1
Однажды Линус видел рекламу фокусника Карла-Эйнара Хекнера. Он был одет во фрак и шел по грунтовой дороге между полями. В одной руке он держал черный воздушный шар на веревке. У него не было головы. А у шара были волосы и шляпа, но не было лица.
Именно так Линус чувствовал себя, пробираясь по лесным тропам неподалеку от Кюмлинге. Словно сознание отделилось от тела и теперь витало над плечами и управляло его движениями при помощи телепатии. Знание, которое он вынес из пыток и обучения, никуда не делось. Он – ничто в этом мире, все не всерьез, а лишь игра, в которую его посадили играть.
То, что он убил человека, его ничуть не угнетало. Конечно, тот был в обличье медведя, но, насколько Линус понял, в этом мире Сергей тоже никогда не вернется в бизнес. И все же его это не тяготило, поскольку и тяготить-то было нечего, ведь он – ничто. Растянутые после электрошока сухожилия и мышцы адски болели, но это происходило где-то в другом месте. Внутри воздушного шара все было спокойно.
Это одновременно кружило голову и доставляло удовольствие. Еще с периода полового созревания Линус ненавидел свое тело. Прежде чем заняться сексом с Кассандрой, он всегда выключал свет, и дело тут было не только в ее дряблой фигуре. Он не хотел видеть собственные выпирающие тазовые кости, тощие бедра и узкую безволосую грудь – все это возбуждало так же слабо, как и содрогания Кассандры.
Теперь это не имело никакого значения. Марионетка, которой он управлял между мокрыми елями, была просто вещью, с которой ему приходилось жить. Линус не испытывал ни стыда, ни страха. В душе он гепард – вот что важного можно о нем сказать. Он это увидел, прочувствовал, прожил.
Он спал всего три часа, и, может, это повлияло на восприятие, но едва ли оказалось решающим. Посмотрите на это тело! Температура чуть выше нуля, а оно ковыляет в промокших ботинках, футболке и легкой куртке. Оно холодное как лед, но мерзну ли я? Нет. Я не могу мерзнуть, ведь я ничто.
Линус вышел из леса на уровне забора вокруг станции Кюмлинге, перрона метро, который так и не ввели в эксплуатацию. Они с Хенриком и Матти хотели устроить туда экспедицию, посмотреть на место, где поезд-призрак «Серебряная стрела» останавливается, чтобы забрать мертвецов, но так и не собрались. Линус пошел вдоль забора в сторону станции Халлонберген, касаясь его пальцами левой руки. Замерзшие пальцы зудели, но это ощущалось словно на расстоянии. В правой руке он нес пакет с содержимым на полмиллиона. Это просто факт. В одном кармане куртки у него лежала стеклянная банка еще большей стоимости, в другом – пистолет. Забавно.
Икс выложил оба предмета на стол перед Линусом, показал на пистолет, небольшой «ЗИГ Зауэр», и сказал: «Чтобы не убегать». Затем показал на стеклянную банку: «Если придется бежать».
Ботинки у Линуса хлюпали, а он все шел вдоль ограждения и вспоминал лето, напевая самую надоедливую песню в сезоне: «I got that sunshine in my pocket, got that good soul in my feet…»[53]
2
– Скажи что-нибудь.
Полминуты Кассандра сидела, уставившись на пакет, который Линус выложил перед ней на кухонный стол. Сам он сидел напротив, завернувшись в плед. Переохлаждение и боли, несмотря ни на что, дали о себе знать, когда он наконец оказался в тепле, а брюки и футболка сохли на батарее. Пока Кассандра развешивала его одежду, он спрятал «ЗИГ Зауэр» в комод в прихожей, в который она никогда не заглядывала.
Молчание Кассандры начало его раздражать, и он повторил:
– Слышишь? Скажи что-нибудь.
Глаза Кассандры были так густо подведены черным, что она напоминала панду. Она посмотрела на него со словами:
– Это что-то новое.
Линус пожал ноющими плечами:
– Да ладно, дело только в количестве. Все то же самое, только в десять раз больше.
– Нет. В таких количествах это уже что-то новое.
Линус взял в руки сверток, он был чуть больше кирпича. Предплечья пронзил укол жгучей боли, Линус неловко выпустил сверток из рук, и тот с глухим шлепком упал на стол.
– Это килограмм, – сказал он. – Предмет. Вещь. Нам надо с этим разобраться. За труды получим сто пятьдесят тысяч. Из них тридцать тебе.
Казалось, что Кассандра наконец готова оценить ситуацию с коммерческой точки зрения, поскольку она наморщила брови и спросила:
– Ты что, теперь получаешь только пятнадцать процентов?
– Нет, тридцать. Но толкать надо по пятьсот за грамм.
– Пятьсот? Это же дешевле, чем плохая трава, а это ведь…
– Тем не менее теперь это так.
Кассандра сложила руки на груди и съежилась, словно от холода.
– Стрёмно, Линус. Адски стрёмно. Как ты можешь об этом не думать?
– Я же сказал. Потому что это неважно. Потому что весь этот мир неважен.
Он рассказал Кассандре все, насколько запомнил. Как его поймали, пытали, подвесили на крюк. Спасение и все, что было потом. Как его вывезли в поле, бой с Сергеем. Как пробирался в темноте, и, наконец, заброшенный кемпинг на краю поля Йервафельтет. Кассандра слушала, не перебивая и не возражая, апатично глядя на Линуса панда-глазами. Возможно, она приняла слишком много успокоительного.
– Ты ничего не хочешь спросить? – В голосе Линуса проскользнула ироническая нотка.
– Хочу, – ответила Кассандра. – Почему ты жив?
– В смысле?
– Все остальные, кто принимал участие в этом… как ты говоришь, обучении, покончили с собой. А ты нет – почему?
Пока Кассандра не задала этот вопрос, ему это даже не приходило в голову. Линус попытался вспомнить обучение, из чего оно состояло, и единственным, что удалось воскресить в памяти, был мрак и осознание того, что мрак – все, а он сам – ничто. А когда Икс положил руки ему на плечи, Линус физически ощутил, как это понимание разлилось по телу.
– Потому что он мне не позволил, – сказал Линус.
– То есть? Обучение есть обучение, насколько я понимаю. Все узнают одно и то же, и я, уж извини, знаю это уже давно.
– Нет, – сказал Линус. – Есть разные способы это узнать.
– М-м-хм. Ты теперь буддистом заделался?
Раньше саркастический тон Кассандры привел бы его в ярость или вообще уничтожил. Но Линус знал то, что знал, даже если не мог выразить это словами. Не успела она отпустить очередной циничный комментарий, как он вытащил килограмм товара, положил его на стол и тем самым заткнул Кассандре рот.
Теперь она сидела, сложив руки на груди, и со страхом смотрела на завернутый в пленку сверток, словно перед ней под тонким покрывалом, свернувшись, лежала кобра, напряженная и готовая к броску. Вдруг что-то произошло. Воздух вокруг нее изменился, словно до упора вывернули диммер. Она расслабилась, опустила руки и даже улыбнулась:
– Ты прав.
– В чем?
– Что это неважно. Знаешь, что я начала делать?
– Не-а.
Указательным и средним пальцами правой руки Кассандра изобразила две ножки, которые зашагали по столу.
– Я начала подниматься на крышу. До самого края. – Пальцы дошли до края стола и закачались, шелушащиеся, покрытые черным лаком ногти нависли над обрывом. – Я переступаю по сантиметру до тех пор, пока почти половина ноги не окажется за пределами крыши…
– Твою мать, Кассандра.
– Подожди. Сейчас будет самое главное. Я нахожу положение, в котором центр тяжести на самом краю крыши и хватило бы дуновения ветра в спину, чтобы упасть вперед. А потом стою и жду. Вот что я начала делать.
– Разве не ты говорила, что самоубийство типа так же бессмысленно, как и жизнь, и что ты хотя бы поэтому не станешь пытаться?
– Это не самоубийство. Я просто даю бытию шанс покончить со мной. – Кассандра взвесила в руках сверток. – И тебе нечего жаловаться. Вот о чем я сейчас подумала, и эта мысль придала перспективу всему этому дерьму.
– Я не хочу, чтобы ты этим занималась. Не хочу, чтобы ты умерла.
– Могу перестать. Если ты мне кое-что пообещаешь. Снова. Помнишь?
– Что?
– Что мы спрыгнем вместе, если не выберемся отсюда к двадцати годам.
Линус давно не вспоминал об этом обещании, которое дал в очень напряженном и нетрезвом состоянии, а теперь оно, казалось, потеряло актуальность. Осознав, что бытие бессмысленно, Линус стал более жизнерадостным, чем когда-либо. Хотя и не понимал этого.
Он не хотел, чтобы Кассандра подвергала себя такой опасности. Почему? Этого он тоже не знал. Под новым углом зрения все побуждения лишились твердой основы и стали туманными. Все течет. Поскольку слова – не более чем изданные в тишине звуки, Линусу ничего не стоило взглянуть Кассандре в глаза и сказать:
– Обязательно. Так и сделаем. Обещаю.
Постепенно они перешли к обсуждению логистики. Толкнуть тысячу граммов за вечер не получится. По словам Кассандры, на фасовку одного грамма уходит около двух минут, а значит, на всю партию уйдет больше тридцати часов.
– Сделаем упаковки по четыре грамма, – сказал Линус. – С такой ценой это не будет проблемой.
– О’кей, – ответила Кассандра. – Тогда десять часов. Но как ты толкнешь двести пятьдесят единиц?
Линус усмехнулся:
– Единиц, мне это нравится. Так больше похоже на бизнес. Расхаживать в костюме, проводить транзакции, сбывать единицы. Ты меня уела.
– И что? Как ты собираешься это делать?
– Поговорю с Матти и Хенриком.
– Линус. – Кассандра наклонилась над столом и вытянула руку, так что рукав свитера закатался на несколько сантиметров и обнажил сетку из тонких шрамов. Она взяла Линуса за руку и сжала в своей. – Ты относишься к этому так, словно нам надо перевезти несколько канистр с контрабандным бухлом. Ты же понимаешь, что тут другое дело, да? Как я и сказала. Такие объемы. Тяжелее только умышленное убийство.
– Меня еще нельзя привлечь к ответственности. По возрасту. И раньше меня не ловили на сбыте.
– Не думаю, что этого достаточно. Не тот случай.
Линусу не хотелось развивать эту тему, и он огляделся. Взгляд задержался на банке с тараканом на подоконнике. Он поднял банку и потряс ее. Насекомое скользило по дну, антенны что-то искали в воздухе. Линус рассмеялся.
– Вот блин! Это все тот же?
Кассандра кивнула. Линус поднес банку к глазам, изучая этот черный точный механизм, внутри которого, казалось, горит крошечный, но неугасимый огонек жизни. Он был так жалок и вместе с тем внушал уважение. Сейчас Линус его понял. Никаких проблем. Нужно было только посмотреть на самого себя, как одновременно он видел и таракана. Линус поставил банку обратно на подоконник и указал на сверток на столе.
– Все так, как ты говоришь, – сказал он. – Это единицы. Которые надо расфасовать на порции. Вот и все.
Кассандра помотала головой:
– Мы во мраке, Линус. Ничего не имею против. Но мы во мраке.
– Я видел мрак, – возразил Линус. – И это не он.
Кассандра снисходительно улыбнулась, словно он произнес что-то необоснованно претенциозное. Его куртка висела на спинке стула, и захотелось достать банку из кармана и показать ей, но он сдержался. На вид крошечный комок вязкой черной субстанции не представлял собой ничего ценного, и это было его тайной. Он точно знал, как им воспользуется, и к Кассандре это не имело никакого отношения.
И пусть у Джастина Тимберлейка в кармане солнце. А у Линуса – целый мир.
3
После несчастья с отцом Линус стал проводить больше времени на улице, поскольку в квартире стало словно затхло и липко. И мать, и отец были активными, общительными людьми и плохо подходили на роли сиделки и калеки. Воздух пропитался горем и ожесточенностью, поэтому Линуса тянуло на улицу. Во двор.
Со временем он начал общаться с двумя мальчиками, которые болтались там по схожим причинам. Хенрик учился в местной школе на класс старше Линуса, а Матти – на класс младше, правда, в первом классе ему пришлось остаться на второй год. Ему и Линусу было одиннадцать, Хенрику двенадцать. Наверное, они виделись на улице и раньше, когда были младше, возможно, играли вместе, но, только оказавшись изгнанными из собственных семей, стали друзьями и вступили в «медвежье братство».
Отец Матти был чем-то вроде местной знаменитости, но известность приобрел в связи с печальными обстоятельствами. Когда Матти было пять лет, их пудель напи́сал на пол, потому что родители Матти так напились, что были не в состоянии его выгулять. И тогда отец в приступе белой горячки сбросил собаку с балкона девятого этажа.
Одного этого хватило бы, чтобы заработать себе дурную славу, но собака к тому же упала на семилетнюю девочку, которая прыгала через скакалку с друзьями. Ее прибило к асфальту, а последствиями удара стали перелом ключицы и необратимые повреждения головного мозга. Собака скончалась сразу.
Об этом событии написали в газетах, и на форуме «Флэшбэк» началась настоящая травля. Жестокость по отношению к животным в сочетании с нанесением травм ребенку распаляла журналистов, и они пускались в детальные описания того, что, по их мнению, следует сделать с Йоккумом, отцом Матти, – его имя выяснили и старались упоминать везде, где только возможно.
Несмотря на мнение общественности, степень опьянения и отсутствие умысла сочли смягчающими обстоятельствами. Отца приговорили к году тюрьмы за жестокое обращение с животными и нанесение тяжких телесных повреждений. Он успел отсидеть два месяца, а потом его забили до смерти в тюремной комнате отдыха.
Можно было предположить, что известие о его смерти положит конец травле, но этого не произошло. Теперь всю ненависть направили на мать Матти, шлюху, которая спала с подонком. Ей звонили и писали, иногда приходили домой и под дверью шептали всякое – и тем самым превратили маму в трясущийся комок страха, который не мог встать с кровати без целого набора таблеток и уснуть без бутылки водки.
Когда Линус и Матти начали общаться, кампания ненависти уже давно переключилась на новые объекты, но мама Матти все еще почти не выходила из дома. Общалась она только с братом, когда он возвращался домой из европейских турне на грузовике. В основном она сидела дома и, опустив жалюзи, курила. Из трех мальчиков Матти больше других проводил время на улице.
С Хенриком все было совсем иначе. Прошло несколько лет, прежде чем Линус это понял, а Хенрик смог объяснить, почему и он нашел приют во дворе.
У обоих его родителей была постоянная работа в Каролинской больнице. Мать работала в столовой, а отец – в хозяйственной части. Они познакомились на корпоративе и вскоре родили двоих детей: Хенрика и его сестру Лиису, которая была младше на два года. Хенрик не знал, что именно потом пошло не так, возможно, все было не так с самого начала.
Они уходили на работу, возвращались в полшестого. Мама готовила ужин, папа читал газету. Семья ужинала. Затем родители смотрели телевизор, а в одиннадцать часов ложились спать. Вот и все. Когда Хенрик впервые описал ситуацию у себя дома, болтаясь головой вниз на лазалке, Матти его чуть не ударил.
– Да что с тобой такое? – сказал Матти. – У тебя же типа семья мечты. У Линуса батя овощ, у меня мать психопатка, а ты только… бу-бу-бу, родители идут на работу, приходят домой и смотрят ящик.
В тот раз Хенрик не смог объяснить понятнее. Понурившись, он оставил Линуса и Матти на детской площадке и пошел домой к семье-где-все-отлично.
С годами Линус лучше стал понимать Хенрика. Однажды он и Лииса одновременно вышли со двора и вместе пошли в школу. До этого он никогда с ней не разговаривал и после этой семиминутной прогулки длиной в вечность не собирался делать этого снова. Линус еще не встречал подростка, который бы производил более удручающее впечатление. Лииса походила на рыбу.
Немного выпученные глаза не выражали никаких эмоций, моргала она редко. Волосы – прямые и блеклые. Она почти все время молчала, а те немногие слова, которые все же произносила, говорились монотонным голосом, словно человеческий язык был ей чужд. Сложно было представить себе, что в ее теле вообще бьется красное сердце, а в венах течет теплая кровь.
Линус никогда не видел ее во дворе – только по дороге в школу или обратно, и, видимо, это означало, что почти все свободное время она проводит дома – это и превратило ее в амфибию, в рыбу, выброшенную на сушу.
Постепенно Линус познакомился и с родителями Хенрика, и они произвели такое же впечатление. К этому моменту у Хенрика развилась способность к абстрактному мышлению, и он стал использовать слово «холодно». Дома у него было очень холодно. И даже зимой ему надо было во двор, чтобы не сдохнуть от холода.
Объединившие трех мальчиков обстоятельства были разными, но результат один: каждому из них дома было плохо, и поэтому пришлось создать новый дом вместе. Нашелся и еще один общий знаменатель: дома им почти не давали денег. Линусу и Матти – потому, что денег не было, а родители Хенрика считали, что у него все есть.
Вместе эти изъяны создавали потребность в заработке и помещении. Линус уже торговал таблетками и имел связи, у Матти был дядя-дальнобойщик, который привозил домой то одно, то другое. А у Хенрика было помещение.
К каждой квартире в Сарае прилагалась кладовка в подвале. Ко всем странностям семьи Хенрика добавилась еще одна: они никогда не ходили в свою кладовку, потому что там не было более или менее… ничего.
– В смысле? – возразил Линус. – Что-то там наверняка есть. Какой-нибудь старый, ну, не знаю… кухонный стул. Какая-нибудь уродская картина.
– Не-а, – сказал Хенрик. – У родаков есть только необходимые вещи. Которыми они пользуются, пока те не сломаются. А потом выбрасывают.
– Ну а, типа, твои старые игрушки?
– У меня их было мало. Их продали. Когда я вырос.
Матти засмеялся и слегка толкнул Хенрика:
– Вот, блин, тоска какая. О моей матери можно говорить что угодно, но моя старая люлька все еще покрывается плесенью в подвале.
Хенрик пожал плечами:
– Ну, а моя – нет. Даже не знаю, была ли она вообще.
– Ну да, – сказал Матти. – Еще скажи, что спал на полу. И жрал гравий.
– Наверное, – ответил Хенрик без тени улыбки. – Ну что, посмотрим?
– У тебя есть ключ?
– Есть.
Кладовка действительно оказалась совершенно пустой: только нетронутый слой пыли на полу и такая же пыльная лампа на потолке. Мальчики стояли, засунув руки в карманы брюк, и представляли, как можно использовать эти шесть квадратных метров, как тут все обустроить. Словно по сигналу они сели на пол в разных углах, глядя на пространство вокруг и друг на друга.
– Пойдет, да? – спросил Линус.
– А то, – ответил Матти. – Пойдет.
Двенадцать кубиков воздуха в данный момент были наполнены пылью, которая поднялась с пола и танцевала в свете люминесцентной лампы, но эти двенадцать кубиков принадлежали им. В тот же день они нашли выброшенный кем-то ковер, а в последующие дни копались в мусоре и брошенных кладовках, пока не обустроили помещение, достойное трех братьев-медведей, которое естественным образом окрестили Берлогой.
В Берлоге стояли двухместный диван-кровать, кресло, угловой стол с маленькой беспроводной колонкой, а еще морской сундук, изъеденный личинками древоточца. Матти перекинул провод с лампы на потолке на торшер с большим абажуром, и теперь Берлога осветилась мягким светом. Тесно и идеально.
Поскольку Берлога имела непосредственное отношение к Хенрику, было неуместно использовать ее в качестве склада – вдруг они разругаются. Поэтому они нашли заброшенную кладовку поменьше и заняли ее, повесив на дверь мощный висячий замок, к которому у каждого был ключ. Когда бизнес начал развиваться, там хранили контрабандную водку, сигареты и то, что удавалось украсть из погрузочно-разгрузочных терминалов.
Торговлей лекарствами занимался только Линус, но часть выручки он откладывал в сундук, на который тоже навесили замок. И у остальных были собственные проекты, которые наполняли общий котел деньгами. Они были братьями, карху, медведями, королями Сарая.
Вместе с тем каждый из них понимал, что на самом деле они лишь мелкие сошки. В четырнадцать-пятнадцать лет они предприняли вялую попытку выделиться и набили самодельные татуировки. Парни посмотрели в Интернете, как это делается, но поскольку ни у кого из них не было склонности к искусству, все кончилось тем, что у каждого на плече появился треугольник, небрежно наколотый синими чернилами. По крайней мере, это подтверждало, что они единое целое и стоят друг за друга горой.
Пребывание Линуса в исправительном центре нанесло ущерб их бизнесу, но окончательно их пути разошлись, когда Линус и Хенрик перешли в старшую школу, а Матти получил место практиканта в фирме, занимающейся электроснабжением. Братство никуда не делось, и каждый знал, что двое других всегда помогут, но их бизнес и единство были словно незасеянное поле. Все трое скучали по тем золотым временам, когда они в легком подпитии сидели в Берлоге, слушали музыку и перебирали вырученные деньги, одновременно строя все более грандиозные планы на блестящее будущее. Ощущение, что возможно все. Им его не хватало.
4
Хенрик и Матти ответили сразу же, когда Линус написал им, что намечается кое-что интересное. Можем встретиться? Конечно. Где и когда? Линус написал «„Примавера“, через час», и Хенрик в ответ прислал смайл с нахмуренными бровями, а Матти – истекающий кровью знак вопроса, который Линус раньше не видел. Линус написал: «Все спокойно. Отвечаю». Он не был большим поклонником смайлов и в качестве иронического жеста добавил дьявола с безумной усмешкой на лице, который поднимал вверх большой палец.
Сомнения Матти и Хенрика были вполне понятны. Если в нормальных обстоятельствах три парня из южного квартала приходят в «Примаверу», считай, что они нарываются на драку. Но сейчас обстоятельства нормальными не были. Чиво назначил встречу с единорогом, и теперь его команда – трупы, лежащие в пространстве между двумя мирами. Пока еще сцена пуста, и нужно заявить о себе и застолбить место в новом списке действующих лиц.
Главная роль предназначалась Алексу, у которого были связи в северном квартале, а отец был родом из Уругвая. Вообще-то его звали Алехандро, но он перестал себя так называть, когда под этим именем начала вещать об экономике ручная обезьяна из Чили. Заручившись поддержкой Икса, Алекс подберет упавшую мантию Чиво и возьмет его бизнес в свои руки. После демонстрации силы в тренажерном зале это было вполне возможно. Слухи распространялись словно ветер, и ничего круче, чем входить в команду Икса, нельзя было придумать.
Вероятно, тот же ветер шептал и имя Линуса, и теперь он, наверное, мог показаться в «Примавере», не рискуя подвергнуться давлению. Пожалуй. Но сейчас план был такой: упрочить свое положение в северном квартале. Обозначить свое присутствие и присвоить и главные роли, и роли второго плана, прежде чем кто-то извне прознает, что кастинг открыт, нацепит на себя пистолет и явится на прослушивание.
Линус был в «Примавере» лишь однажды, с родителями, когда ему было десять лет. Все прошло гладко, поскольку ограничения посещения касались только людей, замешанных в бизнесе, и молодежи. Тогда Линус ничего об этом не знал, ему просто нравилось ходить в пиццерию.
Он мало что помнил, разве что интерьер в стиле Дикого Запада, пиццу, которая была слишком острой, а еще пинбол с семейкой Аддамс, в который он играл с папой. Отличный был день.
Линус остановился рядом с перекладиной для выбивания ковров, достал телефон и посмотрел на свое окно. Хотел было набрать номер, но сдержался. Если бы был хоть малейший шанс, что ответит папа, он бы позвонил. Воспоминание об игре в пинбол тронуло его. Но папа не мог говорить, и из телефона на него хлынула бы мамина истерика. Сейчас у него нет сил это слушать, надо быть начеку. Он убрал телефон в карман и пошел на площадь.
Латиносов, которые обычно ошивались около магазина, сейчас было не видно. В целом на площади было непривычно мало народа, словно полицейские ограждения вокруг фонтана отпугивали людей, хотя полиции в поле зрения не наблюдалось. За одним исключением: пацан лет десяти-одиннадцати фотографировал фонтан на телефон. Линус подошел к нему:
– Привет. Зачем ты его фотографируешь?
Мальчишка вздрогнул, с подозрением оглядел Линуса, решил, что тот не полицейский и не представляет угрозы, и сказал:
– А ты не слышал?
– Нет, о чем?
– Чиво, ну знаешь, тот самый Чиво. Прибежал сюда сегодня утром, подпрыгнул вот так вверх и просто… – Мальчик ударил кулаком себя в сердце. – Пронзил себя рогом прямо в грудь. Ты что, не видишь кровь?
Линус посмотрел на пятна на лбу и морде у единорога. Показал пальцем на трехметровое расстояние между рогом и землей и сказал:
– Ничего себе прыжок. Типа мировой рекорд. Как ему это удалось?
Мальчишка пожал плечами:
– Он же был вообще не в себе, сам понимаешь.
– Почему не в себе?
Пацан огляделся, желая скорее удостовериться, что его никто не подслушивает, чем дать понять, что собирается выдать ценную информацию. Линус улыбнулся. Должно быть, кто-то из его родственников тоже в деле, раз он в таком возрасте уже знает жесты. Пацан понизил голос, наклонился к Линусу и сказал:
– С ним поговорил Маска.
– Маска? Какая еще маска?
Судя по выражению лица мальчишки, разговоры с таким идиотом, как Линус, были ниже его достоинства, но он все же накрыл лицо ладонью, растопырив пальцы, как монстр в «Чужом», и сказал:
– Маска. У которого много лиц. Масок.
– Он опасен, что ли?
– Ты что, шутишь? Опаснее него, типа, вообще никого нет. Встретишь его – тебе кранты.
– Ладно, буду осторожен.
– М-м, ну давай, – снисходительно бросил пацан и продолжил фотографировать.
Линус пошел в пиццерию.
От запаха, окутавшего Линуса, как только он открыл дверь, засосало под ложечкой. Он не ел уже сутки, но как-то держался на том скудном запасе калорий, который был в организме, и просто на силе воли. Теперь же, когда еда оказалась в пределах досягаемости, голод напомнил о себе.
Хенрик и Матти окопались в нише в самом дальнем углу, где их было почти не видно. Линус не спешил, внимательно осмотрел место холодным взглядом, как настоящий братан. Почти полдень, обед еще не начался. Не считая Хенрика и Матти, только несколько алкашей потягивали пиво за столиком у окна.
Когда взгляд Линуса задержался на углу рядом со стойкой, что-то в его строгой осанке изменилось, и губы тронула улыбка. Пинбол с семейкой Аддамс все еще на месте. Невероятно. Просто какой-то пинбольный вариант вечного двигателя. Линус нащупал в кармане монету в десять крон, но начать игру вместо разговора с Хенриком и Матти было бы не просто не круто, а прямо-таки гадко. Они помахали рукой, и Линус пошел к их столу.
Он стерпел «медвежье» приветствие и забрался в нишу. Хенрик посмотрел время на телефоне:
– Мне нужно вернуться через сорок минут. Пришлось уйти на пятнадцать минут раньше. Вообще-то перерыв начинается…
– О’кей, – сказал Линус. – Ты торопишься. А ты, Матти?
Матти пожал плечами:
– А я взял длинный перерыв на обед.
– А что, так можно?
– Вот и посмотрим.
Из них двоих Матти изменился меньше. Лишь подрос на пару десятков сантиметров с двенадцати лет и был на голову ниже Линуса, хотя и гораздо более крепким. Непослушные каштановые волосы доходили до широких бровей, и вкупе с ясным и хитрым взглядом он походил на игрока, который появляется и начинает действовать, прежде чем остальные поймут, что происходит.
Хенрик внешне был скорее похож на Линуса: то же вытянутое лицо и сероватые волосы, зализанные гелем назад, что только подчеркивало прыщи на лбу. Ему удалось поступить в обществоведческий класс в школе в Тэбю, его одноклассники в основном жили в виллах, и теперь он так лез из кожи вон, что было больно смотреть. Свитер «Моррис» и зализанные волосы ничего не могли поделать с напряженным одиночеством во взгляде, типичном для жителя Сарая. Пальцы неугомонно бегали по лежащему на столе телефону. Линус показал на него и спросил:
– Что-то важное?
– Да нет. Просто…
– Тогда забей.
Хенрик поднял глаза и нахмурил брови в ответ на авторитетный тон Линуса. Не успел он возразить, как Линус сказал:
– Вы уже заказали?
– Не-а, – ответил Матти. – С баблом сейчас хреново, так что…
– Заказывайте что хотите. Я плачу.
Матти посмотрел на него из-под челки, усмехнулся и спросил:
– Это все печенье?
– Да, – ответил Линус. – Печенье. Закажите пиво.
Пока они ждали заказ, в пиццерии стало людно. Несмотря на голод, в животе у Линуса потеплело, когда вошли двое из внешнего окружения Чиво и, увидев его, сразу же опустили глаза. Очевидно, они знали, кто стоит за Линусом.
Встретишь его – тебе кранты.
Линус решил, что сейчас самое время объяснить Хенрику и Матти ситуацию, поэтому крикнул «Эй!» и жестом подозвал двух парней. Переглянувшись, они послушались. Хенрик втянул голову в плечи и прошептал:
– У тебя что, совсем кукуха поехала? Я не хочу возвращаться в школу с…
– Заткнись, – сказал Линус и украдкой посмотрел на Матти, который сидел с недоверчиво-заинтересованным видом. Парни подошли к столу, засунули руки в карманы и кивнули Линусу. Вот, в общем, и вся демонстрация. Молодые люди были на пару лет старше и выглядели довольно круто: на шее татуировки и золотые цепи. Еще вчера невозможно было представить себе, что они вообще в состоянии заметить Линуса – разве только затем, чтобы дать ему в табло.
Но власть не является властью до тех пор, пока ее не применят, поэтому Линус кивнул в сторону барной стойки и спросил:
– Этот пинбол работает?
Казавшийся наиболее суровым парень с татуировкой, которая доходила до мочки уха, задумчиво кивнул, разглядывая Хенрика и Матти, – так охотник ищет новую добычу, когда та, на которую он нацелился, оказывается занесенной в Красную книгу.
– Супер, – сказал Линус. – Тогда мне всего лишь нужна монета.
Власть властью, но главное – знать границы. Например, Линус не протянул вперед руку. Намека яснее не придумаешь, но сейчас этот риск лишний. Взгляд парня остановился на Линусе, и тот его выдержал. Не двигаясь, они смотрели друг на друга, пока в воздухе между ними молча рикошетили вопросы и ответы, а информация поступала, словно по самому быстрому вай-фаю. В конце концов парень кивнул и сказал:
– Тогда тебе придется ее раздобыть.
Так себе ответ, но Линус хотя бы не дал понять, что парню удалось отбить трудно берущийся мяч. Он с сожалением кивнул, взял телефон и сказал:
– Тогда придется набрать Алексу. Может, у него найдется. Как тебя зовут?
Глаза у парня сузились, он улыбнулся. Чаша весов колебалась. Его более уступчивый приятель уже принял решение. Прежде чем противник Линуса успел что-нибудь сказать или сделать, приятель достал монету в десять крон и положил ее на стол. Второй ему не мешал, продолжая смотреть на Линуса, тот же равнодушно взял монету и сделал жест, означающий «супер, спасибо», а потом снова повернулся к Хенрику и Матти, не обращая внимания на взгляд, который так и прожигал ему ухо.
– Блин, как я голоден, – сказал Линус. – Заказал две, но, думаю, съел бы и три.
Хенрик и Матти не нашлись что ответить, поскольку онемели от кровожадных намерений, исходивших с другой стороны стола. Линус медленно повернулся, оглядел парня, поднял бровь и спросил:
– Что-то еще?
– Нет. Не сейчас.
– Ладно, – сказал Линус. – Увидимся.
Он отвернулся, а парень еще немного посмотрел на него, а потом фыркнул и ушел.
Гейм, сет и матч.
5
Через несколько минут пиццы были готовы, и теперь Матти принял предложение выпить пива. Линус дал Хенрику сто крон и отправил его к барной стойке.
– Какого хрена? – возмутился Хенрик. – Ты что, теперь и со мной будешь разыгрывать большого босса?
– Буду. Но сейчас дело в том, что из нас только тебе уже есть восемнадцать. И тебе продадут.
– Что за фигня, кажется, тебе достаточно просто сказать, и тебе дадут все, что захочешь.
– Так это не работает. Иди уже.
Несмотря на то, что Хенрик, по его собственным словам, торопился, он поплелся к барной стойке. Линус не питал иллюзий, что его новый статус что-то значит в обычном мире, а отказ в продаже пива был бы приравнен к поражению. Чиво наверняка достаточно было бы щелкнуть пальцами, и пиво прилетело бы само, но Линус еще не достиг этого уровня. Пока не достиг.
Ни Хенрик, ни Матти не издали ни звука после стычки с латиносом, только сидели и, разинув рот, пялились на Линуса, пока им не принесли пиццы. Линус свернул свою «Капричиозу» трубочкой, откусил большой кусок, прожевал и проглотил. Матти положил руку ему на плечо и сказал:
– О’кей. И как же у тебя это получилось?
– Кое-что произошло.
– Это имеет отношение к Чиво?
Линус кивнул:
– Я там был. Он схватил меня. Пытал, подвесил на крюк. А потом меня спасли.
– Кто?
Линус долго смотрел на Матти.
– А сам как думаешь?
Матти скорчил недоверчивую гримасу и помотал головой:
– Не-не. Не-не-не. Быть не может.
Хенрик подошел к столу и с такой силой поставил пиво перед Матти, что немного его расплескал.
– О чем вы? – спросил он. – Чего быть не может?
– Линус, – ответил Матти и показал на него ладонью, словно демонстрировал цирковую достопримечательность. – Линус тут задвигает, что тот чувак с лицами, или масками, или что там у него… Типа он спас Линуса от Чиво.
– Я теперь с ним, – сказал Линус. – Вот так.
Линус снова откусил от пиццы, а Хенрик в это время усаживался за стол, глядя на свою «Акапулько», а потом пару раз сглотнул и покачал головой:
– Блин, меня сейчас стошнит. Не могу это есть. Твою мать, Линус. Зачем ты так? Я думал, тот браток из нас котлету сделает.
– Да какой он браток, – сказал Линус. – Ты не слышал, что я сказал? Я теперь с ним.
– Я не врубаюсь. – Хенрик отодвинул пиццу. – Не понимаю, о чем ты.
Матти отреагировал спокойнее, чем Хенрик, и уже съел четверть острой пиццы «Субкоманданте Маркос», запив ее парой глотков пива. Помахал рукой около рта и обратился к Хенрику:
– Это не могло пройти мимо тебя. Чувак теперь заправляет. Всем. Все, кто идет против него, кончают с собой или пропадают. И он толкает кокс, чище которого никто никогда не видал. Дядя Линуса же пишет об этом.
– У меня нет времени читать газеты, – сказал Хенрик. – Задают до хрена, так что…
– Живот болит. – Матти посмотрел на Линуса. – Говоришь, ты теперь с ним. Что это значит?
За время краткой лекции Матти Линус успел справиться с первой пиццей и уже не чувствовал голода. Вторую можно будет посмаковать. Он наклонился вперед над столом и жестом призвал остальных сделать так же. Когда головы оказались настолько близко, что можно было говорить шепотом, Линус сказал:
– Это значит. В частности. Что у меня самая мощная поддержка. Вы же видели латиносов. И еще это значит. Что у меня есть килограмм. Того кокса, о котором сказал Матти. И еще это значит. Что вы должны ссать кипятком от радости, что меня знаете.
В наступившей тишине Линус воспользовался моментом и рассказал о качестве товара и установленной на него цене. Каждый получит сотку от цены реализации за грамм, кроме того, разрешалось накинуть еще максимум сотку сверху. В целом речь шла о возможной прибыли в двести тысяч. Когда Линус назвал цифру, за столом снова стало тихо, а потом Хенрик встал и сказал:
– Мне надо обратно.
– Сядь, – сказал Линус. – Ты не слышишь, что я говорю?
– Да, – поддакнул Матти. – Сядь.
Хенрик снова сел, мрачно покосился на нетронутую пиццу и сказал:
– Все это звучит отлично и все такое, но… я вообще-то учусь в школе.
– Зачем? – спросил Линус.
– Чтобы получить образование, а ты что подумал?
– И зачем оно тебе?
– Не знаю. Видимо, чтобы поступить в университет.
– А потом?
– Найти работу. Как все нормальные люди.
– Как кто?
Хенрик заерзал, продолжая смотреть на пиццу, словно она виновата в отсутствии у него планов на будущее. Линус знал, что Хенрик понятия не имеет, зачем он учится, просто его, не особо-то и спрашивая, заставили родители. Да и оценки у него были плохие.
– Давай еще раз сначала, – сказал Матти. – Ты говоришь, девяносто процентов, ты говоришь, пятьсот за грамм, и знаешь, что я тебе отвечу? А отвечу я: полная херня. Такое качество не достать, а если бы и можно было, это бы стоило… я, конечно, не настолько в теме, но минимум две штуки за грамм. Минимум.
– И тем не менее, – ответил Линус.
– Поверю, когда сам увижу.
– Увидишь.
6
После второй пиццы живот казался Линусу слепленным из пластилина. Линус наказал Хенрику и Матти отправляться в Берлогу и ждать. Хенрик все не унимался, но в конце концов согласился прогулять оставшиеся уроки – только потому, что круто опять увидеться. Только поэтому.
Линус выждал минуту и пошел за ними, проверяя, что они не будут за ним следить и не узнают, куда он направился. Когда Матти спросил, где хранится мифический товар, Линус ответил, что ему не стоит забивать этим свою прекрасную головку.
Он не хотел впутывать Кассандру, и на то было несколько причин. Во-первых, хотелось защитить ее, оградить от возможных разборок. Во-вторых, он считал, что в целом это и требуется от хорошего руководителя – разделять два звена цепи продаж. И, наконец, худшая и самая важная причина: он не хотел, чтобы Хенрик и Матти прознали про его отношения с Кассандрой.
У Хенрика никогда не было девушки, а девушка Матти, Юлия, была одной из самых красивых на районе. Встречая такую, все оборачиваются, чтобы глазами впитать ее походку, удостовериться, что она так же привлекательна, как и лицо, которое они только что видели. Притащить жирную эмо-девку Кассандру значило бы превратить себя в посмешище, а этого Линус больше не мог себе позволить.
Парни скрылись в подъезде у Хенрика, и Линус быстро пересек двор. В лифте, поднимаясь к Кассандре, обдумывал сложившуюся ситуацию, в которой многое не мог себе позволить. Он больше не бегунок, который должен терпеть и глотать льющееся на него сверху дерьмо, но и не барыга, чтобы самому диктовать условия. Он где-то посередине, где все сводится к тому, чтобы не потерять лицо.
Линус пришел забрать килограмм, и Кассандра начала болтать без умолку, назвала его идиотом, и от нее он это стерпел, но только от нее. Может, это и хорошо. Каждому нужен кто-то, кто осмелится возразить и заставит задуматься. Он задумался. А потом спросил:
– У тебя есть старый рюкзак или что-то вроде?
Опять бессмысленная болтовня, но в итоге Кассандра бросила ему свой школьный рюкзак, который носила в средних классах. Потертый, черный, усеянный значками с надписями: «Meat is murder»[54], «Reclaim the streets»[55] и «И кишками последнего попа сдавим шею последнего короля»[56]. Последнюю она сделала сама. Линус сложил товар и застегнул молнию.
– Что будет, если кто-то у тебя это отберет? – спросила Кассандра.
– Никто не отберет.
– Как ты можешь это утверждать?
Линус достал пистолет из комода в прихожей и засунул его сзади за пояс.
– Потому что никто не отберет.
Удивительно, но Кассандра никак не прокомментировала пистолет. Просто снова успокоилась, кивнула и сказала:
– То есть мы уже там.
– Я там. А где ты, я не знаю.
Кассандра взяла в ладони его лицо и нежно поцеловала Линуса. Он закрыл глаза и ответил на поцелуй. А вот у ее губ не было никаких недостатков, даже наоборот. Они подарили ему мгновение передышки в этот непростой день. Кассандра прислонилась лбом ко лбу Линуса и сказала:
– Я с тобой.
Снова выйдя во двор, Линус чувствовал себя прекрасно. Солнце проглядывало сквозь щель в одеяле из облаков, пицца улеглась в желудке, губы еще помнили поцелуй. Он нес килограмм идеального кокса за спиной, пистолет за поясом и другой мир в кармане.
Линус вспомнил, как еще пару недель назад стоял дома на балконе. Сжимал перила, вглядывался в город и ждал, когда все начнется. Теперь не просто началось, а и того больше. Пошла движуха. Наконец он ступил на путь.
7
Придя в Берлогу, Линус сразу понял, что с атмосферой там что-то не так. Линус ожидал, что команда будет смирно ждать, когда папа принесет сладости, но Матти сидел на диване с озадаченным видом, а Хенрик съежился в кресле, и глаза его заволокла блестящая пелена.
– Что такое? – спросил Линус. – Что-то случилось?
Матти развел руками.
– У Хенке типа нервный срыв, не знаю.
– Всё в порядке, – сдавленным голосом произнес Хенрик.
– Ну, давай, – сказал Линус. – Рассказывай. Мы должны быть на одной стороне.
Хенрик махнул рукой и показал на вещи в Берлоге.
– Да просто… я так давно тут не был.
– И что?
– Нам тут было так хорошо. Пару лет. Единственное хорошее время в моей жизни. Когда мы здесь зависали. Просто вспомнил. А сейчас кругом одно дерьмо.
Хенрик чуть не плакал. Линус приобнял его плечо и сказал:
– Давай, садись на диван. И смотри.
Хенрик сделал, как сказал Линус. Для начала надо определить порядок. Линус – главный и поэтому сидит в кресле. Подчиненные – на диване, руки на коленях. Матти подвинулся в сторону, чтобы освободить место для Хенрика, но старался его не касаться, словно опасаясь, что плаксивость Хенрика перекинется на него. Он бросил косой взгляд на Линуса, показывая, что оценил демонстрацию власти.
Линус сбросил с себя рюкзак, вытащил килограмм и со шлепком опустил его на крошечный журнальный столик. Матти сложил руки на груди, глядя то на пластиковую упаковку, то на Линуса. Выпятил нижнюю губу:
– И в это я, по-твоему, должен поверить? Что это оно?
Линус отклонился в кресле назад, так что пистолет врезался в поясницу. Показал на товар:
– Если это нюхнуть. Как мощнейший оргазм, только еще лучше.
Матти хохотнул и сказал:
– Знаете, что Юлия сделала на днях?
Здесь было не место разговорам о горячей телке Матти, поэтому Линус ударил костяшками пальцев по столу, так что Хенрик вздрогнул и поднял глаза.
– Насрать, что там сделала Юлия, – отрезал Линус. – Вы должны понять, что у нас тут происходит. Попробовав это, народ просто сходит с ума и родную мать готов продать за еще одну дорожку. Я это знаю. Я толкал этот товар некоторое время, и они просто. Сходят. С ума. Это… – Линус положил руку на товар и похлопал по нему, – …килограмм. Чистой. Власти.
Речь Линуса произвела эффект. Матти посмотрел на упаковку с бóльшим уважением, а Хенрик еще сильнее вжался в кресло. Затем в голову Матти пришла мысль. Он показал на товар:
– Говоришь, ты толкал это какое-то время. Я об этом ничего не слышал. И не видел денег от продаж.
Линусу не хотелось уходить в оборону, и все же он сказал:
– Потому что я не получил денег.
– Что за хрень, это у тебя такое хобби, что ли, – толкать высококлассный кокс? Потому что это весело?
Линус театрально вздохнул и наклонил голову:
– Матти. Иногда надо доказать собственную ценность. Прежде чем тебе тоже дадут поиграть.
– Это относится и к нам с Хенке, ты это хочешь сказать?
– Нет, вам можно сразу. Поэтому завязывай с подозрениями. Ты тут со мной говоришь. Или ты мне не доверяешь?
Матти сжал губы, посмотрел на товар и медленно кивнул. В тишине Хенрик воспользовался моментом и подал голос из глубины дивана:
– Я не могу в этом участвовать. Мне жаль, но не выйдет. Мне восемнадцать. Не пойдет.
Казалось, Матти наконец пересек границу и оказался на правильной стороне. Он ударил Хенрика по колену и сказал:
– Ну-ка, соберись. Мы же это обсуждали, когда, как ты говоришь, зависали здесь. Когда нам можно будет участвовать по-настоящему.
– Это было тогда, – сказал Хенрик. – Об этом я и говорю. Те времена прошли. И мне жаль. Дико жаль.
– Что у тебя на руке? – спросил Линус.
– Что?
– Покажи, что у тебя на руке.
– А, это. – Хенрик погладил пальцами руку в месте, где была наколота татуировка. – Это была такая глупость. Выглядит ужасно.
Линус и Матти обменялись взглядами, и Матти снова похлопал Хенрика по колену, на этот раз не так дружелюбно.
– Покажи, – сказал он. – Дай посмотреть.
– Да вы что? – спросил Хенрик. – Думаете, я ее свел?
– Я ничего не думаю, – ответил Матти. – Просто покажи.
Хенрик покачал головой, глядя то на одного товарища по «медвежьему братству», то на другого и как бы спрашивая: вы это серьезно? Не найдя в их глазах ничего, кроме зловещего любопытства, он пожал плечами и стал расстегивать рубашку.
Линус был доволен. Матти подхватил его метод давления и развил его. Так ведет себя босс. Достаточно лишь намекнуть, и подчиненные сами все сделают. Требование Линуса показать татуировку было лишь внезапным озарением, но сейчас в голове оформился план. Он встал с кресла, подошел к двери и защелкнул замок.
Когда он обернулся, Хенрик уже снял рубашку и закатал рукав на футболке. На плече обнаружился неровный синий треугольник.
– Довольны?
Линус показал на татуировку:
– Что она для тебя значит?
– Она значит, – ответил Хенрик, – что было время, когда мы были очень близки. Когда казалось, что все возможно. Поэтому я ее сохраню. Навсегда. Если ты это имеешь в виду.
– Не-а, – сказал Линус. – Я не это имею в виду. Я спрашиваю, помнишь ли ты, что она значит.
– Точно, – поддакивал Матти. – Что она значит?
– Блин, как вы задолбали. – Хенрик опустил рукав футболки. – Это глупость, которую мы сделали в детстве. Мы тогда много глупостей натворили.
– А я совсем иначе это помню, – сказал Линус. – А ты так это помнишь, Матти?
Матти помотал головой:
– Не-а. Я помню, что мы пообещали всегда держаться вместе. Поддерживать друг друга. Делить все друг с другом. Противостоять остальному миру.
– М-м-м, – промычал Линус. – И ты считаешь это глупостью, Хенке?
Глаза Хенрика снова заблестели, и он всхлипнул, натягивая рубашку:
– Я только хочу сказать…
– Мне плевать, что ты хочешь сказать, – произнес Линус. – Я слышу, что ты говоришь. И можешь не надевать рубашку.
Хенрик остановился, не успев вдеть правую руку в рукав. Нахмурив брови, он следил за Линусом: тот пересек комнату и открыл ящик, в котором они хранили вещи, которые когда-нибудь могут пригодиться. В данный момент пригодился бы нож для вскрытия коробок. Линус достал его и большим пальцем выдвинул лезвие.
– Раз ты так думаешь… – начал Линус.
Хенрик фыркнул:
– Прекрати, Линус. Это не смешно.
Он говорил ровным, лишь чуть сдавленным от сдерживаемого плача голосом, но Линус заметил, что Хенрик то и дело бросает взгляд на дверь и замок на ней. Линус встал рядом с Хенриком и лезвием ножа показал на плечо.
– Когда люди женятся, – сказал Линус, – они надевают кольца. А если потом хотят развестись, кольца снимают. Насколько я понимаю, ты хочешь развестись. В таком случае ее надо удалить.
Матти, тяжело дыша, кивнул:
– Совершенно верно.
– Хорошо, что ты согласен, – сказал Линус и протянул Матти нож. – Потому что это сделаешь ты.
Матти взял нож и облизал высохшие губы. Хенрик оставил рубашку на диване, а сам начал вставать со словами:
– В эту игру я больше не играю. Вы…
Линус достал пистолет и теперь держал его в нескольких сантиметрах от лица Хенрика:
– Сел.
Хенрик снова рухнул на диван. Он и Матти уставились на пистолет, который Линус направил Хенрику в правый глаз. Все молчали. Линус призывным жестом показал на плечо Хенрика, Матти с трудом сглотнул и спросил:
– Где ты его взял? Он… настоящий?
Линус кивнул:
– Давай уже. Просто вырежи ее.
Матти посмотрел на лезвие у себя в руке, словно оно стало острее и тяжелее и из игрушки превратилось в предмет повседневного применения. Который действительно можно использовать. Хенрик больше не смог сдерживать плач, и по его щекам потекли слезы:
– Послушайте, перестаньте. Это не смешно. Перестаньте. Мне же восемнадцать, я не могу толкать этот товар. Мне же типа пожизненное дадут, и вся моя дерьмовая жизнь будет спущена в унитаз, разве вы не понимаете?
Матти сидел словно парализованный и смотрел на плечо Хенрика, где под футболкой скрывалась татуировка. Линус сделал вдох и закричал: «Режь!», так что Матти подпрыгнул и закатал Хенрику рукав. Снова увидев синий треугольник, Линус вспомнил тот бесконечно далекий вечер, когда собственными руками набил его Хенрику, и ощутил укол меланхолии. Как же это далеко. Теперь надо двигаться вперед.
Матти поднял нож, покачал головой и опустил его.
– Я не могу, – сказал он Линусу. – Сам же понимаешь?
Линус передвинул пистолет с Хенрика на Матти:
– Можешь и должен. Я приказываю.
Дуло находилось в полуметре от лба Матти. Он уставился на Линуса. Что-то проскользнуло по его лицу, и почти радостным голосом он сказал:
– Стреляй, если хочешь. Не думаю, что ты это сделаешь, вряд ли мы уже дошли до этого. Хотя я могу ошибаться. Ничего. Но резать я не буду.
Линус улыбнулся. Примерно на это он и рассчитывал. Матти был непоколебим, такого хорошо иметь в своей команде.
– Ты совершенно прав, – сказал Линус. – Я не выстрелю в тебя, зачем на тебя растрачиваться. Но…
Линус приставил пистолет к колену Хенрика и надавил так, что смял темно-коричневые дорогие брюки чинос, которые Хенрик стал носить в новой школе.
– …сюда я выстрелить могу. До этого мы уже дошли. Так что, Хенрик… – Линус посмотрел на Хенрика, который сидел, сложив руки на животе и стуча зубами от страха. – …теперь тебе выбирать. Колено или татуировка?
– Та-та-та-татуировка, но, блин, Линус… Линус…
– Завязывай с этим, – произнес Линус. – Не сработает. Ты предатель, и мне на тебя насрать. Давай, Матти, или я снесу ему колено. Я серьезно, и ты это знаешь.
Матти посмотрел Линусу в глаза, увидел, что это правда, сделал глубокий вдох, медленный выдох, а потом снова поднял нож и сказал:
– Сорян, Хенрик.
Тихим голосом он добавил, обращаясь в основном к самому себе:
– Блин, вот грязи будет…
– Ладно! – заорал Хенрик и поднял руки вверх. – Ладно, ладно, ладно!
– Ладно что? – спросил Линус.
– Ладно! Я согласен.
– Согласен на что?
– Я буду толкать твой товар! Буду!
Линус опустил пистолет, наклонился к Хенрику и прошептал:
– Тогда, наверное, не стоит так кричать.
8
– Что, мать твою, на тебя нашло?
Матти спрашивал со смесью восхищения и недоверия, приправленной щепоткой мольбы в духе «вернись к нам». Линус не рассказал о поле и не собирался этого делать. Открыться означало бы совсем потерять контроль, к тому же, возможно, об этом рассказывать нельзя, поэтому он лишь ответил:
– Просто я знаю, как обстоят дела. Вот и все.
– И тогда дают пистолет?
– В том числе. Ладно. Сейчас дело вот в чем…
Линус рассказал о логистике. В качестве теста Хенрику и Матти дадут по двадцать пять грамм. Пять пакетиков по четыре и пять по одному грамму. Сотня крон комиссионных, и максимум сотню можно накинуть сверху на каждый грамм. Пять штук дохода на нос. Линус не будет вникать в детали сбыта, но через пять дней двадцать штук должны лежать на столе.
– А кто фасует? – спросил Матти. – Ты?
– Не-а. Телка, которая заняла третье место в «Голосе» в четырнадцатом году.
– Что ты несешь?
– Что тебя это заботить не должно.
Уголки рта у Матти дрогнули, и он немного сжался, словно его ударили в живот. Если ты босс, то предсказуемо остаешься в одиночестве. Линус больше не мог рассказывать о своих делах и обсуждать их, как раньше, теперь нужно было создать себе соответствующий имидж без изъянов. Это одновременно печалило и пьянило.
С того момента, как Линус сказал Хенрику понизить голос, тот сидел на диване, зажав руки между ног и с таким видом, как будто его вывели из зоны катастрофы, предварительно закутав в термоодеяло. Он спасен, но кругом остались одни руины. Сейчас что-то произошло. Словно выпив «Рэд-булла» и наконец ощутив эффект, Хенрик выпрямился, тряхнул плечами и произнес:
– Послезавтра в школе вечеринка. Я знаю несколько человек, которые курят, и еще несколько, которые, скорее всего, нюхают.
– Ты там будешь королем, – сказал Линус. – Только предупреди их, чтобы взяли с собой бабло.
– Можно и через телефон перевести.
– Разве эти платежи не регистрируются, чтобы их можно было отследить?
– Да, но это же не гигантские суммы. Должно прокатить.
– Допустим, но я не хочу, чтобы потом ты переводил деньги мне.
– Я разберусь.
В глазах Хенрика загорелся новый огонек – на это Линус и надеялся. Пока Хенрик пребывал в апатии, Линус опасался, что шоковая терапия не удалась и ему придется иметь дело с бесформенным куском желе. Но теперь все утряслось: Хенрик согласился, и это главное. По большому счету, любая ситуация окажется нормальной, если ее принять. Не трепыхаться, не мечтать о другом, не жалеть. Принять. А потом просто двигаться вперед, постепенно, не спеша.
Линус был убежден, что оказал Хенрику услугу, вынудив его согласиться. Школа в Тэбю? Кого он пытался обмануть? Линус понимал, что чувак с мозгами может улететь из Сарая на крыльях из книжных страниц, но Хенрик не такой, да и мозги у него не те. Линус заставит его осознать ситуацию, играть теми картами, которые есть на руках, и к тому же…
– Вы должны кое-что понять, – сказал Линус. – Можете считать, что я вами командую, что я изменился, и, правда, я действительно изменился. Но на это есть причина.
Линус выдержал театральную паузу, чтобы убедиться, что полностью завладел их вниманием. Так и было. Парни смирно сидели рядом на диване, как он и хотел с самого начала, и ловили каждое его слово. Линус показал на товар:
– Такое бывает один раз в жизни, понимаете? Такое качество, такая цена, та поддержка, которая у нас есть. Мы стоим под гребаным золотым дождем, и он идет прямо сейчас. Если все сделаем красиво, потом можно будет только отдыхать и расслабляться. Получим такое адское бабло, что будем в шоколаде. Квартира, машина – не вопрос. Тусить в шикарных отелях на пляже – не вопрос. Но делать дело надо сейчас, не потом. И нельзя говорить: «Я не знаю, я боюсь». Этот шанс нам выпал сейчас, все происходит сейчас. Вы должны это понять. Я делаю это ради вас. Тоже.
Мотивационная речь Линуса сработала. Матти и Хенрик постепенно превратились в отстраненных наблюдателей и увидели перед собой картину, которую живописал Линус. До этого момента они как будто были не способны разглядеть связь между товаром на столе и радостями жизни, которые описал Линус. А теперь разглядели.
И стали перебирать все возможности, которые им откроются, когда они разбогатеют. Линус позволил себе подурачиться, побыть одним из них, все было как в старые добрые времена, и в то же время нет. Даже когда Линус шутил, что купит такую же машину, как в игре «Mario Kart», часть его сознания находилась в черном воздушном шаре и управляла им на расстоянии. Этот милый треп тоже был частью стратегии, способом заставить команду расслабиться и больше думать о сплоченности и братстве, чем о простреленных коленях.
Устав от коллективных фантазий, они немного посидели в тишине, предаваясь собственным мечтам, а потом Матти спросил:
– Как они тебя нашли?
– Кто?
– Ты же рассказывал про историю с Чиво. Но как они нашли тебя, тогда, до того? За тобой же не угнаться.
– Меня сдали.
– Что за… типа кто-то…
– Да. Кто-то. Его зовут Жестянка.
– О’кей. Что ты собираешься с этим делать?
– Рад, что ты спросил. Это следующий, как это называется, пункт на повестке дня. Хенке, ты со мной.
Хенрик не следил за разговором. Его внутренний насос фантазий работал интенсивнее, чем у других, ведь ему столько всего недоставало. Он посмотрел на Линуса заспанными глазами и спросил:
– Что?
– Мы кое-кого навестим. Того, кто меня сдал. В нынешней ситуации так больше не пойдет.
Одной из причин плохих оценок Хенрика была неспособность увидеть общий контекст и сделать соответствующие выводы. По той же причине он сейчас спросил:
– Что не пойдет?
Матти закатил глаза:
– Ты что, не слышал? Он сдал Линуса. Думаешь, братан может допустить, чтобы его сдали, как какую-нибудь шлюху?
Линус не возражал, когда Матти назвал его братаном. Пусть. Братаном становишься тогда, когда достаточно много людей считают тебя таковым. Матти, видимо, был одним из них.
Теребя худые руки, Хенрик спросил:
– Разве не лучше взять Матти?
– Матти, – сказал Линус, – сладкий как сахар, но выглядит как гребаный гангстер, а ты – нет. Поэтому со мной пойдешь ты.
Хенрик вяло запротестовал, зная, что это бесполезно. Теперь он в игре. Они вышли из Берлоги в подвал. В месте, где вентиляционные трубы сгибались под потолком, Линус встал на цыпочки, пошарил рукой и нашел лом. Потом они пошли к Жестянке.
9
После случая с Чиво Жестянка наверняка превратился в обтянутый кожей комок нервов. Его покровителя уже не было в живых, и, когда месть настигнет Жестянку, он окажется один, так что сейчас, вероятно, подозревает всех и вся. Надо было действовать осторожно, чтобы из этого что-то вышло.
Хенрик позвонил в дверь, а Линус поднялся на один лестничный пролет выше и прижался к стене. У него дома тоже был глазок, и он знал, где надо встать, чтобы Жестянка его не увидел. Товар в рюкзаке давил на лопатки, пистолет терся о кожу за поясом, лом нагрелся в руке. В груди щекотало, и Линус наслаждался каждой секундой.
Дверь не открыли, и Линус жестом велел Хенрику позвонить снова. Когда отзвучали несколько коротких звонков, внутри послышались крадущиеся шаги. Сейчас Жестянка смотрел в глазок. Хенрик сделал то, что хотел от него Линус: изобразил пантомиму, смысл которой сводился к тому, что у него есть важная информация, но он не может кричать на лестнице. Затем ухмыльнулся, вытянул губы трубочкой и беззвучно произнес: «ЧИ-ВО».
Хенрик опустил руки и выглядел совершенно безобидно. В замке провернулся ключ, и дверь на несколько сантиметров приоткрылась. Линус расслышал звон дверной цепочки, которой, как он предполагал, воспользуется Жестянка. Из квартиры послышался шепот:
– В чем дело? Ты кто?
Хенрик, вот ведь дебил, посмотрел на Линуса, чтобы получить дальнейшие указания, и Линусу пришлось броситься вниз по лестнице, чтобы успеть просунуть лом в дверную щель. Жестянка уже почти закрыл дверь, и затея Линуса полетела бы коту под хвост, если бы нижняя часть лома не оказалась тоньше верхней. В последний момент он успел затолкать ее в проем и навалился всем телом, чтобы закрепить. Теперь дверь было не закрыть.
– Привет, Жестянка, – поздоровался Линус, обращаясь к вытаращенному от ужаса глазу, который виднелся из-за двери. – Есть разговор.
Линус прижал лом к стене и еще немного, насколько позволяла цепочка, открыл дверь. Жестянка часто дышал и затравленно тряс головой.
– Я не хотел, – сказал он. – Я не виноват, меня заставили, они меня били…
– Знаю, знаю, – ответил Линус. – Если сделаешь все, как я скажу, ничего не случится.
– Я тебе не верю.
– Во что ты веришь, никого не волнует. Мне ничего не стоит сломать эту цепочку, но тогда я буду очень недоволен.
Линус продолжал играть свою роль, хотя то, что он сказал про цепочку, было ложью. Он мог лишь держать дверь открытой, но Жестянка в нынешнем состоянии едва ли способен был это вычислить.
– О чем ты хочешь поговорить? – спросил Жестянка.
– Ты меня сдал. Я хочу поговорить о том, как ты за это заплатишь. Совсем необязательно кровью. Если сейчас же откроешь дверь.
Линус недооценил Жестянку. Тот наклонил голову ближе к двери и увидел лом, дверной косяк и то, что Линусу нечего использовать в качестве рычага. Они посмотрели друг другу в глаза. Так можно стоять до посинения. Линус почувствовал руку у себя на спине и жгучую боль, когда рука выдернула у него из-за пояса пистолет.
– Открой гребаную дверь, – прошипел Хенрик и просунул дуло в щель, словно целился в открытый рот Жестянки. Линус от изумления чуть не выронил лом, но взял себя в руки и снова принял командование.
– Рано или поздно я до тебя доберусь, – сказал он. – Но тогда я буду гораздо злее. Открой сейчас, и все будет хорошо.
Несколько секунд прошли в тишине. Жестянке надо было многое обдумать. Линус и Хенрик толкались у двери, один с ломом, другой с пистолетом – в общем, ситуация некрасивая. Недовольство, о котором предупредил Линус, только нарастало. К счастью, Жестянка одумался. Дрожащими руками он снял цепочку и открыл дверь.
Жестянка сделал несколько шагов назад и теперь стоял на краю половика, покрывающего пол в прихожей. Он выглядел чудовищно. Линус знал, что Жестянка работает водителем автобуса, но в нынешнем положении ему нельзя было доверить даже самокат. Небритые и бледные пухлые щеки, редкие волосы, на лбу, словно жемчужины, выступили капли пота. Он был одет в голубую рубашку с коротким рукавом, застегнутую так небрежно, что виднелся волосатый живот, под мышками – темные пятна от пота. В правой руке Жестянка держал большой гаечный ключ, и теперь он им замахнулся.
– Ты это серьезно? – поинтересовался Линус.
– Что ты собираешься делать? – спросил Жестянка. Его глаза светились отчаянием, граничащим с безумием. Линус собирался сказать что-нибудь успокаивающее, но краем глаза снова увидел пистолет.
– Положи, или я в тебя выстрелю, – прошипел Хенрик, тоже охваченный безумием, и Линус почувствовал, как ему на щеку упала капля слюны. Он стоял между двумя психами, и это могло закончиться чем угодно.
Линус убрал с половика левую ногу, перенес вес на правую, а затем резко отвел ее назад. Половик дернулся, Жестянка приземлился на свою жирную задницу, и гаечный ключ выпал у него из рук. Линус указал на него ломом, а затем повернулся к Хенрику с протянутой рукой.
На секунду показалось, что Хенрик откажется возвращать пистолет, но затем пелена у него перед глазами рассеялась. Он заморгал, протянул пистолет и произнес:
– Ну, я просто…
– Ш-ш-ш, – сказал Линус и снова повернулся к Жестянке, который широко раскрытыми глазами уставился на пистолет. Линус повертел им перед носом у Жестянки, а затем подчеркнуто медленно засунул обратно за пояс. Жестянка сосредоточил внимание на ломе. Так же медленно, словно желая унять беспокойную лошадь, Линус прислонил лом к стене, показал пустые ладони и сел на корточки перед Жестянкой, от которого несло прошибшим его от ужаса потом.
– Дело вот в чем, – произнес Линус. – Мне надо где-то жить.
Жестянка неистово закивал, но Линусу показалось, что на самом деле он не понял, что только что услышал. Заяви Линус, что в холодильнике живет белый медведь, Жестянка закивал бы с той же готовностью. Линус продолжил:
– Поэтому я собираюсь жить здесь.
Жестянка продолжал кивать:
– Конечно, не вопрос, никаких проблем.
– Отлично, – сказал Линус. – Но ты здесь жить не будешь. Платить за квартиру, разбираться со счетами – да. Но не жить.
Жестянка смотрел на Линуса блуждающим взглядом, но кивать не переставал:
– Где… где же мне тогда жить?
– Ну, это же не моя проблема, правда? У тебя есть пять минут на сбор вещей. Не хочу больше тебя видеть.
До Жестянки наконец дошло, и его глаза забегали в поисках выхода из ситуации. Сказать что-то, пойти куда-то, что угодно, лишь бы все это было не всерьез. Он открыл и снова закрыл рот, его дыхание участилось, и Линус отметил, что, помимо всего прочего, у него отвратительно пахнет изо рта.
Хенрик прошел мимо Линуса и пнул Жестянку ногой, так что тот заскулил.
– Давай, жиртрест! – закричал Хенрик. – Ты слышал, что он сказал!
Жестянка встал на ноги и, покачиваясь, пошел в спальню. Линус сделал Хенрику знак, чтобы тот пошел с ним в гостиную.
Жестянке было за тридцать, но его представления о дизайне интерьера остались подростковыми. На стенах в убогих рамах висели постеры в жанре фэнтези, на которых полуголые пышногрудые женщины размахивали огромными мечами. Продавленный диван, большой телевизор и стеллаж в полстены с DVD и blu-ray-дисками. В нескольких местах в коллекции зияли дыры, поскольку некоторые экземпляры Жестянка продал, чтобы финансировать свою зависимость. Клочья пыли на плинтусах, засохшие пятна от пива на журнальном столе, крошки чипсов и попкорна на полу перед диваном. Хенрик осмотрелся и усмехнулся:
– Блин, ну и дыра, а?
– Хенрик.
– М-м-м?
Линус дождался, когда Хенрик повернет к нему лицо, и влепил ему такую хлесткую пощечину, что ладонь обожгла боль и заныло плечо. Раздался щелчок, словно от удара плеткой, и Хенрик упал вбок, но, прежде чем рухнуть на пол, успел подставить руку и зацепиться за стол. На глазах выступили слезы, щека стала пунцовой.
– Линус, какого?..
– Слушай сюда, – сказал Линус и встал лицом к лицу с Хенриком. – Ты никогда, ни при каких обстоятельствах, не должен ничего брать у меня, если я отчетливо не сказал тебе это сделать. И особенно…
Хенрик выпрямился и оторвал ладонь от липкого пятна на столе.
– Я бы не начал первым, если бы я не…
Линус поднял руку в знак предостережения, и Хенрик замолчал. Линус сказал:
– Ты должен делать то, что я скажу, и не высовываться. Личные инициативы не нужны, понял?
Хенрик выпятил нижнюю губу, как капризный ребенок, и положил руку на щеку, по которой ударил Линус. Он не понимал новый расклад, действительно не понимал, и Линус начал размышлять, как и где ударит его снова, но вдруг Хенрик сказал:
– Понял.
– Что ты понял?
– Что я должен делать то, что ты скажешь.
– И почему же?
Рука Линуса болела после удара, и он надеялся, что Хенрик не ответит: «Чтобы ты меня не бил», ведь тогда именно это ему и придется сделать. К счастью для обоих, Хенрик ответил: «Потому что тебе лучше знать», а это и был правильный ответ.
Линус расслабился и продолжил с того места, на котором остановился Хенрик. Буркнув: «Да уж, тут точно не Гранд-отель», он принялся изучать стеллаж с дисками – там преобладала порнуха и фэнтези. Зная о том, что Жестянка нюхает кокс, можно было сделать вывод, что этот чувак испытывает острую потребность в эскапизме. Наверняка включает в автобусе автопилот и мечтает скорее оказаться дома, в своей дыре, где дрочит и мечтает о телках в металлических корсетах.
Картина вышла такой мрачной, что на секунду Линус ощутил угрызения совести. Выгнать Жестянку – все равно что выкинуть на мороз домашнего кота, и пусть выживает как хочет. Затем Линус вспомнил о крюке, электрошоке и подгузнике. Угрызения совести исчезли, а на смену им пришло желание проучить Жестянку как-нибудь еще. Хотя если не будет ломаться, то и этого достаточно.
В отличие от Хенрика, Жестянка, похоже, все понял. Понял, что дела его будут плохи, если не подчинится. Пять минут спустя он стоял в прихожей с набитым до отказа чемоданом.
– Ключ, – потребовал Линус, и Жестянка показал на крюк, на котором одиноко висел ключ с брелоком в виде Дарта Вейдера.
– Как долго ты будешь здесь жить? – осторожно спросил Жестянка.
– Сколько потребуется. Запасной ключ.
– У меня нет.
– Есть.
– Нет.
Линус слышал, что за спиной нетерпеливо топчется Хенрик, которому на этот раз удалось сдержаться и не проявить инициативу. Жестянка начал упираться, поэтому Линус поднял с пола лом, взвесил его на руке и обратился к Жестянке:
– Смотрел «Олдбой»?
Жестянка кивнул, его взгляд притягивали заостренные концы лома, которые прекрасно подходят для вырывания зубов.
– Хорошо, – сказал Линус. – Если ты настолько туп, что не сделал запасной ключ, то заслуживаешь, чтобы тебе пересчитали зубы. Хенрик, держи его.
Хенрик сделал шаг вперед, Жестянка покачал головой.
– Ладно, ладно, – сказал он и, порывшись в кармане, достал ключ и отдал его Линусу. Ключ висел на пластмассовом брелоке с изображением девушки в бикини, которое исчезало, если брелок пошевелить.
– Ты – жалкий мудак, тебе это известно? – спросил Линус и указал ломом на дверь. – Вали отсюда, пока зубы целы.
Жестянка умоляющим взглядом посмотрел на Линуса и подошел на шаг ближе. Почувствовав его несвежее дыхание, Линус чуть было не подался назад, но устоял, потому что так поступает братан. Жестянка понизил голос, словно было важно, чтобы Хенрик не услышал.
– Слушай, Линус, – сказал он. – А можно сначала нюхнуть дорожку, совсем маленькую?
Такого поворота Линус не ждал. Он внимательно посмотрел на Жестянку и подумал, что тот сказал бы, узнай он, что за спиной у Линуса целый килограмм того, полграмма чего он сейчас просил.
– Жестянка, – ответил Линус и погрозил ломом. – Если ты сейчас не уберешься, нюхать тебе будет нечем.
Удивительно, но, только когда Линус это сказал, Жестянка принял недовольный вид. Он только что лишился жилья и большинства вещей, но, видимо, это не шло ни в какое сравнение с тем, чтобы лишиться дорожки. Чувак просто истинный наркоман. На секунду показалось, что он начнет качать права, но он взял куртку и скрипучий чемодан и, не оглянувшись, вышел из квартиры.
10
Пока Хенрик изучал стеллаж с дисками, Линус провел осмотр в квартире. На кухне не было стола, и, учитывая липкий журнальный столик, Жестянка наверняка ел перед телевизором. Кухонной утвари почти не было: Линус не нашел ни венчика, ни лопатки. Объяснение этому обнаружилось в морозилке, забитой полуфабрикатами и мороженым, мороженым, мороженым… В мусорном ведре под раковиной лежали две скомканные коробки из-под пиццы. Ничего удивительного, что Жестянка отрастил себе брюхо.
Вопреки опасениям Линуса, в ванной оказалось не так грязно. На полотенцесушителе болтался автомобильный ароматизатор в форме елки с запахом «Новый автомобиль», который смешивался с запахом чистящего средства. На двери висел календарь со «Звездными войнами», а на подоконнике ванной выстроились в ряд пластмассовые фигурки героев «Властелина колец». В груди у Линуса заныло – тяжелый печальный скрежет.
Наконец, спальня. Дыра внутри дыры. На окне тонкая красная штора, на стене разноцветная гирлянда, создающая ощущение дешевого ночного клуба. На прикроватном столике несколько книг в жанре фэнтези с яркими обложками, рядом девяностосантиметровая кровать с вязаным покрывалом. Скрежет в груди у Линуса усилился, когда он увидел белого игрушечного медведя, сидящего у спинки кровати. Словно кто-то отказывался прекращать грустный рассказ, а только добавлял новых деталей.
Линус открыл дверцу шкафа и нашел там объяснение тому, откуда у Жестянки такое прозвище. Двустворчатый шкаф был забит пустыми банками из-под пива, заботливо поставленными друг на друга. Несколько сотен штук, и, насколько видел Линус, там не было и двух одинаковых. С внутренней стороны дверцы висел написанный от руки огромный список. Столбец за столбцом названия сортов пива, напротив каждого – оценка по шкале от одного до пяти. Рядом с наименованиями, получившими пятерку, приклеены маленькие желтые звезды.
Эти звездочки стали последней каплей. Линусу сдавило грудь, будто гигантские руки отжали его легкие, словно тряпки. В глазах потемнело, и пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Горе, треклятое горе, не жизнь, а сплошной беспросветный ад и одиночество – вот и ищите тут смысл, если можете.
Тело словно превратилось в один большой гудящий колокол, в голове грохотало и шумело, когда язык колокола касался металла, и Линуса затрясло от вибраций, а на спине проступил холодный пот. Ужас. В чистом виде ужас.
Что я сделал?
Ты сделал себя сам.
Кто я?
Ты – ничто. Есть только мрак.
Линус попытался втянуть воздух в сжавшиеся легкие и обнаружил, что у него получается. Глубже и глубже, пока не смог выпрямиться. Звон колокола стих и превратился в далекое эхо, Линуса больше не трясло, пот на спине высох. Он подошел к кровати, взял медведя и бросил его в шкаф, сбив все банки, после чего закрыл дверь.
Когда Линус вошел в гостиную, Хенрик уже закончил рассматривать диски и сидел на диване с кока-колой и книгой фотографий со съемок «Темного рыцаря».
– Блин, ну и хата, – повторил он.
Очевидно, Хенрика так вдохновило то, что они сделали с Жестянкой, что теперь он считал себя настоящим гангстером.
– Даже не пытайся, – ответил Линус. – Все равно звучит нелепо.
Хенрик допил колу и состроил обиженную гримасу. Линусу было плевать. У него был собственный момент слабости, но он прошел. Оставались еще дела, которые надо было сделать, и на выяснения отношений у него не хватало времени.
– Мы уходим, – сказал он и пошел в прихожую. Только открыв входную дверь, Линус заметил, что Хенрик за ним не пошел. Он раздраженно покачал головой и вернулся в гостиную, где Хенрик изучал клочья пыли на полу. – Я сказал, мы уходим. Это означает, что мы уходим.
Хенрик посмотрел на него так, словно хотел что-то сказать, но не решался. Линус поманил его рукой:
– Выкладывай. Сразу.
– Ну, это самое… может, я тоже смогу здесь жить?
– Где?
– Здесь. На диване.
На секунду Линус задумался и увидел расклад, который его устраивал. Он сказал:
– Ладно. Но тогда тебе придется стать Золушкой.
Глаза Хенрика сузились. Сложно придумать что-то еще более унизительное, чем быть принцессой из диснеевского мультфильма. Он снова недовольно нахмурил брови и помотал головой.
– Что значит Золушкой? Не хочу я быть Золушкой.
– Ладно. Больше не хочешь быть моей сучкой? Если ты будешь здесь жить, тебе придется делать уборку. Мыть посуду. Стирать. Готовить.
– Я не умею.
– Что не умеешь?
– Готовить.
– А остальное? Умеешь?
– Наверное.
– Отлично. Сейчас я пойду домой, вернусь через несколько часов. И когда вернусь – здесь будет убрано. Идет?
Хенрик пожал плечами, но всем своим видом показывал, что все это ни разу не нормально. И все же ответил:
– Пожалуй.
– Ладно. Увидимся.
В последней попытке сохранить хоть какое-то достоинство Хенрик скорчил гримасу отвращения и спросил:
– И где мне взять чертов пылесос?
– Хенрик. Если ты его поищешь, то наверняка найдешь. Вместе с гребаной шваброй и долбаной тряпкой.
И Линус направился к входной двери, напевая рабочую песню мышей из старой «Золушки».
11
Поворачивая ключ в замке, Линус услышал, как мама, шаркая тапками, бежит к двери. Когда он открыл дверь, Бетти стояла в прихожей, лицо ее было пунцовым, руки сложены на груди. Под широко раскрытыми глазами виднелись темные круги, зрачки, словно лазерные прицелы, бегали по его лицу.
– Где же ты был? А? Где ты был?
– На улице.
Бетти зажмурилась от боли, и морщинки в уголках глаз стали резче.
– Знаю, что на улице! – Ее шепот срывался на крик. – Но что ты там делал? Почему не позвонил? Ты понимаешь, как мы с папой волновались? Как ты можешь с нами так поступать? Ты настолько нас ненавидишь?
Слишком много вопросов, на которые так просто не ответить. Линус сбросил кроссовки и, не снимая куртку, прошел в гостиную, где в коляске сидел папа с искаженным, непонятным выражением лица. За спиной продолжала шипеть Бетти, ее лицо было так близко, что Линус шеей чувствовал ее дыхание.
– Мы не могли спать, не могли есть, думали, ты уже мертв. Ты же всегда звонишь, почему сейчас не позвонил, я думала… думала…
Мамин голос оборвался, и она расплакалась. Что-то сдавило Линусу виски, все вокруг ощущалось таким вязким, словно каша, через которую надо пробираться, вместо того чтобы четко и бесстрастно принимать решения, на которые он теперь был способен. Линус кивнул папе, вышел на балкон, положил руки на перила. К счастью, мама за ним не пошла.
Смеркалось, рекламные щиты на крышах рядом с Норртуллем стали ярче в темноте и словно кричали еще громче. Линус схватился за алюминиевые перила.
Пошла движуха. Началось.
Он снова вспомнил, как стоял здесь несколько недель назад. Насколько все изменилось, насколько изменился он сам. Нынешний Линус был грузнее, мрачнее. Лучше. Он обернулся.
Родители смотрели на него из гостиной. Сквозь окно они ему виделись словно фигурки в аквариуме, два грустных экземпляра вида Homo sapiens, выставленные на обозрение. Папин перекошенный рот, мамины заплаканные глаза. Как в прошлый раз, Линус попытался испытать к ним нежность, и это даже наполовину удалось, поскольку он им сочувствовал.
Мрак, поселившийся в его теле, был свойственен и папе, хотя он не мог действовать, исходя из этого. В маме мрак тек расплывчатыми струйками, словно тень колючей проволокой опутывала ей внутренности. Тот же мрак, что и у него, только выражался он столь жалким образом. Вот на чем основывалось его сочувствие.
Линус вошел в гостиную, опустил руки, показал ладони, а затем сказал:
– Сожалею, если заставил вас волноваться. Я не хочу, чтобы вы переживали, и прошу у вас прощения.
Бетти собиралась что-то сказать, но закрыла рот и взглянула на мужа – он смотрел на нее с таким облегчением, какое только могли выразить его глаза. Линус подошел еще на шаг ближе и продолжил:
– Знаю, как вам трудно, как вы стараетесь. Я не всегда был тем сыном, которого вы заслуживаете, поэтому простите меня. Я вас люблю.
Когда эти слова, которых Линус никогда не произносил, из него вырвались, он обнаружил, что, во-первых, сказать их было легко, а во-вторых, по большому счету, это правда. Слова – лишь звуки, которые издает тело для достижения определенного эффекта, но менее правдивыми они от этого не становятся. Почти. Он не был уверен, что любит мать, но сочувствовал ей, и этого вполне достаточно.
Желаемый эффект был достигнут. Бетти зажала рот руками, из глаз текли слезы. Ее тело вздрогнуло, словно от внезапного порыва ветра, плечи затряслись, когда она, всхлипывая, попыталась сдержать плач. Пробормотав: «Извините, мне надо…», мать ушла в спальню и закрыла за собой дверь.
Если бы Линус, как уже случалось прежде, подслушивал под дверью, он бы услышал, как отвинчивается пробка бутылки, а затем «Бейлис», булькая, переливается в бокал, после чего следуют глотки. Благодаря недавно обретенной проницательности Линус понял, что мама и в этом похожа на него. Слишком сильные эмоции, будь то счастье или горе, часто приводили к катастрофе, и их надо было подавлять. Вот она и занималась, как говорится, самолечением. С помощью «Бейлиса».
– И-и-ину-у-у…
Из уголка папиного рта на плечо текла струйка слюны. На столе всегда стояла коробка с салфетками, и Линус достал одну и вытер папе щеку и рот. Затем подошел к комоду и взял фотографию, на которую хотел посмотреть папа в последний раз, когда они были наедине. Линус сел на диване рядом с коляской, поставил фото папе на колени и повернул так, чтобы ему тоже было видно.
Папа в костюме жокея обнимает жену и сына. В лучах солнечного света. Линус не помнил именно этот момент, но помнил, что́ ощутил, когда увидел, что папа выиграл заезд. Верхом на лошади сидел его папа, и он пересек финишную черту раньше остальных. Среди тысяч зрителей только у него был папа, который только что победил. Поэтому он чувствовал себя особенным, избранным.
Глядя на фотографию, Линус не испытывал почти никаких эмоций. Вот он, папа и мама девять лет назад или около того. Тогда ситуация была одна, сейчас – другая. Все изменилось, он сам изменился.
С папой все было иначе. Он рыдал в голос. По щекам текли слезы, из носа – сопли. Линус вытирал папино лицо салфетками, гладил его по голове и шептал, словно обращаясь к ребенку: «Ну, ну…» Папа не мог ни что-то сказать, ни сделать, и к нему Линус испытывал ту нежность, которую никак не мог испытать к маме. Когда папа успокоился, Линус сел перед ним на корточки и положил руки ему на колени.
– Папа, когда-нибудь мы отправимся в путешествие – только ты и я.
Папа сделал едва заметное движение головой. Линус знал, что оно означает отрицательный ответ. Папа произнес:
– Н-н-не-е-е м-мо-о-огу. П-про-п-пар-п-пр…
Линус не стал ждать, когда папа произнесет «парализован» или «прости». Достал из кармана стеклянную баночку, показал ее папе, затем потряс, и вязкая черная субстанция поползла по стенке.
– Сможешь, – сказал Линус. – Обещаю.