1
Случалось, Томми путал себя с Хагге. На мгновение он мог вообразить себя собственным псом. Тогда ему хотелось домой, к кормушке. Положить голову на лапы и думать о том, о чем думают собаки. Бывало, Томми казалось, что он умер. Это ощущение, обычно мимолетное и сумбурное, усилилось из-за слухов, превративших его кончину в факт: Томми Т. мертв.
По дороге от Сарая к Норртулль две концепции слились в одну. Томми Т. умер, а здесь сейчас идет Хагге. Тут же, как всегда, вмешалась логика и сообщила, что все не так, но какая разница, ощущалось это именно так.
Томми остановился, и его чуть не сбил велосипедист в ярком костюме, словно ракета из плоти и крови пронеслась по пешеходной дорожке, задела куртку Томми и, не снижая скорости, полетела дальше. В ушах у велосипедиста были наушники, на руле небольшой экран.
Меланхолия.
Вот что почувствовал Томми. Сильную и саднящую меланхолию, сопоставимую с тем, что ты умер и превратился в собаку, да еще и угрюмую собаку.
Томми обернулся и оглядел Сарай. Утренний дождь прошел, и квадраты окон на фасадах блестели в лучах осеннего солнца, которое грело настолько слабо, что могло бы оказаться светодиодной лампой. Шесть тысяч человек упакованы в четыре здания, которые вместе образуют крест, словно человек, известный ему как Икс, является порождением или самой сутью этого места, его душой, которая выкипела и оставила после себя фигуру психопата-одиночки. Сарай, вот и я.
В нынешнем состоянии все казалось Томми непреодолимым. Пузырившаяся в нем жажда мести уже иссякла.
Много лет назад все было бы иначе. Днями и неделями, до тех пор, пока работа не была завершена, его гнал вперед гнев или честолюбие. Теперь же движущие силы такого рода лишь изредка высовывали морды из трясины меланхолии, чтобы вскоре погрузиться обратно.
Томми вздохнул, засунул руки в карманы куртки и продолжил путь в центр. Он ощущал такую усталость и тоску, что почти получал от этого удовольствие. Томми погрузился в фантазии о том, как выкинет из спальни всю мебель, а вместо нее поставит большую корзину с одеялами и подушками. И будет заползать туда, сворачиваться калачиком, а машина мироустройства пусть дальше работает челюстями, но уже без его участия.
Звук падающей капли заставил Томми высунуть нос из воображаемого убежища и достать телефон. Он нажал на иконку «Снэпчата». Солнечные лучи падали на экран под неудобным углом, и он потерял несколько драгоценных секунд, пока заслонял телефон собственным телом. На фотографии Линус лежал на диване. Больше ничего. Потом изображение исчезло.
Чтобы удержать его в памяти, Томми закрыл глаза. Важнейшая информация, которую он только что зафиксировал, заключалась в том, что Линус почти наверняка жив. Томми повидал достаточно трупов, чтобы сделать вывод о том, что Линус пока таковым не является. Рука, сжимавшая телефон на фотографии, была не окоченевшей, а просто уставшей.
Кроме этого – ничего. Томми попытался вспомнить комнату, в которой сделали фото, но не смог, поскольку направил все внимание на Линуса. Клетчатая обивка дивана, на этом все. Линус спал на каком-то клетчатом диване. Вопрос, заданный ему Мехди, все еще был открыт: зачем? Зачем ему прислали эту фотографию?
Сложно было увидеть в этом проявление заботы, желание его успокоить. Скорее, Икс хотел сообщить: во-первых, Линус у него и, во-вторых, он знает, кем Линус является для Томми. Чего он в таком случае добивается? Если бы на полу рядом с Линусом стояла табличка: «Прекрати писать, а то…», Томми бы прекратил. Но здесь не было ни призывов, ни угроз. Просто документирующая фотография.
Томми прислушался к себе и обнаружил, что получение фото никоим образом не помогло осушить трясину меланхолии, которая плескалась у него внутри. Но зато погасла горящая точка в правом глазу. Он набрал номер Бетти:
– Привет, это я. Линус жив.
Тяжело дыша, Бетти спросила:
– Ты с ним говорил?
– Нет. Мне прислали фото. Он спит.
– Какое фото? Кто прислал?
– Тот, кто сейчас с ним рядом.
– И кто же это? Я не понимаю – кто шлет фотографии…
– Бетти, он жив. И он спит. Вот что мне известно на данный момент.
После еще нескольких похожих реплик Томми попрощался и пообещал позвонить сестре, как только узнает больше. Он убрал телефон в карман и продолжил идти. Рядом с центром Веннер-Грен он увидел растрепанного мужчину, который, покачиваясь, бродил среди деревьев в парке Белльвю. Томми захотелось спросить, не продаст ли тот ему сигарету, но он сдержался и свернул к перекрестку.
Небольшая доза никотина пришлась бы очень кстати, да и вообще доза чего угодно. От желания покурить сводило челюсти, пока Томми пытался вытащить себя за волосы из трясины, тормозящей его мысли.
Худдинге.
Эрнесто сказал, что Икс из Худдинге, и, учитывая личность Икса, скорее всего, имелась в виду больница. Амбулаторное или принудительное лечение. За неимением других зацепок можно заняться той, которая ведет в прошлое. Вероятно, поиску Линуса это не поможет, но Томми не стал бы журналистом, если бы не руководствовался чутьем, помогающим видеть полную картину и создавать контекст.
Этим инстинктом с младенчества обладают все без исключения. Дайте нам несколько круглых, треугольных и четырехугольных предметов и покажите доску с соответствующими отверстиями. Сколько детей или даже взрослых не станут вставлять предметы в правильные отверстия просто потому, что так можно? Мы стремимся создать порядок вокруг себя. У Томми это стремление было настолько сильным, что стало его профессией.
Довольствоваться половиной истории Икса, когда можно было выяснить все, Томми не мог. У него была зацепка в Худдинге. И это еще мягко говоря. Скорее, это был здоровенный крюк, а висел на нем Альбин Пальм, дипломированный психолог.
2
Имя Альбина всплыло во время работы над книгой о торговле людьми. Интервью, которые Томми брал у Аниты, перешли в дружеские беседы, и однажды она упомянула психолога: он с помощью переводчика работал с девушками, у которых из-за их жизненной ситуации сдали нервы.
– То есть добрый самаритянин, что ли? – спросил Томми.
– Нет. Если ему удается поставить их на ноги и они продолжают работать, ему платят.
– Вот ублюдок.
Анита снисходительно улыбнулась:
– Как обычно, все не так просто. Он помешал нескольким девушкам покончить с собой. В паре случаев уговорил сутенеров отпустить девушек домой. Я не говорю, что он хороший человек, но в этих обстоятельствах он делает, что может. И это оплачивается.
– Он прямо как ты.
– Да. Но у него нет моего шарма.
Последнее оправдалось сполна, когда Томми выудил из Аниты имя и назначил встречу под предлогом написания статьи о пенитенциарной системе.
За всю жизнь Томми, пожалуй, не встречал более сухого и безликого человека, чем Альбин Пальм. От удобных туфель на ногах до лысины на макушке он представлял собой тридцатилетнего мужчину с аурой разочарованного пенсионера. Костюм на размер больше, или скорее фигура на размер меньше. Узкие губы, маленькие глаза, худые руки, хрупкие плечи и голос, едва различимый в гуле голосов в кофейне «Эспрессо-Хаус», где они встретились.
Сутенеры, с которыми Томми доводилось общаться, в основном были крупными, накачанными парнями, с татуировками, подсознательной жестокостью во взгляде и голосами, не терпящими возражений. Альбин оказался их полной противоположностью, и, возможно, именно поэтому девушки ему доверяли.
Томми сразу перешел к делу и сказал, что история со статьей – лишь предлог, и на самом деле он в курсе дополнительного заработка Альбина. Теперь он хочет знать больше, и если Альбин будет вести себя хорошо и поможет ему, Томми, возможно, включит его в книгу под вымышленным именем.
И без того съёженная фигура Альбина еще сильнее склонилась к полу, и чашка с двойным эспрессо зазвенела о блюдце, когда он попытался поднести ее к губам.
– Что вы хотите знать? – спросил он и поставил чашку обратно, пока не пролил ее содержимое на брюки.
– Как вы начали этим заниматься, – ответил Томми. – Что вы делаете, где вы это делаете, сколько вам платят. Все.
– Не выйдет.
– Решать не вам. Если вы расскажете, я сделаю так, что никто вас не узнает и вы сможете работать дальше. Худдинге, не так ли?
– Речь не об этом. Они меня узнают. Никто, кроме меня, этим не занимается. И тогда у девушек не останется совсем никого.
Томми криво улыбнулся.
– Вы пытаетесь сказать, что делаете это из альтруизма? Вы работаете с их неудачными вложениями, исправляете ситуацию и получаете за это деньги – вот о чем речь.
Веки Альбина закрылись, словно от боли. Они казались такими тонкими и хрупкими, что Томми почувствовал укол сострадания.
– Вы жестоки, – заметил Альбин.
– Вовсе нет. Вообще-то у меня золотое сердце, прямо как у вас.
Альбин взял чашку с кофе обеими руками и проглотил ее содержимое. Затем заговорил.
Все началось с того, что к нему на терапию пришла проститутка, которая убила клиента. Когда удалось справиться с ее суицидальными мыслями, она стала умолять помочь ее подруге. Он встретился со второй женщиной после работы, одно влекло за собой другое, и со временем сутенеры начали звонить ему, если кому-то становилось очень плохо.
– Просто так вышло, – сказал Альбин. – Жуткие места. Ужасные люди. Сначала я не хотел брать деньги, они меня заставили. Несколько тысяч. Надо было отдать их на благотворительность, но я этого не сделал. Не сделал.
Через какое-то время Альбин решил это прекратить, потому что не мог больше видеть измученных молодых женщин, запертых в грязных квартирах, но ему стали угрожать. Он слишком много знал об этом бизнесе, чтобы выйти из игры. И он продолжил. Брал деньги. Продолжал.
Томми пришлось наклониться над столом, чтобы разобрать последние предложения, которые Альбин, обхватив маленькое личико худыми руками, проговорил шепотом. Он посидел так какое-то время, потом глубоко вздохнул, выпрямился и произнес с некоторым достоинством:
– Я почти мертв. Если хотите меня добить, извольте.
Томми решил, что здесь неуместна отсылка к святому Себастьяну, но все равно сказал:
– Ладно.
– Что ладно?
– Живите. Но вы должны кое-что понять.
Жадность, с которой Альбин воспринял сообщение о том, что его снимают с крючка, заставила Томми задуматься, не совершил ли он ошибку. Тем важнее подчеркнуть то, что он собирался сказать внезапно оживившемуся Альбину.
– Я окажу вам услугу, – начал Томми. – Не включать вашу историю в книгу будет потерей. Моей потерей, понимаете? И, может статься, однажды вы мне понадобитесь. Это не точно, но, если так случится, вы дадите мне то, что будет мне нужно. Договорились?
Они договорились.
Во время дальнейшей работы над книгой, в разговорах с клиентами и продавцами выяснилось, что Альбин не так уж чист. Например, он требовал больше денег за свои услуги и несколько раз приставал к девушкам, с которыми работал. Ничего грандиозного, но он не был тем мучеником, которым хотел казаться.
Так что теперь, четыре года спустя, Томми мог вообще без проблем поднять заброшенную наживку и вытащить улов.
3
– Электронные сигареты. Приходите на бесплатную консультацию.
Зазывалой была девушка в боксерских перчатках, ногой с разворота она била гигантскую сигарету. Томми заглянул в помещение за зарешеченным окном. За шатким столом сидели несколько человек и выдыхали дым, который быстро рассеивался. Все это больше напоминало Амстердам, чем Стокгольм. Томми открыл дверь.
Через десять минут он стоял на улице с электронной сигаретой в руке и флаконом жидкого никотина в кармане куртки. Продавец объяснил, что сначала надо дать жидкости равномерно распределиться по резервуару, а потом закуривать. Ду́хи сигарет прошлого щекотали язык и нёбо, пока Томми шел к платформе «Эстра-Сташун».
Он миновал цветочный магазин на углу, и тут ему вдруг захотелось развернуться и пойти в ресторан по соседству, где он часто обедал в девяностые годы. Он с удовлетворением отметил, что с тех пор там ничего не изменилось. Тот же интерьер шестидесятых годов, те же скатерти и, бог ты мой, та же официантка.
Томми заказал пиво и сэндвич с яйцом и анчоусами. Когда заказ принесли, отпил пива, нажал на кнопку на сигарете, глубоко затянулся и зашелся таким кашлем, что другие посетители обернулись и уставились на него. Он решил быть осторожнее и сильно не затягиваться. Наклонил голову, чтобы никому не мешать, и выдыхал легкие облачка дыма себе на колени.
Сработало. Превратившаяся в пар никотиновая жидкость изгнала демонов, и желание курить пропало. Томми ощущал облегчение, пока не увидел себя со стороны: вот он сидит, съежившись, как исполненный раскаяния грешник, и пытается скрыть свое курение. Электронная сигарета, в отличие от обычной, не обладала флером сомнительного гламура, и в довершение всего Томми почувствовал себя жалким. В глазах закололо, и он понял, что сейчас заплачет.
Твою мать, Томми! Всему же есть предел!
Он моргнул и со всей злости впился зубами в сэндвич. Пришлось постараться, чтобы проглотить кусок, несмотря на вставший в горле ком. Он просто-напросто не в форме. Он никогда, никогда не плакал на людях и сейчас не собирался начинать. Глоток пива, еще кусок сэндвича. Вот так.
Когда пиво было выпито, а сэндвич съеден, Томми полегчало, но затем он совершил ошибку: взял телефон и зашел в «Инстаграм» Мехди. Первым, что он там увидел, оказалось селфи, которое Мехди сделал в Сарае. Над фотографией подпись: «Изучаю самоубийство на статуе, прихватил с собой легендарного Томми Т.».
Томми не знал, насколько продуманными были эти слова, но если бы он предположил, то сказал бы: на сто процентов. «Легендарный» звучит красиво, но на самом деле это признание того, что его списали в утиль. Легендарный – это кто-то из прошлого, но и правдивость этого прошлого под вопросом. Что до «прихватил с собой», то тут все куда очевиднее. Мощный дисс, как выразился бы Мехди.
Томми увеличил собственное лицо и обнаружил, что оно вполне соответствует брошенному Мехди эпитету. Он выглядел старым, уставшим, располневшим и потрепанным. Серым. Прихватил с собой, можно подумать, на фотографии не поместилась веревка, на которой Мехди тащил легенду за собой в кильватере. Томми вышел из «Инстаграма» и наклонился вперед, уперевшись локтями в колени. Вот вам и легенда.
Он сидел, уставившись в черный каменный пол, и чувствовал, как смерть подходит все ближе. Он свое сделал, прожил свои годы, скоро его сдадут в утиль, теперь оставалось только увядание, вскоре он окончательно перестанет быть легендой, станет чем-то меньшим, ничтожным. Тем, кто когда-то был, но кого больше нет. Вот и все.
– Привет, что ты тут делаешь?
Томми поднял глаза и, возможно, он все же, не заметив того, начал плакать, поскольку перед глазами все помутилось. Контуры стоящей перед ним светлой фигуры растворялись в ореоле вокруг нее. Томми протер глаза, и ему явилась Анита в вязаном свитере цвета слоновой кости. Она погладила его по щеке и спросила:
– Ты плачешь?
Томми помотал головой. Из грудной клетки словно вырвали затычку, и вся эмоциональная муть хлынула из него наружу, оставляя после себя свободное пространство, которое медленно наполнялось светом. Раньше он никогда не сталкивался с Анитой в городе, и то, что это произошло именно сейчас, казалось неслучайным. Как судьба.
– Хорошо, – сказал он.
– Что хорошо? – спросила Анита и села по другую сторону стола.
Сейчас Томми с трудом подбирал слова, что с ним бывало нечасто.
– Съехаться. Вот это все. Хочу. Очень. Если ты еще хочешь.
Анита медленно покачала головой – это, вероятно, означало «да». Взяла со стола сигарету Томми и, вертя ее в руке, спросила:
– Что заставило тебя решиться?
– Я умираю, – ответил Томми. – И хотел бы перестать.