Веселая выдалась ночь. Когда Линус в четыре утра вернулся домой, вместо пакетиков карманы были набиты стопками и рулонами купюр.
Договорившись о времени с клиентами, Линус отключил телефон, поскольку не мог больше выносить постоянный звон от сообщений Томми. По отношению к отцу совесть Линуса была чиста, но как это объяснить Томми и Бетти?
Ну, понимаете, мы взяли эту черную соплю, да, а потом папа превратился в лошадь, а я в гепарда. Было офигительно, пока папа не врезался, типа, в стену, сделанную из мрака. Бывает же такое, да?
Если когда-нибудь дойдет до такого разговора, Линус просто будет все отрицать. Он вообще без понятия, что случилось с папой. Может, паралич прошел и он свалил на Канары? Даже это было бы более разумным объяснением, чем правда.
В любом случае у него не было сил терпеть постоянный навязчивый звон, доносившийся из кармана, – кроме Томми, с ним пытались связаться несколько клиентов, на которых не хватило товара. Хотя это было непрофессионально, Линус отключил телефон, чтобы провести последнюю ночь, толкая товар по мелочи, как что-то вроде оплачиваемого отпуска.
У Линуса был универсальный ключ, и он мог зайти в любой подъезд, но по возможности пользовался подвальным помещением, которое их связывало, и иногда крышей, на которую в каждом корпусе было четыре выхода. Комбинируя подземные и надземные пути, он мог почти не выходить во двор и поэтому ощущал себя тенью, супергероем или как минимум хитроумным дилером, который, оставаясь невидимым, перемещается под покровом ночи.
Куда бы он ни пришел, его везде встречали с восторгом, и, хотя клиенты мрачнели, узнав, что в данный момент Линус может предложить всего дозу или две, начинался совсем другой разговор, едва он намекал, что все на мази и, если у них есть ресурсы, кран будет открыт до упора и они смогут нюхать, пока не задохнутся.
Когда люди начинали интересоваться подробностями, типа когда, Линус обходился с ними так холодно, как только позволяло его нынешнее положение. Он говорил, что надо набраться терпения, а если тем временем они захотят обратиться к конкурентам, то могут прямо сейчас сказать чистому коксу «давай, пока».
Линус старался набрать побольше распространителей. Семь или восемь клиентов оказались, несмотря на зависимость, вполне адекватными, и трое из них запросили больше товара для друзей и друзей друзей.
С этими тремя Линус провел беседу, объяснил, что они могут получить серьезную долю в бизнесе, но на определенных условиях. Такой-то процент от продаж, никакого свободного ценообразования, а как Линус относится к обману и махинациям, они, возможно, уже слышали?
Они утверждали, что слышали, несмотря на то что на счету Линуса был лишь один случай, с Вилле, и он не применял строгого наказания, вроде лишения провинившегося разных частей тела. Ему этого и не хотелось, но рано или поздно, скорее всего, придется, если хочешь заставить себя уважать. Возможно, тогда Линус воспользуется личным опытом и применит электричество и крюк. Отличный эффект, а легавым даже при желании предъявить будет нечего.
В заключение Линус объяснил будущим помощникам, что станет за ними наблюдать. Если они начнут нюхать так, что перестанут справляться с работой, что тогда будет с чистым коксом?
– Давай, пока, – послушно повторили все трое.
Линус не помнил, где он слышал эту фразу, но в ней было что-то особенное: она звучала настолько по-дурацки, что казалась резкой.
Естественно, Линус не мог контролировать каждого, кто нюхает его товар, но, подобно Варису в «Игре престолов», у него были маленькие пташки среди парней помоложе плюс несколько девчонок, которые на него работали, а также их друзья. Случись что, он рано или поздно об этом узнает. Плюс сам Икс, который, похоже, в курсе того, что происходит в Сарае, и имеет собственную сеть осведомителей в тех районах, которые контролирует. То, что на первый взгляд может показаться криминальным хаосом, на самом деле находится под жестким и неусыпным надзором.
Когда Линус в четыре утра открыл дверь квартиры, он чувствовал себя уставшим, но довольным. Ночь прошла продуктивно. Сто кило по-прежнему казались безумным объемом, но он уже начал работу, чтобы сделать невозможное возможным. На него можно положиться.
Линус сбросил кроссовки в прихожей, затем некоторое время простоял, прислонившись к двери в гостиную и глядя на Хенрика на диване. Он лежал в свете фонарей с улицы, свернувшись как ребенок, под тонким пледом. Не хватало только большого пальца во рту. На секунду Линус почувствовал нежность, но она быстро превратилась в обычное раздражение. Надо что-то менять. Скоро.
Линус пошел в спальню, вывалил деньги из карманов на кровать, повесил куртку на стул, а затем встал, уставившись на прекрасные бумажки, разбросанные по вязаному покрывалу.
Знакомый Алекса помог ему открыть счет в банке, зарегистрированном на острове Сент-Люсия, и, пройдя через серию транзакций, деньги Линуса оказались там. Отследить их теперь не было никакой возможности. Линус понял, типа, десятую часть того, что сказал тот чувак, но Алекс гарантировал, что ему можно доверять.
Линус зевнул и оглядел купюры. Когда начнется новый бизнес, он сможет купить квартиру, и в этой квартире на диване не будет спать какое-то ничтожество. Что там будет вместо этого, он еще не придумал, кроме того, что все будет белым как снег и кокс.
Его одолела тяжелая сонливость. В голове словно падал дырявый мешок с песком, склоняя шею и рассыпая крупинки под веками. Линус зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть, посмотрел на ковер из денег перед собой, вяло улыбнулся и подумал: «А какого хрена», после чего растянулся на спине поверх него и закрыл глаза.
Перед сном, напоследок, Линус обычно проверял телефон. Сейчас он уснул за две секунды и забыл об этом. Даже не вспомнил, что его надо включить.
Томми
Томми оставил машину на обычном месте, на парковке к северу от станции «Эстра-Сташун». Похоже, в этом аду что-то пошло не так еще на стадии планирования, поскольку тут всегда были места. Без десяти восемь Томми подошел к автомату и оплатил парковку на один час. Когда Хенри увидит список, у него зад подгорит так, что будет не до посиделок.
На улице было чуть выше нуля, слякоть почти растаяла, лишь несколько темно-серых комков лежали под деревьями вдоль улицы Вальхаллавеген, где уже начался утренний час пик. Томми прошел к площади: там такие же вялые, как и он, люди выходили и заходили в автобусы. Попав в поток людей, идущих из метро, он рефлекторно положил руку на внутренний карман с бумагами.
В ресторане Хенри обнаружился в самом дальнем от барной стойки углу. Он сидел спиной к помещению, уставившись в большую чашку кофе. Не хватало только шляпы с широкими свисающими полями и длинного плаща. Подойдя ближе, Томми увидел, что желудочный грипп основательно потрепал Хенри. Бледная кожа, впалые щеки, и даже пересаженная челка не выдержала и безжизненно свисала на лоб.
– Привет, – сказал Томми и сел напротив. – Тяжелая ночь?
– Все время звонят всякие идиоты, – ответил Хенри не глядя на Томми. – А потом приходится звонить другим идиотам.
– Каким идиотам?
– Тем, которые в курсе того, что хочет знать первый идиот.
– Ну, Хенри, я тронут. Ты не спал и обзванивал людей только потому, что я… но я думал, ты уже говорил кое с кем?
– Говорил. Но ему я не вполне доверяю, так что хотел спросить еще пару идиотов.
Томми не понимал. Хенри лишний раз палец о палец не ударит, а сейчас он звонил и, вероятно, будил людей среди ночи, чтобы проверить данные, которые были нужны Томми.
– На тебя это не похоже, – сказал он.
Хенри состроил гримасу, поднял чашку с кофе, посмотрел на нее с отвращением и снова поставил на стол. В его голосе появились нехарактерные гуманные нотки:
– Я тоже хотел узнать. Никогда не слышал ничего подобного. Во всяком случае, наяву.
– И?
– И… Что у тебя для меня есть?
Томми похлопал себя по карману на груди.
– Хочу, чтобы ты рассказал первым. Когда получишь то, что я принес, ты будешь… нервничать.
Хенри наконец посмотрел на Томми. Его голубые глаза поблекли, под ними обозначились темные круги. Он жестом показал, что так устал, что ему на все наплевать, и произнес:
– Скажу это снова. Все это слухи и вторичные данные. И тебе ни в коем случае нельзя об этом писать.
– Даю слово, – сказал Томми.
– Твое слово стоит немного после того трюка в тренажерке в Сарае.
– Ясно, значит, ты об этом знаешь.
– Все об этом знают. Но потом ты помог расследованию, так что, думаю, баланс восстановлен.
Так Томми впервые услышал, как Хенри ясно сказал, что сведения о методах Икса, которые Томми передал в полицию, представляют ценность.
– Этот Сванте, – начал Хенри. – То, что он был страшным человеком, это еще слабо сказано. Он был по-настоящему жесток и к тому же какой-то сатанист.
– В смысле… поклонялся дьяволу?
– У него была какая-то идея о мраке. Что это не только отсутствие света, а есть, как бы это сказать, абсолютный мрак, который в то же время есть Бог. Можно добраться до этого мрака, получить над ним контроль, и тогда… что-то произойдет.
– Что?
– Об этом история умалчивает. Но, очевидно, ему удалось убедить в этом пару коллег, и это коллеги тех коллег, с которыми я говорил.
– Все это звучит скорее безумно, чем ужасно. И я знаю, что есть полицейские, которые относятся к насилию как к какому-то абсолюту. Который им, конечно, надо победить.
– Ты закончил? – спросил Хенри и подставил руку под подбородок. – Твои познания в полицейской психологии впечатляют, и я бы мог просидеть здесь целый день и слушать тебя, но, может, будет лучше, если я расскажу?
– Сорри. Продолжай.
– У него был кемпер. Серебристое «яйцо», знаешь, небольшие такие. И в этом кемпере у него был… ребенок. Маленький мальчик. – Хенри вздохнул, провел рукой по волосам и, словно подтяжка лица вдруг обвисла, стал выглядеть на свой возраст или даже старше.