1
Линус находился на маскараде, причем не самом плохом. Вокруг двадцать с лишним человек, скрывающих свое истинное лицо. Примерно половина в масках известных людей, от Фредди Крюгера до Дональда Трампа, а другая половина в масках кого угодно, лишь бы не их самих. Линус узнал только Алекса, который использовал свой образ с поля и был в маске Джокера.
Себе Линус выбрал нейтральную маску брутального темнокожего мужчины. Точно он не знал, может рэпер какой-то, но ему неизвестный.
Единственный свет исходил от месяца на небе, который отбрасывал бледное сияние на здание гольф-клуба, заснеженную землю и серебристый, отливающий голубоватым кемпер, к которому все молча повернулись. Линус с Алексом кивнули друг другу, и это был единственный акт коммуникации, в котором поучаствовал Линус с тех пор, как пришел за пять минут до назначенного времени.
Идея с масками понятна. Если ты не знаешь остальных, невозможно их сдать, а если кто-то недоволен руководством, нельзя провести никакую скоординированную акцию. Но в то же время существовал и риск. Откуда было знать, что половина присутствующих не легавые с пушками и остальными причиндалами, которые они выхватят, когда начнется представление?
Линус огляделся и попытался представить себе, какие маски могли нацепить легаши, если бы захотели проникнуть сюда инкогнито. Вон тот чувак в маске дьявола на обочине? Или этот старик, который размахивает руками, чтобы согреться? Хотя бы не видно ни одной куртки, в которую был одет легаш в штатском на районе.
В начале девятого дверь в кемпер открылась, и собравшиеся распрямились, как посетители церкви, когда священник вступает на кафедру. Линусу было интересно, какое лицо будет на Иксе, но на нем не было никакого. То есть свое собственное – то есть никакого. Линус был благодарен за слабый свет, который избавил его от необходимости смотреть на детали на этом лице: он даже не понимал, как они могли возникнуть, что этому лицу пришлось пережить. В лунном мерцании можно было разглядеть лишь тени от глубокого шрама в виде буквы «Х», вырезанного на лице, но их хватило, чтобы Линусу стало не по себе.
Икс вышел из кемпера, постоял молча, глядя на собравшихся, словно пересчитывал их по головам или ждал вопроса, вызова. Затем поднял руки, сделал жест ладонями и сказал: «Падайте».
Линус не был уверен, сделал он это по собственной воле или что-то его заставило. Ноги подкосились, или он дал им подкоситься, и он упал лицом в холодный мокрый снег. Влага тут же проникла в брюки и охладила ноги, а он лежал и смотрел в темно-синюю слякоть. Падая, он услышал звук других падающих тел, приглушенный плеск. Теперь все вокруг лежали.
Перед ним послышались медленные шлепающие шаги – значит, Икс подошел ближе, и у Линуса возникла новая мысль: всех, кто лежит на этом пустом поле для гольфа, сейчас казнят. Такую картину породили шаги Икса и его собственное беззащитное положение с обнаженной шеей, и Линус невольно вздрогнул.
Еще несколько минут прошли в тишине. У Линуса было время обдумать эту мысль со всех сторон, и он не счел ее неприятной, скорее это было неважно. Он всегда дико боялся смерти, но сейчас, подумав, решил, что ему безразлично, будет он жив или мертв, ведь, по существу, это одно и то же. Тогда зачем волноваться, бояться?
А вот сам способ… Произойдет ли это скорее с помощью ножа или выстрела в затылок? Хотя даже в таком случае это не займет много времени. Линус расслабился, а влага между тем проникала и в куртку. Все спокойно. Он больше почти не мерз.
Возможно, все вокруг проходили через тот же мыслительный процесс, и, может, именно этого ждал Икс, словно это было дополнительное обучение, прежде чем он начнет говорить. Над головой Линуса послышался на удивление светлый детский голос, и он закрыл глаза.
– Вам нелегко, – произнес Икс. – Я знаю. Но скоро все наладится. Придет товар. Много товара. Хватит на всех. Завтра.
Если все было так, как предполагал Линус, и все вокруг него смирились со скорой смертью, то известие Икса вновь вдохнуло в них жизнь. По лежащим людям прошел коллективный вздох облегчения, и где-то справа от себя Линус услышал едва различимое «Йес-с-с».
– Все получат по сто кило, – продолжал Икс, и выдох сменился вдохом и пыхтением. Сто кило. Линус не мог даже представить себе, как ему удастся столько толкнуть, но одно было ясно: если получится, он обеспечит себя деньгами до конца своих дней. Двести крон комиссионных с грамма давали прибыль… Линус два раза проверил сумму, которая у него вышла: двадцать миллионов. Невероятно. Но, блин, сто кило.
Все остальные, скорее всего, были заняты похожими подсчетами, в дыхании и движениях людей в снегу чувствовалось беспокойство. Это будет полное безумие. Чтобы охладить перегревшиеся головы, Икс сказал:
– У вас будет много времени. Очень много времени. Но товар придет завтра. Вам дадут адреса. На записках. Каждый получит записку. Вам надо быть там в восемь вечера. По адресу, который будет на записке.
Как и в прошлый раз, Линуса унес гипнотический звук светлого голоса Икса и его простые детские констатации. Звук его шагов по слякоти удалялся, открылась и закрылась какая-то дверь. Когда Линус посмотрел наверх, он увидел белый люминесцентный свет, который падал на снег из окна здания гольф-клуба. Все встали на ноги, отряхнулись и посмотрели друг на друга. Почти двухметровый парень в маске Дональда Трампа почесал татуировку на шее, махнул в сторону дома и сказал:
– Так что, нам?..
Когда никто не ответил, он взял инициативу на себя и пошел к дому. Остановился перед дверью, широкая грудная клетка поднялась, он задержал дыхание и открыл дверь. Остальные стояли в ожидании, резиновые лица в холодном свете напоминали привидений. Взгляд Линуса притягивал кемпер, который был прицеплен к «Тойоте-РАВ». Что это такое, откуда он взялся? Блеск металла и яйцеобразная форма придавали ему что-то космическое. Поле и небо внутри.
Линус принял решение. Если все сейчас пройдет хорошо, он постарается как можно скорее отправиться в обещанное путешествие с папой.
Через несколько минут Дональд Трамп вышел из дома. Словно собираясь проголосовать за себя самого, он помахал запиской, которую затем аккуратно сложил и убрал в бумажник. Когда поднял большой палец, то стал еще сильнее похож на настоящего Трампа, который только что заключил выгодную сделку. Не оглядываясь Трамп пошел прочь по полю для гольфа.
Группа пришла в движение. Словно по команде, все выстроились перед домом. И пусть все они барыги или бандосы, но шведская культура стояния в очереди сидит глубоко. Линус оказался где-то в середине и увидел, как следующий человек открывает дверь и заходит внутрь. Происходящее снова напомнило церковь, когда люди преклоняют колено, чтобы получить хлеб и вино, причастие. Да, это было как причастие.
Очередь Линуса подошла минут через десять. После Трампа никто уже не размахивал запиской, все только расходились по заснеженному полю, ничего не говоря и не делая. Хотя ничто не указывало на возможные неприятности внутри, когда Линус открыл дверь, во рту стало сухо и липко.
Комната, в которую он попал, походила на ресепшен, и там было почти так же холодно, как на улице. Снобы-гольфисты, видимо, не считали нужным включать полноценное отопление даже зимой. Стены были увешаны дипломами, сертификатами и фотографиями людей в белом, которые выглядели крайне уныло.
Икс сидел за стойкой, как администратор в «Монстрах на каникулах». Забавная аналогия не помогла. Смотреть на его лицо в больничном люминесцентном свете казалось настоящим мучением, невозможно было осознавать, что это лицо живого человека, и тут без предупреждения возникла новая мысль: он мертв. Поэтому может делать то, что делает.
Мертв или нет, но, когда Икс поднял голову, Линус заставил себя подойти ближе и продемонстрировать равнодушный вид перед ожившей раной, которая сказала:
– Сто кило. Ты справишься.
Голос звучал так монотонно, что было непонятно, вопрос это или утверждение. Линус ответил:
– Конечно.
– Ты не считаешь, что это сложно?
Когда они встретились впервые, Линус подумал, что у Икса очень тонкие губы. Когда он теперь двигал ими в резком свете, Линус увидел: так казалось потому, что они отрезаны, а на их месте лишь рубец. Линус сделал над собой усилие, чтобы не провести кончиком языка по собственным губам, и сказал:
– Сложно, да. Но возможно.
– Хорошо.
Над стойкой показалась ладонь с искривленными, похожими на когти пальцами, которые держали записку. Когда Линус протянул руку, чтобы ее взять, Икс отдернул свою и сказал:
– Еще кое-что.
– Да? – Линус старался, чтобы голос звучал ровно. Все это не предвещало ничего хорошего.
– У тебя есть дядя.
– Я с ним не общаюсь! Я не имею отношения к его дерьмовым статьям!
Икс посмотрел Линусу в глаза, и тому пришлось сделать невероятное ментальное усилие, чтобы подбросить свое сознание в черный воздушный шар и приказать телу стоять твердо и не отводить взгляд.
– Разве я спросил об этом? – произнес Икс, и в его тонком голосе послышался намек на повышение интонации в конце предложения, словно ему действительно было интересно.
– Нет, – ответил Линус.
Икс покачал головой:
– Тогда зачем ты так говоришь?
– Не знаю. Простите.
Икс посмотрел вниз на стойку перед собой, словно Линус действительно показался ему крепким орешком. Если бы у Икса были брови, он бы наверняка их нахмурил, и Линус не имел ни малейшего представления о том, что сейчас произойдет. Казалось, Икс расколол орех или решил, что это невозможно. Он снова поднял глаза и спросил:
– Где он?
– Не знаю, – ответил Линус. – Я с ним не общаюсь.
– Ты это уже говорил. Где он живет?
Выяснить адрес мог любой, поэтому Линус сказал:
– Транеберг. Маргретелундс…
– Нет, – перебил Икс. – Его там нет. Где он?
Линус почувствовал приближение паники. Оно началось с щекотки в пальцах и распространилось дальше параличом в руках. Пусто стало в голове, в воздушном шаре, везде. Икс поднялся за стойкой и наклонился к Линусу, чьи ноги, к счастью, были не способны двигаться и сделать шаг назад:
– Он видел меня. Я хочу видеть его. Где он? Отвечай.
Паралич распространился дальше к шее и превратился в ком. В любой момент Линус расплачется, а потом его убьют. Тогда в пустоте промелькнуло имя: Анита, и секундой позже вырвалось из его рта.
– Анита! – он почти кричал. – Старая шлюха! В Бергсхамре! Он теперь с ней живет!
– Адрес, – произнес Икс. – Старой шлюхи.
Линус покопался в памяти, но ничего не нашел. Только в этот момент его осенило: он настолько занят спасением собственной шкуры, что сдал дядю Томми. Бергсхамра – небольшой район. Найти Аниту не составит проблем. Видимо, Икс подумал о том же. Когда Линус помотал головой, Икс снова протянул ему записку и сказал:
– Хорошо. Это все.
Линус взял записку и вышел из комнаты.
Он видел меня. Я хочу видеть его.
Одежда Линуса промокла насквозь. Он не решался положить записку в карман, рискуя, что от влаги она станет нечитаемой, поэтому несколько раз сложил ее и держал в ладонях, словно читал молитву, когда, шатаясь, шел по образовавшейся на поле для гольфа тропинке.
Он не понял, что имел в виду Икс. Как Томми мог его увидеть, и еще важнее: что значит – он хочет видеть Томми? Линус только что подписал своему дяде смертный приговор за плату в двадцать миллионов? Но что ему, черт возьми, оставалось делать? Если бы он не ответил, Икс убил бы его или скорее заставил бы покончить с собой. То, что он смирился с мыслью о смерти, не означало, что он хотел умереть, а только что он смирится, если это произойдет.
Все просто: либо он, либо Томми. И все же внутри Линуса все выло и глодало его, когда он, мокрый и замерзший, пробирался по полю, которое освещала только луна и звезды. Он был так занят бесплодными мыслями о стыде, что прошел несколько сотен метров, прежде чем понял, что так и не снял маску. Он стянул ее и сложил, сунув внутрь записку, а затем убрал в карман куртки и аккуратно застегнул молнию.
Он хотел уехать сейчас же. Уехать от всего этого. И побежал к метро.
2
По пути назад в Сарай на автобусе и метро Линусу удалось вытеснить мысли о дяде, сконцентрировавшись на объеме. Он вспомнил слова Кассандры, когда вывалил килограмм товара ей на стол. Это что-то другое. Интересно, что она скажет о ста килограммах.
Конечно, не получится толкать товар, как он делал раньше. Это действительно что-то другое, по крайней мере с точки зрения логистики. Кассандра не может больше одна отвечать за хранение и фасовку – это невозможно чисто практически.
Сто гребаных кило.
Чем больше он об этом думал, тем меньше оставалось сил думать об этом. Сто кило не поддавались осмыслению, это невероятно. Полиция обычно ликовала, когда удавалось заполучить килограмм, а если пять или шесть, закатывали вечеринки. Это была ощутимая конфискация. Линус будет рулить соткой.
И где-то через границу должны были провезти две тонны. Линус читал статьи Томми, восхищаясь суперпродвинутым методом с баком. Но этот путь теперь наверняка закрыт, после того, как Томми описал весь процесс? Легавые стопудово на стреме, типа сидят по подводным лодкам.
Линус достал записку и развернул ее. Это была карта с крестом на прямоугольнике рядом с футбольным полем в Сарае. Линус знал это здание. Зигзал. Когда-то это был спортивный зал, пока в восьмидесятые не решили, что асбест не представляет собой ничего хорошего, а здесь весь зал был построен из этого дерьма. Санация обошлась бы слишком дорого, поэтому поступили так, как обычно делали в Сарае: закрыли, бросили и понадеялись, что все забудут.
В начале девяностых одаренный граффити-художник украсил одну из стен зала огромной свастикой и радостно зигующим Гитлером. Чтобы избавиться от этого, денег хватило, но название к зданию уже привязалось. Зигзал, завтра, в восемь.
В двадцать минут десятого Линус открыл дверь в родительскую квартиру. До этого он зашел к себе домой, оставил маску и забрал банку с черной субстанцией. Карту сжег по дороге от метро. Хенрик спросил, будут ли они смотреть «Игру престолов», и, когда Линус сказал, что у него нет времени, Хенрик прямо расстроился. Линус начал думать, что это очень похоже на отношения с девушкой. У него никогда не было девушки в этом смысле, но он догадывался, что именно так и происходит. Ты куда? Тебя же никогда не бывает дома.
Раз в неделю, как по расписанию, Бетти ходила в букмекерскую контору. Иногда к этому прибавлялся еще раз-другой, но вечера среды обсуждению не подлежали. Контора закрывалась в десять, и еще пятнадцать минут уходило у Бетти на дорогу до дома, так что у Линуса было полно времени, особенно если время будет вести себя как тогда на поле.
Телевизор в гостиной был выключен, папа просто дремал, словно чудовище Франкенштейна, в углу комнаты. Услышав шаги Линуса, он поднял голову и сказал: «Н-н-не-е-ГО-О-ОД-Д-Д-о-од-д».
Когда Линус был маленьким, папа читал ему вслух «Эмиля из Лённеберги» Астрид Линдгрен и с особым выражением произносил слова отца Эмиля: «Ах ты, негодник!» Это стало их тайной шуткой. Папа уже давно даже не пытался произносить эти слова, и Линус решил, что шутка забыта. А теперь обрадовался, что ошибся.
– Это не я! – сказал Линус и поднял руки. – Или так: это я, но не нарочно!
Папа что-то буркнул, довольный тем, что Линус понял, что он сказал и что имел в виду. Линус сел на диван рядом с ним, наклонился к поручню и сказал:
– Мы сейчас кое-что сделаем. То, о чем я говорил раньше. Но надо успеть, пока мать не пришла.
Линус достал банку и показал ее папе. Папины веки дрогнули, и он спросил:
– А-А-АР-Р-РО-О-ОТ-ТА?
– Нет, не наркота. Это… это невозможно объяснить, все равно покажется, что наркота, но это совсем другое.
Папа застонал и замотал головой, и Линус понял, что все в точности так, как он сказал: объяснить невозможно.
– Можешь просто довериться мне?
Папа фыркнул. Хотя он, вспомнив старую шутку, и показал, что на секунду может забить на весь тот бред, который, видимо, постоянно несла Бетти, это совершенно не означало, что он доверяет Линусу с его пацанской прической и пацанской цепью. Линус сменил тактику.
– Ладно, – сказал он, не выпуская из рук банку. – Попробуем так. Скажем, это самый убойный и жуткий наркотик, и я хочу, чтобы мы его приняли. Что с того? А, папа? Что это меняет? У тебя есть дела поинтереснее?
Папа притих, и Линус подумал о том, сколько раз папа мучил его своим вечным «убей меня». А когда дошло до дела, он даже не решается рискнуть бэд-трипом, и Линус почувствовал, как в груди начало расти презрение, словно слизкий плод. Затем папа сказал: «Н-н-н-е-е-е-ы-ы-ы».
Так вот в чем проблема. Плод оказался мертворожденным и тут же был выплеснут.
– Ничего, папа. Я это уже пробовал. Это не опасно. И это не наркота.
Папина голова затряслась, он издал еще какие-то звуки, которые Линус трактовал так: конечно, можно залить в него все, что угодно, лишь бы Линус сам это не принимал.
– О’кей, – сказал Линус. – Тогда за дело. Я просто хочу, чтобы ты это испытал.
Линус пошел на кухню, взял чайную ложку и вернулся на диван. Открыл банку и только в этот момент засомневался. А что, если не получится? Вдруг черная субстанция – скоропортящийся товар. А Линус уже месяц таскает с собой банку, и, может, ее содержимое за это время… умерло.
Есть только один способ это выяснить. Линус зачерпнул ложкой вязкую массу и понял, что его опасения напрасны. В пальцах защекотало, ложка стала теплой, и теперь Линус знал, что черное вещество живо ровно настолько, насколько мертвы были тела, лежащие во мраке. Оно живо, как и таракан Кассандры в банке.
Иногда ползает. По ночам.
Линус поднес до краев наполненную ложку к папиным губам. Папа недоверчиво посмотрел на него, и Линус сказал:
– Мне что, зажать тебе нос? Блин, просто доверься мне.
Папа открыл рот. Линус дождался, пока папа проглотит субстанцию, выскреб из банки остатки и тоже проглотил.
3
Близко. Теперь так близко.
Снова то же чувство приближения к невероятному, ко входу в нечто неописуемое. Будто плывешь на глубине с закрытыми глазами, а открыв их, обнаруживаешь себя лицом к лицу с синим китом. Ты поглощен китом и выпущен во Вселенную, но в то же время близко, так близко. То ли хаос, то ли таинство на расстоянии вытянутой руки, но руки, чтобы вытянуть ее и дотронуться, нет. Линус не знал, падает он или поднимается, где верх, а где низ, пока не почувствовал траву под ладонями —
подушечками лап
– и открыл глаза.
Перед ним простиралось поле, над ним куполом возвышалось небо. Уголком левого глаза он заметил темное тело, гораздо больше его собственного. Линус посмотрел в ту сторону, попятился и сел на задние лапы. Увиденное было в равной степени ошеломительным и естественным. Папа стал лошадью. Рослым, сверкающе-черным чистокровным арабским скакуном.
Кожа подрагивала, лошадь мотала головой и вращала глазами, ноги шатались, как у новорожденного жеребенка. Линус встал так, чтобы папа мог его видеть, посмотрел на него и сказал:
– Папа? Папа? Не волнуйся. Так и должно быть.
Лошадь жевала воздух, словно на нее надели неудобную уздечку. Язык вращался во рту, который неуверенно издавал какие-то звуки. Лошадь опустила голову к Линусу. Ноздри расширились, она втянула воздух и произнесла:
– Линус?
Линус засмеялся бы от восторга, если бы не нынешнее тело, которое не позволяло выражать эмоции таким образом. Он смог лишь что-то проурчать и пару раз радостно вильнуть хвостом.
– Да, – ответил он. – Это я. Это я.
– Я… – сказал папа и огляделся, но, видимо, больше всего его поразила не местность вокруг и не собственное превращение. – Я снова могу говорить.
– Да, папа. Ты – лошадь и снова можешь говорить.
Папа посмотрел на свои передние ноги, сильные бедренные мышцы, повернул голову и потерся мордой о бок, встрепенулся, тряхнул гривой и несколько раз ударил хвостом, а затем снова взглянул на Линуса.
– Это галлюцинация, да? – спросил он. – Эффект от… того… – Только сейчас он вспомнил, обнажил зубы и захрапел: – Ты сказал, что не будешь…
– Может, я только часть галлюцинации.
Опустив голову, папа прядал ушами и моргал. Линус был рад, что папа превратился в такую сильную, роскошную лошадь. Стать каким-нибудь потрепанным ослом было бы не так здорово. Линус понял, что папа может до скончания века размышлять, но так точно и не скажет, была ли это только его или их общая галлюцинация.
– Папа, – сказал Линус. – Забей. Мы оба здесь. Ты можешь идти, бежать, говорить. Так наслаждайся этим.
Папа наклонил голову, глядя на Линуса:
– Ты гепард.
– Да, а ты лошадь. Так уж вышло.
– Это по-настоящему?
– Да. Мы в другом месте, и здесь мы такие, какие есть на самом деле.
– Что было в той банке? Где ты это достал?
Папа снова опустил голову и уставился на Линуса. Теперь пришел его черед показывать зубы и рычать. Не выпуская когти, он лапой шлепнул папу по лошадиной морде.
– Серьезно, папа! А ну перестань! Ты больше не сидишь в этой гребаной инвалидной коляске. Теперь ты лошадь в поле! Пойми уже!
От боли и удивления папина голова дернулась назад. Затем он осмотрелся, ноздри его раздулись, а глаза расширились. Наконец он, затаив дыхание, спросил:
– Что… это за место?
– А вот это правильный вопрос, – ответил Линус. – И я не имею об этом ни малейшего представления. Но знаю, что остаться здесь навсегда мы не сможем. Через какое-то время мы вернемся в обычную, дерьмовую жизнь.
Папа еще раз огляделся, и Линус увидел, как в его больших черных глазах отражается голубое небо. Вдруг он встал на задние ноги и заржал, перебирая в воздухе передними. Когда передняя часть его тела с тяжелым шлепком приземлилась на траву, он сделал мощный прыжок вперед. А затем побежал. Линус стоял и наблюдал, как папа набирает скорость. Копыта стучали по траве, так что вибрация доходила до чувствительных лап Линуса. Он дал папе фору в пятьдесят метров, резко толкнулся задними лапами и пустился за ним.
Он догнал папу за несколько секунд, и дальше они бежали рядом. Земля пролетала под их лапами и копытами. Папа увеличил скорость, грива развевалась на ветру, но Линусу несложно было успевать за ним, он же, черт возьми, гепард.
Не останавливаясь, папа покосился на него, покачал мощной головой и издал звук, одновременно похожий на человеческий радостный вопль и ржание, а затем включил последнюю передачу, и Линусу впервые пришлось приложить усилия, чтобы не отстать. Максимальную скорость он мог выдерживать только на коротких дистанциях.
Сильные ноги папы двигались так быстро, что при взгляде на них в глазах рябило и земля ритмично грохотала. Та-да-дамм, та-да-дамм, та-да-дамм. Линус учуял запах горелого мяса. С левой стороны он увидел картину, напоминавшую трех людей, которые на расстоянии нескольких метров друг от друга двигались вдоль линии. Их кожа была сожжена, словно их обжарили на гриле, и было нелегко понять, что они не просто живы, а еще и двигаются.
Казалось, папа их не заметил. Линус обогнал его и свернул вправо. У этого места свои тайны. Когда-нибудь он, возможно, их узнает, но не сейчас. Линус продолжил забирать вправо, пока не свернул на ту линию, вдоль которой двигались фигуры, но побежал в противоположную от них сторону.
Он и папа снова бежали рядом. Об этом Линус мечтал с тех пор, как у него появилась банка с черной субстанцией, и даже дольше. Возможно, он об этом мечтал с момента папиной трагедии, но не мог это сформулировать, пока не появилась возможность воплотить мечту. Но теперь они здесь. И они бегут. Близко. Так близко. В какой-то момент на горизонте показался старый белый кемпер. Все ближе и ближе. Папа побежал прямо к нему.
– Нет! – крикнул Линус. – Не туда!
– Почему? – спросил папа. – Там люди.
Рядом с кемпером стояли двое мужчин за пятьдесят, похожие на фермеров. Прикрыв глаза руками от яркого небесного света, они смотрели на Линуса и его папу.
Это Леннарт и Улоф. Они хорошие. Иногда я их навещаю.
Не успел Линус рассмотреть их лучше, как произошло то, чего он боялся. На поле возник черный тигр и преградил путь к кемперу. Опустив голову, он наблюдал за тем, как приближаются Линус и папа.
– Нет, папа! – закричал Линус. – Нет!
Папу настолько поглотила мощь собственных движений, что он ничего не слышал. Линус подпрыгнул вверх и в сторону, выпустил когти и впился папе в бок, так что тот взвыл от боли и затормозил.
– Что ты делаешь? – Папа недоверчиво посмотрел на свой левый бок, по которому из четырех царапин сочилась кровь. Линус не сводил глаз с тигра. Их отделяли чуть больше десяти метров, и теперь тигр встал и направился к ним. Линус физически ощущал исходящую от него не человеческую и не животную силу.
– Назад, – прошипел Линус. – Папа, черт возьми, назад.
Похоже, папа тоже осознал степень приближающейся опасности. Он посмотрел на тигра, повернулся в сторону и под прямым углом поскакал к линии, вдоль которой они бежали. Линус двинулся следом, оглядываясь назад. Тигр снова уселся на землю. Вяло облизываясь, он будто бы говорил: в другой раз, малыш гепард. В другой раз.
Пот пеной стекал по папиному телу и смешивался с кровью, ручейки которой от встречного ветра извивались почти горизонтально.
– Что это было? – запыхавшись, спросил папа.
– Понятия не имею, – ответил Линус. – Но точно ничего хорошего.
Они все бежали, но тигр не шел у Линуса из головы, и насладиться бегом он не мог. Он знал, что тигр может свободно перемещаться по полю и появляться в любом месте. Он так часто оглядывался назад и по сторонам, что заметил на горизонте кромку мрака только в тот момент, когда она стала похожа на стену.
Они двигались на такой большой скорости, что прошло совсем немного времени, прежде чем стена закрыла собой значительную часть неба и простерлась влево и вправо, насколько хватало глаз. Одновременно начало происходить и кое-что другое. Покалывание в мышцах и костях, похожее на то, что он почувствовал, засунув ложку в черную субстанцию, словно угольная кислота медленно вышла из организма и размыла контуры тела. Он понял.
Мы возвращаемся.
– Ты это чувствуешь? – спросил Линус папу.
– Да, – ответил он и показал головой на стену. – Что это?
– Мрак, – сказал Линус. – Оттуда не выбраться. Там остаются навсегда.
Не успел Линус договорить, как папа ускорился, и Линус сам услышал, что только что сказал. Над ними нависала и закрывала небо стена мрака, а угольной кислоты в крови Линуса становилось все меньше.
– Нет, папа! – закричал он. – Это только мрак, ничто!
– Спасибо, – сказал папа не поворачивая головы. – Спасибо, что привел меня сюда.
Линус собрал все силы, какие смог, оттолкнулся и прыгнул вперед. Он приземлился на спину папе и вонзил в нее когти, чтобы не упасть. Под его лапами работали папины мышцы, словно клубок яростных змей, на нос Линусу капал пот. На него с бешеной скоростью надвигался мрак. Папа отряхнулся, чтобы сбросить его, и Линус заскользил по слизкой коже.
– Папа, папа! – кричал Линус. Затем все покрыл мрак. Линус спрыгнул назад, приземлился на траву в пяти метрах от границы с мраком и увидел, как папино черное тело поглотил еще более черный мрак. Угольная кислота превратилась в колючий лед.
Было так нестерпимо больно, что Линус откинул голову назад и завопил, завыл от боли, отчаяния и растерянности. Мир вокруг него растворялся. Его тело стало единым целым со льдом, его смыло ледяной волной. Тело крушилось и дробилось, суставы растягивались и видоизменялись. Его ломало. Он кричал.
4
Тело тряслось и дергалось, словно через него пропустили электрический разряд. Суставы и сухожилия болели, как в тот раз, когда его подвесили на крюк. Но сейчас боль постепенно стихала, и он почувствовал, как что-то царапает его лицо и руки.
Линус лежал в кустах. Не в колючем кустарнике, но все же здесь хватало острых веток, чтобы в моменты, когда сотрясалось тело, задеть их и расцарапать кожу. Он обхватил себя руками и выкатился оттуда.
Кусты находились в нескольких метрах от берега, рядом с которым двигались одинокие маленькие льдины. Он понятия не имел, где находится. Взглянул на поверхность воды и подумал, как же ему повезло, что он не оказался там. Хотя там, где сейчас вода, в другом месте был мрак.
Папа!
Линус оглядел черную воду, в которой отражались полоски света из жилых домов на противоположном берегу. Все спокойно. Будь папа там, наверное, были бы заметны движения.
Ну конечно, придурок.
В этом мире папа парализован. Если бы он попал в озеро, то камнем пошел бы на дно. Но где тогда пузыри от… Линус сложил руки на животе и наклонился вперед. Эта картина ему не нравилась. Папа тонет в холодной черной воде, дыхание на исходе, и только пузыри воздуха поднимаются к поверхности.
Идиот, идиот, идиот. Чем я только думал?
Он знал, как он думал: как папа. Приняв черную субстанцию, ты уносишься куда-то, ты забываешься, но, несмотря на это, потом оказываешься в том же месте, если только не исчезаешь во мраке.
Только сейчас Линус понял, как безрассудно себя повел. Их квартира, черт возьми, находится на тринадцатом этаже. Они же могли оказаться в том, другом, месте в тридцати метрах над землей. Такое падение не пережил бы даже гепард, и все его девять жизней тут же как ветром сдуло бы. Но этого не произошло. Возможно, на поле не учитывалась разность высот, потому что такого явления там просто не существовало. И все же. Как чудовищно глупо.
Оправдывало его только то, что он не подумал о возможности физического перемещения. А ведь это объясняло способность Икса выбираться из самых запутанных ситуаций. Линус приложил руки ко рту, прокричал «Папа?» и прислушался в ожидании ответа. Ничего. Он прошел немного вдоль берега и крикнул снова.
Слева от Линуса с берега в воду уходили мостки, и он понял, где находится. Озеро Бруннсвикен. Посмотрев на юг, над деревьями разглядел верхние этажи Сарая. Поле было не бесконечно, но его географию Линус не понимал. Он посмотрел на часы в телефоне. В этом мире его не было шесть минут, а сколько он пробыл в другом, он не знал. Но точно дольше. Гораздо дольше.
– Папа! Где ты?
Слышалось только, как с деревьев падают капли тающего снега. Будь папа где-то поблизости, он бы услышал. Линус нашел утешение в том, что не знал, как на поле все устроено. Папа бросился во мрак. Может, в результате он вернулся в исходную точку?
Это был последний шанс, что все закончится хорошо. Если бы Линус хоть сколько-нибудь верил в Бога, он бы безостановочно молился ему, пока бежал через слякоть в Сарай. Но ни в какого Бога он не верил, и в голове крутилось только абстрактное пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Без нескольких минут десять Линус стоял у двери квартиры, которую все еще называл своей. Вытер подошвы о брюки, не хотел оставлять внутри следы. Он так сжал в руке связку ключей, что они отпечатались на ладони, нашел нужный ключ и вставил его в замок.
– Папа? Папа?
В квартире стояла гробовая тишина. Бетти еще не вернулась домой. Большими шагами Линус пересек прихожую и остановился у входа в гостиную. Инвалидная коляска пуста. Линус опустился на корточки и обхватил голову руками.
Черт. Черт, черт, черт.
Захотелось обыскать квартиру, хотя он знал, что это бесполезно. В голове пронеслось выражение, которое используют, когда говорят о человеке, потерявшем влияние: он ушел в тень. Папа теперь во мраке. Линус несколько раз глубоко вздохнул.
Теперь у меня никого не осталось.
Несмотря на плачевное состояние папы, на то, что бóльшую часть времени Линус тратил на то, чтобы избегать его, у него было что-то. Последний взгляд, которым Дарт Вейдер смотрел на Люка Скайуокера. Немного тепла. Теперь его нет. Теперь оно во мраке.
Линус встал и пошел на кухню. Бетти была настолько старомодной, что до сих пор записывала телефоны в телефонную книгу. Линус нашел номер Томми и записал его в телефон. Один человек у него еще есть. И несколько часов назад он этого человека сдал.
Черт, черт, черт.
Линус в последний раз посмотрел на коляску, словно папа мог там появиться, пока Линус был на кухне. Нет, не появился. Лишь отпечаток его тела остался на просиженной подушке и протертом подголовнике. Перед уходом Линус помахал пустой коляске и сказал:
– Пока, папа.
Выйдя из квартиры, он услышал, как поднимается лифт. Линус на цыпочках пошел вниз по лестнице, но лифт остановился на несколько этажей ниже. Бетти придет только через некоторое время и обнаружит… Линус покачал головой, перепрыгивая через ступеньки. Он не мог даже вообразить, что подумает мама.
Оказавшись во дворе, он пошел к кустам с перекладиной для ковров и сел, прислонившись спиной к опоре, рядом с которой сидел парень с татуировкой в виде кролика. Прежде чем успел передумать, нашел номер Томми и написал сообщение: «Это Линус. Ты его видел. Он хочет видеть тебя. Я дал адрес. Не отвечай».
Он опустил телефон, переполненный неотвеченными сообщениями от нариков, которым требовалась дорожка, а то и не одна. Нажал на «Отправить». Посмотрел на ночное небо, и в груди немного полегчало. В охватившей его панике он не подумал вот о чем: папа сам решил сделать то, что сделал. Линус пытался помешать ему всеми возможными способами, но папа добровольно кинулся во мрак. Может, это… хорошо?
С того самого момента, как случилось несчастье, папа только и хотел, что умереть, перестать быть запертым в переломанном теле. Теперь именно это и произошло. Он предпочел быть лошадью внутри мрака, чем человеком, сотканным из мрака. И это можно понять.
Линус рассмеялся. Чем больше он об этом думал, тем меньше его тяготило чувство вины. Он оказал папе огромную услугу, они вместе отправились в последнее путешествие. Наконец он смог об этом думать, о том, что они вместе пережили на поле. Смех сменился улыбкой.
Удачи, папа. Скачи. Берегись выхода, иначе снова станешь человеком.
А Томми? Улыбка сошла с лица Линуса. Здесь, как ни крути, об услуге и речи быть не может, но ведь Икс мог и сам, без помощи Линуса, выяснить, где живет Томми? А Томми наверняка понимает, что не все довольны его статьями.
И вот что! Если бы Икс не спросил у Линуса адрес Томми, Линус бы не узнал, что Икс хочет его видеть, что бы это ни значило, и тогда не смог бы отправить Томми сообщение и предупредить его. То есть и это, в конечном счете, оказалось хорошо.
Все было хорошо. Весь вопрос в том, как посмотреть. Что сделано, то сделано, а если можно посмотреть на это с положительной стороны, тем лучше. Теперь Линус только так смотрел на события этого вечера. Как и положено бандосу.
Он достал телефон и пролистал сообщения от наиболее отчаявшихся клиентов. Затем написал Матти: «Берлога через десять мин.».
Хватит просиживать штаны. Пора возместить убытки.
5
У Матти хватило такта перестать здороваться «по-медвежьи» с тех пор, как они стали дилерами – да, Матти тоже толкал товар в больших количествах и вел себя соответственно, – но проблема была в том, что другого приветствия у них не было. Поэтому, встретившись в коридоре рядом с Берлогой, они просто кивнули друг другу.
В отличие от Линуса, Матти, став дилером, никак не поменял свой внешний вид. Те же длинные каштановые волосы, из-за которых он был похож на итальянского любовника, хотя так скорее проступали его кале-цыганские черты. Тягать железо в тренажерном зале он начал еще раньше, но сейчас, когда разжился деньгами, пожалуй, еще немного подкачал грудную клетку. А с низким ростом делать было нечего.
Единственный атрибут, который Матти себе приобрел, – браслет с настоящими рубинами, который так сверкал и переливался, что выглядел почти по-бабски, но Матти утверждал, что Юлию это заводит, да и какой бегунок решился бы ему такое сказать?
Матти провел рукой по волосам, так что браслет блеснул в свете люминесцентной лампы, и спросил:
– Че как?
– Порядок. Как сам?
– Знаешь…
– Знаю. На подходе.
Сдержанная маска Матти треснула, и сквозь нее просочился свет:
– Денег нет.
– Как раз хотел с тобой об этом поговорить, – сказал Линус.
– А Хенрик?
– Хенрик неплохой чувак, но я ему не доверяю.
Глаза Матти сузились:
– Хенрик стукач? Не думаю.
– Нет, но он наложит в штаны от страха. Речь идет о ста килограммах.
Трещина увеличилась, и маска лопнула. У Матти отвисла челюсть, а зрачки вращались, как шарики в пинболе.
– Сто?
– Да, сто.
Матти поднял руки, приложил ладони к вискам, одновременно вдыхая и медленно выдыхая. Его глубокие карие глаза уставились на Линуса, и он сказал:
– Ты серьезно.
– Абсолютно серьезно. Сто кило. Завтра в восемь вечера.
– Но, блин, как мы… то есть… это же… – Матти убрал руки с головы и начал размахивать ими перед собой, шагая взад-вперед по Берлоге.
– Сложно, – сказал Линус. – Но придется как-то справиться. Выстроить организацию.
– Но это же… сто кило… я… где?
– Пришлю сообщение за полчаса. В полвосьмого.
Матти остановился. Сделал шаг к Линусу, в глазах блеснула злоба:
– Что, думаешь, я бы…
– Я ничего не думаю, – ответил Линус. – Но мы действуем так.
Матти снова зашагал, но теперь еще и пыхтел, как разъяренный бык. Дело не в том, что Линус не доверяет Матти, а в том, что Матти должен уяснить, кто здесь принимает решения. А доверяет ли Линус ему на самом деле? Да, на девяносто девять процентов. Но того последнего процента достаточно, чтобы осадить Матти, и пусть изображает быка, сколько влезет.
– Прекрати, – сказал Линус. – Ты в деле. Сделаем это вместе.
– Еще мне не нравится, что Хенрик ушел в тень.
Перед глазами у Линуса возник образ папы, исчезнувшего в черной стене, и он потерял терпение.
– Матти, – произнес он. – Я принимаю решения независимо от того, что тебе нравится или не нравится, а исходя из того, что правильно. К тому же твой браслет слишком бабский.
Матти остановился, перестал пыхтеть и даже не посмотрел на браслет, а спокойно и холодно встретился взглядом с Линусом и сказал:
– Ладно, Линус. Я усек.
– Что это ты усек?
– Усек. Сообщение за полчаса. О’кей.
Линусу не понравилось внезапное спокойствие, снизошедшее на Матти: в нем было что-то от тишины, которая возникает в следующее мгновение после того, как пистолет снимают с предохранителя, в момент ожидания выстрела. Желая снова поставить пистолет на предохранитель, Линус сказал:
– Ты сечешь, какое бабло это означает для нас? Что мы сможем себе позволить? Все, о чем мы говорили. Только по-настоящему.
Линус сознательно использовал «нас» и «мы», это растопило холод во взгляде Матти, и он кивнул:
– Это я тоже усек.
– Надо только держать позиции. Пройдет несколько дней, прежде чем мы сможем начать толкать товар, а у тебя ведь тоже есть клиенты, которые уже сами не свои?
– Думаешь?
Линус взял стул, специально оставленный для этой цели, и поставил его под трубой с горячей водой, в изоляции которой вырезал небольшое окошко. Залез на стул, пошарил рукой и с облегчением обнаружил, что Кассандра выполнила свою задачу. Десять пакетиков по грамму и двадцать по полграмма. Отвернувшись от Матти, он взвесил один пакетик в руке. Вроде нормально.
Он отдал Матти половину пакетиков:
– Мысли стратегически, о’кей? Начни с самых нетерпеливых, продолжи…
– Я усек, – перебил Матти.
– Блин, как ты сегодня все сечешь, – ответил Линус. – И намекни, что все на мази, чтобы они не переметнулись к конкурентам.
– Уже сделано.
Матти отвечал так, как должен был, но все равно казалось, что что-то не так. Линус знал, что руководство – одинокое занятие, требующее определенной дистанции, но сейчас расстояние как будто стало слишком большим. И, учитывая то, чем им предстояло заниматься, долго так продолжаться не сможет.
– Это архисложная задача, – сказал Линус и тепло посмотрел на Матти. – Но вместе мы все сделаем. До сих пор справлялись, справимся и сейчас. – Линус проглотил гордость и протянул правую руку, растопырив пальцы. – Лапу?
Матти взглянул на него, на его руку. Затем улыбнулся, может, иронически, а может, искренне, и протянул руку в ответ:
– Лапу.
Когда Линус вышел из подвала, казалось, все в порядке. Ему не требовалась ни любовь, ни даже одобрение Матти, но надо было знать, что он верен. Товар, который они должны принять, дела, в которых они замешаны, – они не просто взяли на себя многое, а взвалили столько, что едва могли унести. И именно поэтому Линуса распирало от воодушевления. Ничто так его не мотивировало, как чьи-нибудь слова, что он не сможет, что ничего не выйдет. Если только речь не о чтении, он сделает все, чтобы найти способ. Так будет и сейчас.
Шел двенадцатый час, но он был полон энергии и совершенно не хотел спать. Полночи уйдет на то, чтобы утихомирить нетерпеливых клиентов. Линус сжал пакетики в кармане куртки. Будет здорово в последний раз заняться доставкой. После завтрашнего вечера все изменится, и продажей нарикам займутся другие. Он просмотрел сообщения, составил список тех, с кем встретится в первую очередь, написал им и тут же получил ответы.
Когда Линус вышел во двор и убедился, что поблизости нет полиции, он взглянул на окно своей квартиры. Там горел свет, оно выглядело так же, как и всегда, нормально, хотя понятно, что ничего нормального там быть не могло. Он не хотел знать. Больше это не его проблема.