1
Операция началась, первые граммы доставлены. Прежде недоверчиво настроенный Йоран, получив от Линуса товар на пробу, преисполнился энтузиазма. Сказал, что в жизни не нюхал ничего подобного, и протянул десять купюр по пятьсот крон. В дальнейшем вполне может стать постоянным клиентом.
Один чувак из школы был готов взять грамм и сказал, что у него есть друг, который тоже не прочь попробовать. Линус завел в телефоне новую папку с номерами и назвал ее «Печенье». Пока там было пять номеров, и вечером он собирался сделать еще один заход.
Сейчас он сидел на кухне у Кассандры. Тут стало уютнее с тех пор, как она отчистила все от жира. Начать с чистого листа, сказала она. Подготовить пространство для новой работы. И если не считать самой кухни, Линус был вынужден отдать ей должное: она обустроила все как настоящий профи.
Окно на кухне завешено еще более тщательно, чем прежде. Кассандра и раньше избегала дневного света, так что возможность подсмотреть в окно исключалась. Она учла и освещение, и теперь предметы на столе заливала холодным белым светом новая лампочка в сто ватт.
Маленькие электронные весы показывали вес вплоть до сотых долей грамма. Рядом с весами лежала груда пакетиков с замком-молнией и лезвие ножа для резки напольных покрытий. Пакет Алекса был аккуратно вскрыт, и из порошка торчала единственная вещь из запасов самой Кассандры. Позолоченная кофейная ложечка из комплекта на шесть персон, которую ей на крещение подарила ее жуткая бабка.
– У тебя в семье есть хоть кто-то нормальный? – как-то раз поинтересовался Линус.
– Бабушка по папиной линии. Но она умерла от инфаркта, когда мне было восемь. Думаю, дед ее довел.
Лишь один предмет на столе не имел отношения к их новой деятельности – банка с тараканом. Кассандра поймала его несколько дней назад и посадила в герметичную банку, чтобы посмотреть, как долго тот проживет. Теперь он стоял на столе, выполняя роль начальника службы безопасности. Двигались на насекомом лишь его антенны. Они шарили в воздухе, словно и правда контролировали потенциальные угрозы.
Пока Кассандра ведерком насыпала гору порошка на стеклянное покрытие весов, Линус поднял банку, изучая таракана. Его угольно-черное сегментированное тельце было похоже на идеально откалиброванный часовой механизм, на мгновение остановившийся в ожидании завода.
– Почему он еще жив? – спросил Линус.
– Они жили и будут жить всегда, – ответила Кассандра, не отрывая взгляда от порошка. Она говорила почти не дыша, чтобы не сдуть порошок, затем соскребла чуть-чуть лезвием ножа и стряхнула остаток в пакет.
– Но все равно, почему? – не унимался Линус, тряся банку; таракан не двигался. – Он не получает ни еды, ни воздуха, ни веселья, ни секса. Пространства тоже нет, ничего нет. И все равно он жив. Почему?
Кассандра пожала плечами.
– Может, потому, что должен. Вариантов нет. Вот твой отец. Он же тоже продолжает жить.
– Хотя хочет умереть.
– Он так говорит, да. Вот интересно, если бы ты к нему пришел типа с ножом. Захотел бы он тогда?
Линус погрузился в фантазии. Лезвие ножа, острое как бритва, морщинистая шея отца, кровь, которая хлынет, когда будет перерезана сонная артерия. Не. Он снова подумал о старой доброй подушке на лицо, хотя знал, что никогда этого не сделает.
– А вообще какая разница, – сказала Кассандра, готовя следующий пакет. – Мы отвлекаемся. Смотрим кино, трахаемся, бегаем, едим лапшу. Зачем? Чего мы хотим добиться? По какой причине мы делаем то, что делаем? Не. В общем и целом, мы – как этот таракан. Разница в том, что ему не надо отвлекаться. Он самодостаточен. Он есть Бог.
– Такие глубокие мысли не вгоняют тебя в депрессию?
– Я и так в депрессии. У меня, блин, даже документ есть, который это подтверждает.
Линус кивнул в сторону предметов на столе.
– Ты сама когда-нибудь пробовала?
– Ага. А ты?
– Не. Боюсь. Я бы сразу подсел. Не хочешь занюхать?
Кассандра выпрямилась и смахнула с лица розовую прядь волос.
– А можно?
– Только немного. Мне просто интересно. Этот Йоран болтал без умолку, но у него не такие, как это называется, вербальные способности, как у тебя.
Кассандра взглянула сначала на Линуса, затем на таракана. На таракане она задержала взгляд надолго. Потом состроила гримасу, словно говоря: «Какого хрена?», лезвием ножа подцепила щепотку порошка, поднесла ее к носу, сказала «Будем!» и вдохнула порошок правой ноздрей.
Прошло несколько секунд. И еще несколько. Линус уже начал подозревать, что у Йорана кукуха поехала, а товар не настолько первоклассный, но тут Кассандра начала выдыхать долго и прерывисто, словно испытывала колоссальный ужас или колоссальное наслаждение. Глаза распахнулись, затем почти закрылись, губы жевали воздух, а тело опало и расслабилось, словно все напряжение, обычно поддерживавшее его, отпустило.
– Вот блин, – прошептала она.
– Плохой товар?
Кассандра подвигала головой из стороны в сторону и потрогала пальцем пирсинг в виде черепа в правой ноздре.
– Плохой? Да это… – Она закатила глаза, так что стали видны только белки.
– Ну, давай же. Не будь как Йоран.
– О’кей, о’кей. – Кассандра провела ладонями по лицу. – Это абсолютно… это как… ну, блин, типа самый прекрасный зимний день, голубое небо, снег, березки, дети катаются на санках и все такое. А солнце – оно просто светит на снег, как будто все это одновременно, просто бдыщь во всем теле, в голове…
– Можешь объяснить понятнее?
– Это как… мощнейший оргазм, только лучше.
– Спасибо.
Кассандра вернулась из космоса и более или менее пришла в себя, не считая расширенных зрачков, которые в сочетании с толстой подводкой для глаз превращали ее в жизнерадостное привидение.
– Просто потрясающе, – сказала она. – Офигенно.
– Ты же не подсядешь теперь?
– Ни за что. Скажу, как ты: слишком опасно. Но, черт возьми, это вещь.
Как бы подчеркивая рецензию Кассандры, у Линуса звякнул телефон. Сообщение от чувака, который хотел, чтобы его называли Рокста, и который взял полграмма на пробу.
Охренительные шоколадки! Как насчет еще двух?
Было решено, что коммуникация насчет товара будет происходить в кондитерских терминах. Так что Рокста попробовал, отреагировал, как Кассандра, и теперь хотел еще два грамма. Линус отправил «Ок» и взял со стола два пакетика по грамму. Вот пойдет продавать печенье, заодно и доставит. Он махнул в сторону стола и сказал:
– Отлично ты тут все устроила. Можно все взвешивать. Думаю, товар будет хорошо расходиться.
Кассандра задержала взгляд на Линусе и взяла его за руку:
– Давай пойдем в спальню? Я так… или просто поболтаем, порассказываем анекдоты? Вот очень смешной: встретились француз, русский и Ульф Лундель[31]…
– Сорян, мне пора. Но у нас тут все на мази, да?
– И решили соревноваться, кто быстрее водит машину…
Когда Линус вышел в прихожую, Кассандра продолжала рассказывать анекдот, который Линус уже слышал. В конце Ульф Лундель жевал подушку безопасности.
2
Линус пошел домой, взял пакет с печеньем, чтобы продолжить с того места, где закончил вчера.
Спустились сумерки, зажглись те фонари, которые еще не разбили. Он почти прошел тропинку через кусты и вдруг увидел нечто такое, что заставило его остановиться и присесть.
Вдоль подъездов шел, прогуливаясь, Сердито, один из самых новых и молодых в команде Чиво. Поросенок – это прозвище он вряд ли выбрал сам, но оно ему очень подходило. Он был ровесником Линуса и производил впечатление перекормленного маменькина сынка. Круглое лицо, пухлые щеки и глубоко посаженные, похожие именно на свинячьи, глаза. Добавьте курносый нос, и станет очевидно, что такое прозвище было неизбежно.
Линус боялся не самого Сердито, хотя его внешность откормленного бутуза была обманчива, ведь Линус знал, на что приходится идти, чтобы быть в команде Чиво. Нет, Линус боялся того, что он означает. Сердце у Линуса забилось сильнее, когда Сердито зашел в подъезд, где вчера Линус толкнул Роксте товар.
Рокста клялся и божился, что никогда ничего не покупал у Чиво, но как, черт возьми, верить словам наркомана? В северном квартале уже знают о деятельности Линуса? И что ему, блин, тогда делать?
Он понял, что не сможет вечно держать свой бизнес в тайне, но рассчитывал, что успеет создать такую клиентскую базу, что станет ценным кадром и тем самым заслужит защиту Алекса и тех, кто стоит над ним. В нынешней ситуации никто палец о палец не ударит, чтобы ему помочь.
Грудь Линуса сдавил страх, стало трудно дышать. Он слышал о методах Чиво. Любимым был старый добрый способ: связать руки за спиной и подвесить на крюк. Затем человек либо висел, пока не лопнут мышцы плечевого пояса, либо прибегали к помощи автогена.
Одно дело, когда Чиво была нужна информация, в таком случае он обычно успокаивался, когда получал желаемое, иначе никто бы и рта не открыл. Но больше всего он радовался, когда дело было не в информации, а просто в наказании. Тогда оставалось лишь продолжать до бесконечности, и не было необходимости щадить определенные части тела. Зачем нужен язык, если рассказывать нечего?
Если они напали на его след, Линусу оставалось только надеяться, что их очень интересует, откуда у него товар. С другой стороны, сдать Алекса – тоже не самый хороший вариант. Пришлось бы многое вытерпеть, а потом можно было бы сослаться на мучения и таким образом доказать, что он пытался молчать, но этого бы едва хватило.
Господи, пусть это окажется случайностью, Господи, пусть они не…
– Какого хрена ты тут сидишь?
За Сердито только что закрылась дверь, но Линус все же вздрогнул, услышав голос Матти. Линус поднялся и провел рукой по лбу:
– Да вот, у меня тут… типа сахар в крови резко упал.
– Или принял что-то?
– Может, и так.
Матти усмехнулся и кивнул. Потом увидел пакет, указал на него, и его взгляд потемнел:
– Пытаешься выступать соло?
– Нет-нет, что ты. Один за всех и все такое.
– Тогда что это?
У Линуса отключился мозг, и он не нашел другого выхода, кроме как прогнать ту же телегу, что рассказал Бетти, зная, что Матти ни за что на нее не поведется. Их бизнес с водкой был раз в десять выгоднее. Матти терпеливо слушал и, когда Линус договорил, сказал:
– Допустим. А на самом деле? Что это за товар?
– Тот, о котором я сказал.
– Думаешь, у меня совсем кукуха поехала? Чтобы ты ходил по квартирам и продавал печенье, как какой-то десятилетний пацан? Да здесь и десятилеток таких не найдется, которые бы на это пошли.
– Думай что хочешь.
Не успел Линус помешать Матти, как тот выхватил из пакета упаковку и разорвал ее. На землю высыпалось печенье с начинкой из нуги. Матти покачал головой, вид у него теперь был скорее удрученный, чем сердитый:
– Да что с тобой такое? Как это все понимать?
– Может, я хочу выйти из игры.
– Ну да. А у меня свидание с Рианной. Кто тебя прикрывает? Блин, да поговори со мной.
Страх того, что́ может означать появление Сердито в этой части района, затуманил Линусу разум. Теперь он пришел в себя достаточно, чтобы найти выход. Изобразил пристыженное выражение лица и, глядя в землю, сказал:
– Да-да, я лажанулся. Спер четыре ящика этого дерьма, а теперь…
Тревожные морщинки на лице у Матти разгладились.
– Ай-ай, как же ты скатился до этого! И сколько на этом рубишь?
– Типа пару косарей.
– И один косарь пойдет в ящик, да? Ой-ой-ой, как низко.
Ящиком называлась общая касса Линуса, Матти и Хенрика. Если получалось заработать что-то самостоятельно, половину надо было отложить в ящик. Линус сохранил пристыженное выражение лица, поковырял ногой землю и сказал:
– Не говори Хенрику, ладно?
Когда он поднял глаза, выражение лица Матти снова изменилось. Его глаза сузились, он ткнул пальцем Линусу в грудь и сказал:
– Даже не знаю, верить тебе или нет. Шныряешь тут, как… нет, я тебе не верю.
– Это правда, Матти. Бабла нет вообще, а тут подвернулось это дело, так что…
– Клянешься?
– Да.
– Клянешься братством и дружбой?
– Клянусь.
Врать в лицо Матти ничуть не лучше, чем врать Томми, даже еще хуже. Они были как братья, они прикрывали друг друга. Но выбора не было. Алекс ничего не сказал о распространении, и так хреново, что он вовлек в это Кассандру. Плюс…
Плюс!
…нельзя ведь ему все время вертеться на одном месте, как таракан Кассандры, пока не сдохнет от скуки и нехватки кислорода? Контрабандная водка, товар из погрузочно-разгрузочных терминалов, единичные кражи со взломом. Работа для мелких сошек. Матти протянул правую руку ладонью вверх, загнул пальцы внутрь и сказал:
– Дай лапу!
Линус положил правую руку ладонью вниз, так же скрючив пальцы, на ладонь Матти, зацепился и надавил.
Взять хотя бы этот жест. Они придумали его в десять лет. Что будут здороваться a la karhu, «по-медвежьи». Медведи вряд ли так здороваются, но это стало шуткой, пародией на сложные жесты латиносов и сохранилось с ними на долгие годы. В чистом виде ребячество. Теперь Линус серьезный игрок и не может позволить себе детские шалости.
Звук открывающейся входной двери заставил его оглянуться. Сердито снова вышел. Линус быстро прикинул в уме возможные варианты, а затем сделал шаг к нему, туда, где было больше света. Сердито заметил движение и посмотрел на него. Линус кивнул в знак приветствия. Сердито нахмурился, став еще больше похожим на свинью, показал Линусу средний палец и ушел той же дорогой, что и пришел.
– Что это ты делаешь? – спросил Матти.
Линус пытался справиться с тревогой. Легкие расширялись, сердце замедлялось. Сердито не отреагировал в стиле «ага, вот этот урод». Не округлил свинячьи глаза, не улыбнулся насмешливо. Нет, обычная грубость от представителя северного квартала к представителю южного. Видимо, они его не пасут.
– Даю понять, – ответил Линус. – Что мы здесь.
– Ну конечно, Чиво прямо обосрется от страха. И такой: блин, медведи захватили южный квартал, надо держаться подальше.
– Мне пора.
– Продавать печенье?
– Ага.
Матти долго не сводил с Линуса глаз. Затем кивнул и спросил:
– Какая у тебя легенда?
– Футбольная команда. Соревнования в Германии.
Матти усмехнулся. Быстрый ответ Линуса, похоже, убедил его в том, что невероятное может быть правдой, и его голос смягчился:
– Доброй охоты.
3
– Ты поговорил с Сердито?
– С кем?
Линус пытался найти в выражении лица Роксты признаки лжи или нервозности, но обнаружил лишь следы той же растерянности, которую демонстрировала Кассандра. У него в крови все еще циркулировал отличный кокс.
– Забей. Два грамма, да?
– М-м-м.
Когда Линус достал пакетики, глаза Роксты загорелись голодным огнем. Судя по его дрожащим пальцам и нервному поведению, вполне вероятно, что он планировал как следует нюхнуть, чтобы хорошенько расслабиться. Рокста выудил из кармана четыре мятые купюры в пятьсот крон и протянул их Линусу, который показал на потный бумажный шарик и сказал:
– Слушай. В будущем…
– М-м-м, м-м-м…
– Давай поаккуратнее. Сверни их. Резинкой, что ли, перевяжи.
– Точно, обязательно, обязательно. Сорри, сорри. Линус!
В отличие от продажи лекарств, в сбыте наркоты был один приятный момент. Власть. Конечно, потребители жаждали своих таблеток, но, если приходилось ждать, в этом не было катастрофы. Другое дело с нариками. Линус держал в руках ключи от рая, и от его благосклонности зависело, откроет он эту дверь или нет. Нарики это знали и доверяли ему как апостолу Петру. Приятно.
– Что? – ответил Линус и разгладил смятые купюры, насколько это было возможно.
Рокста сжал пакетики в руке, словно он висел над пропастью и они были его спасательным тросом. В приступе паранойи он огляделся, понизил голос и прошептал:
– У меня есть два кореша, сечешь?
– Ты в них уверен?
– Сто процентов. А что?
– Да так. Они живут здесь?
Рокста энергично замотал головой.
– Нет-нет-нет. В городе. В городе. Оба. Они маклеры. Оба.
– Типа риелторы, что ли?
По лицу Роксты пробежала судорожная улыбка.
– Не, не. Биржа. Брокеры.
– Вроде пижонов, которые тусуются на Стуреплан-?[32]
Рокста закивал так же энергично, как только что мотал головой.
– Такие. Они такие.
– Откуда ты таких знаешь?
На лице Роксты промелькнуло оскорбленное выражение, и он выпятил нижнюю губу. Потом вспомнил, с кем говорит, и сказал:
– Учился в Стокгольмской школе экономики.
– А сейчас?
Казалось, вопрос сбил Роксту с толку. Взгляд его блуждал, и он неуверенно ответил:
– Сейчас… я там больше не учусь?
– Да нет, что ты сейчас делаешь?
– Мне обязательно… мне обязательно отвечать?
– Хочу быть в курсе, чем занимаются клиенты.
Рокста бросил взгляд на шкаф в гостиной:
– Средства для потенции. Подделки. По дешевке закупаю в Таиланде. Продаю за наличку. В Инете.
– Тебе что, присылают наличные?
Рокста кивнул в сторону свернутых денег в руке у Линуса и сказал:
– Угу. У меня есть абонентский ящик.
– Так мы коллеги. А сам ты не можешь доставать товар?
– Наверное, могу, – сказал Рокста и показал сжатый кулак с пакетиками Линуса. – Но не такой. Это не мой уровень. Совсем.
– О’кей. Посмотрим.
– Что посмотрим?
– Как обстоят дела. С твоими корешами.
Выйдя из квартиры Роксты, Линус отправил сообщение Алексу: Пересечемся? Ответ пришел, когда лифт остановился на первом этаже: 20 мин. Линус пошел в рощу с перекладинами для ковров и стал ждать.
4
Линус отодвинул печенье к краю пакета, расстелил его на земле и сел на него по-турецки, прислонившись к опоре, к которой четыре года назад привязали парня с татуировкой в виде кролика. Он задумался о разных веществах.
Выходит, и Рокста по-своему барыжит. Таблетки для стояка. Невероятно, сколько в обороте веществ и препаратов. Бетти принимает три таблетки: от сердца, от давления и еще какую-то. Отцу делают уколы и дают микстуры, чтобы поддерживать в нем жизнь против его воли. И все это легальная шняга.
Добавить к этому все остальное, что не попадает под радары и продается из-под полы. Есть средства на все случаи жизни: словить кайф, расслабиться, обеспечить стояк, нарастить мышцы или просто отключиться. В системе циркулирует хренова туча бабла – все для того, чтобы желающие могли заполучить вещества, которые их изменят. Вот и вся бизнес-идея, если задуматься.
Линус испытал приступ гордости и мысленно похлопал себя по плечу. Кроме водки, у него не было потребности в веществах, которые могли бы вынудить его склонить голову перед продавцом. И это несмотря на то, что в глазах социума он не в себе и нуждается в лекарствах. Он уделал этих уродов. Обломал их.
Его ненависть к обществу была сильной и расплывчатой. Кроме Юханны, учительницы в младших классах, он никогда не встречал взрослого в авторитетной позиции, который ему нравился или на которого можно было положиться. Некоторые пытались ему помочь, но делали это неправильно, другие хотели лишь принизить и указать на его место. Полиция относилась ко второй группе. После СИЗО и исправительного центра Линус испытывал отвращение к легашам, и оно сидело в нем настолько глубоко, что походило на аллергию. Стоило только увидеть униформу или полицейскую машину, как тело начинало чесаться и сводило живот.
– Че как?
Линус не слышал, как в роще появился Алекс. Он вскочил на ноги, поскольку продолжать сидеть казалось неуважительным, и сказал:
– Норм. Есть вопрос.
– Как дела?
– Путем.
– О’кей.
Алекс произносил свои реплики механически, словно на автопилоте и без настоящего интереса. Его занимало что-то другое.
– Так вот, – начал Линус. – Можно толкать товар за пределами Сарая?
– Можешь толкать где тебе вздумается. Но сделаешь неверный шаг, и это твоя проблема. За пределами Сарая у нас нет глаз.
Линус с благодарностью принял возможность задать следующий вопрос:
– А вообще они есть?
– Всегда. Следят они за тобой или нет, зависит от того, как ты себя ведешь.
– То есть у меня есть крыша?
– В чем дело? У тебя паранойя или что?
Да, Линус параноил насчет Сердито, но решил, что лучше в этом не признаваться, чтобы не выглядеть слабым, поэтому сказал:
– Да нет. Все норм.
– Все норм?
– Угу.
Алекс продолжал стоять, как будто хотел сказать еще что-то, и в возникшей тишине Линус воспользовался моментом и спросил:
– Просто интересно. Почта. Посылать товар почтой.
Впервые за весь разговор в темных глазах Алекса загорелся огонек интереса или скорее насмешки:
– Думаешь, ты первый в истории придумал такой гениальный ход?
– Просто спросил.
– У них есть собаки и выборочные проверки. Хочешь просрать партию за несколько тысяч штук – на здоровье. Лишь бы смог покрыть расходы.
– Я не говорю, что я…
Алекс положил руку ему на плечо.
– Линус, по мне, так хоть на шоссе встань с табличкой на шее, если хочешь. Только бы приносил бабло и никогда…
– Знаю, знаю, знаю.
Алекс сжал ему плечо так сильно, что Линус запыхтел.
– Решил меня перебить?
– Нет, просто… прости. Я знаю.
– Что ты знаешь?
– Что мне этого никто не давал. Я сам нашел.
– Где?
– В подвале. В велосипедной сумке.
Алекс кивнул и отпустил плечо. Снова возникла та самая тишина. Лицо Алекса приняло непроницаемое выражение, а Линус стоял и смотрел на логотип «Найки» у него на груди. Уйти без разрешения Алекса он не мог. Шли секунды. С балкона что-то прокричали по-фински, в кустах вздрогнул какой-то зверек. Когда Алекс наконец заговорил, его взгляд был устремлен вдаль, словно он наблюдал за каким-то местом далеко за корпусами Сарая:
– Я все ближе.
– Ближе… к чему?
Алекс как будто не слышал вопроса:
– Сегодня вечером. Я встречаюсь с ним. Сегодня вечером.
– С кем?
– С ним.
В его голосе не осталось и следа от обычного жесткого тона, ему на смену пришло почти блаженство, а взгляд Алекса теперь пугал по-новому; он посмотрел на Линуса и сказал:
– Может, мне дадут… попробовать.
Он продолжал таращиться на Линуса, и тот смог только выдавить из себя: «Поздравляю…», и это вернуло Алекса к действительности настолько, что он развернулся и ушел.
Линус остался наедине с собственной растерянностью и печеньем. Если, передавая сто грамм, он чувствовал, словно заплыл в глубокую часть бассейна, где не достать до дна, то сейчас он оказался в море. В бездонном океане, где, в какую сторону ни посмотри, виден только горизонт.
5
Дома Линуса ждала худшая из возможных ситуаций. Сиделке Катарине не терпелось уйти, а Бетти еще не вернулась. Наверное, выиграла какой-нибудь подарочный сертификат или еще какую фигню и застряла в букмекерской конторе. Катарина встала с кресла и сказала, как будто во всем виноват Линус:
– А, вот ты и дома. Отлично. Тогда я пошла.
Линус с радостью бы предложил ей те две тысячи, которые лежали у него в заднем кармане, чтобы она осталась, но он знал, что это вызовет неприятные вопросы. Он беспомощно наблюдал, как квадратное тело Катарины маневрирует к входной двери, а затем остался наедине с отцом. Из гостиной донеслось хлюпанье, в котором можно было распознать его имя.
Линус неторопливо, словно в замедленной съемке, снимал верхнюю одежду и обувь, прислушиваясь к лифту и шагам на лестнице. Бетти была игроманкой, фанаткой бинго, и, если ей перло, могла засидеться до закрытия в десять вечера и вернуться домой, проиграв все деньги, которых у них и так не было.
Снова послышалось хлюпанье, и Линус пошел на кухню, налил стакан воды и неспешно выпил, словно дорогой виски. Это не очень помогло. Больше всего Линуса потрясал не вид отца, а его осознанность и мысли.
Линус чувствовал, как мысли отца наполняют квартиру, хоть и понимал, что это как минимум нерационально, чтобы не сказать безумно. Они проникали везде, словно запах паленых волос. Если мама или соцслужба иногда вывозили папу на улицу, Линус знал об этом в ту же секунду, как переступал порог квартиры. Тогда мыслей не было, а значит, он может передохнуть, пока папу снова не втащат в его угол, а мысли опять не начнут клубиться.
Линус, конечно, не слышал, что папа думает, настолько больным на голову он не был, но ощущал, как вертятся эти мысли в голове, ощущал их как давление или вездесущий дым, который он, находясь в квартире, не мог не вдыхать. Так что он с тем же успехом мог устроить спектакль и немного поболтать с тем, кто произвел его на свет.
Телевизор был выключен, гостиную освещал лишь слабый свет торшера. Сидя в темном углу, папа был похож на персонажа фильма ужасов, урода, который скоро восстанет, схватит пилу и начнет все крушить. Эта мысль Линуса не пугала, напротив, он находил ее утешительной, потому что она придавала папе извращенное достоинство, которого у него не было.
Линус сел на диван рядом с отцом, взял пульт и включил телевизор. Показывали музыкальное шоу. Бородатый полный парень взял длинную финальную ноту в какой-то песне Адели[33], а потом со смятенной улыбкой ждал решения жюри.
Линус не понимал, как можно добровольно на такое пойти. Вечер за вечером тебя либо превозносят, либо низвергают на глазах у миллионов людей, и все лишь затем, чтобы получить шанс прокатиться по торговым центрам, раздавая автографы детям. Участники обычно говорят, что все было как во сне, и они наверняка правы. Бессвязно, бессмысленно и чаще всего пугающе. Выступление парня жюри не впечатлило. Слишком наигранно. Папа забурчал – значит, недоволен. Линус это знал.
– Переключить? – спросил он. Папа едва заметно помотал головой. Линус все равно переключил на другой канал. Что-то общественно-политическое. Люди стоят за длинным столом и высказывают свое мнение. Папа забурчал еще громче. Лица в телевизоре Линус не узнавал. Двое были лидерами политических партий, но Линус не знал, ни каких именно, ни какую точку зрения они отстаивают. Ему было совершенно наплевать. Независимо от того, какое из этих лиц принимает решения, для Линуса ничего не поменяется. Среди нечленораздельных звуков, которые издавал папа, Линус различил «Убери! Убери!».
– Точно, – сказал Линус. – Просто убрать все это дерьмо.
– Ы-лю-чи! Ы-лю-чи!
– Хочешь, чтобы я выключил?
– М-м-м-м!
Линус неохотно взял пульт и выключил телевизор. В комнате стало тихо и темно. Линус сидел, зажав ладони между ногами, и слушал биение собственного сердца, шипящее дыхание отца, его мысли, которые, подобно статическому электричеству, погружали комнату в тревогу.
Может, мне дадут… попробовать.
Что же могло заставить столь непреклонного чувака, как Алекс, так благоговеть и чуть ли не биться головой об пол? Нечто, что ему дадут попробовать, нечто…
– И-ину…?
Папа, как мог, прохлюпал его имя, и Линус повернулся к нему.
– Что? Хочешь воды?
Папа помотал головой.
– Нет? А что ты хочешь?
– М-отри.
Линус скорчил недоверчивую гримасу и уставился на правое плечо отца.
– Если я правильно тебя понял, тут я ничем не могу помочь.
Папа забурчал и напрягся так, что губы задрожали:
– С-ш-мотри.
– Смотри?
– М-м-м!
– На что я должен смотреть?
– М-м-ме-е-е-ня-я.
– Смотреть на тебя?
– М-м-м-м-м!
Линус вздохнул, сглотнул и отвел взгляд. Он не знал, когда в последний раз смотрел в глаза отцу. Возможно, с тех пор прошли годы. Поначалу неосознанно, а потом сознательно он старался не заглядывать в эти колодцы, полные горя, которые грозили его утопить. Но сейчас все же заглянул и обнаружил там спокойное созерцание, встретиться с которым было совсем не так сложно.
Папино лицо было искажено застывшим страхом, но в центре этой маски ужаса сейчас покоились спокойные ясные глаза, и они смотрели на Линуса. Уголки губ отца слегка приподнялись, и он произнес:
– И-ину… И-ину.
В горле у Линуса встал ком, и он ответил:
– Что, папа?
Не отрывая глаз от Линуса, папа издал лишь длинное, полное наслаждения «М-м-м-м-м…».
Линус чуть не разрыдался, но этого он себе позволить не мог, поэтому попытался разобраться, что ему все это напоминает. Что-то, что произошло раньше или что он видел раньше.
Дарт Вейдер.
Вот оно. Когда Дарт Вейдер должен умереть, Люк Скайуокер снимает с него шлем и маску и впервые видит лицо своего отца. Дыхательный аппарат, который закрывает его рот, жесткое, потрепанное лицо и доброжелательные ясные глаза. Линусу удалось убедить себя, что его тронуло именно сходство с этой сценой, и таким образом сдержать слезы. Папа направил взгляд в сторону комода. «М-м-м-м-м-та».
Линус посмотрел туда, и, кажется, понял, что отец просит принести. На комоде стояли фотографии в рамках. Линус в разные годы, свадебное фото родителей и несколько других. Посередине – самая большая фотография, сделанная в день, когда папа выиграл заезд, а Линус и Бетти наблюдали за его победой с трибуны. В центре папа в костюме наездника обнимает Бетти и восьмилетнего Линуса. Они стоят, прижавшись друг к другу, и сияют от счастья в лучах солнца. Счастливая сплоченная семья.
Ком в горле у Линуса увеличивался в размерах. Он больше не мог сидеть здесь с отцом и смотреть на эту фотографию, ведь тогда все развалится, поэтому он сглотнул слюну, чтобы избавиться от кома, поднялся и сказал:
– У меня дела. В другой раз.
Он погладил папу по руке. Затем вспомнил и погладил по голове. Папа продолжал смотреть на него тем же чистым взглядом. Линус покосился на подушки на диване.
Две минуты, и все будет кончено.
Ни разу за шесть лет он так не хотел, чтобы отец жил. Ни разу за шесть лет он не был так близок к тому, чтобы его убить. Он ушел к себе в комнату и запер дверь.