое он спрашивает:
– Как тебя зовут?
Она отвечает не сразу, сначала с опаской присматривается к Лукасу:
– Елена.
– Елена. Мне нравится это имя.
Лукас запихивает свою совесть в какой-то темный угол и внимательно смотрит на девочку.
Мое сердце начинает бешено колотиться. Я не могу поверить в то, что делает Лукас. Мне невыносимо это видеть.
Но все так и есть. Зрачки Лукаса расширяются, он втягивает в себя девочку. Девочка сначала теряется, потом на ее лице отражается смущение.
– Елена, уверена ли ты, что твой отец никогда не имел дел с бунтовщиками-грассами? Я имею в виду, откуда тебе знать, что это именно так? Я не могу тебя винить за то, что ты хочешь его защитить. – Лукас встает и придвигает свой стул к Елене, и та содрогается от такой близости.
Лукас отлично знает, что делает. Он садится прямо рядом с девочкой.
– Я… я…
Елена окончательно смущена, почти опьянена силой воздействия Лукаса.
– Ты знаешь, что бунтовщики-грассы причиняют зло множеству ни в чем не повинных людей. Людей, для которых мы стараемся, которых желаем защитить от Лордов. Я говорю обо всем человечестве.
Елена смотрит на него расширившимися глазами, потом кивает:
– Наверное, да…
– Ты могла бы оказать огромную услугу и самой себе, и всем нам, если бы просто сказала нам правду. Что твой отец действует против человечества. Что он принадлежит к бунтовщикам.
Я чувствую, как Лукас с огромным усилием обливает девушку горячей волной. Елена сопротивляется, как только может, но она уже проигрывает битву. Лукас на мгновение отводит взгляд, просто чтобы собраться с силами. Если сейчас он хоть чуточку усомнится, то не сможет этого сделать.
Снова повернувшись к девочке, он медленно говорит:
– Твой отец – бунтовщик.
Лукас смотрит прямо в глаза Елене и кладет ладони на ее руки.
Сопротивление девочки сломлено. Ее взгляд меняется, глаза стекленеют. Она уже совершенно спокойна.
– Мой отец бунтовщик.
– Он причиняет зло невинным людям.
Девочка кивает, уже ничуть не возражая:
– Невинным людям.
Лукас отодвигается от девочки и прижимает ладони к собственным вискам, покачивая головой.
– Нет. Елена, погоди…
Но уже слишком поздно. В это самое мгновение в комнату решительным шагом входит Посол. И молодой Каталлус, а следом за ним – отряд солдат-симпов. Каталлус ухмыляется и кивает Лукасу.
– Не надо… – Лукас готов умолять.
Посол делает короткий жест, и солдаты подхватывают Лукаса под обе руки.
Елена улыбается, ничего не понимая, она не отводит глаз от Лукаса. Она радуется, что сделала то, чего он пожелал.