Из окон с другой стороны видна бесконечная ширь моря; ничто не останавливает взора, гонимого беспокойной, ничем не сдерживаемой мыслью. Чего жаждет любовь? Бесконечного простора. Чего страшится любовь? Узких границ… За большим залом идет маленькая гостиная, или, вернее, будуар, — двойник такой же комнаты в доме Валь. Плетеная циновка покрывает пол, перед диваном чайный стол, на нем лампа, pendant к той, которую привыкла видеть Корделия. Словом, все то же, но только немного изящнее, богаче — такое изменение я считаю вполне уместным. В большом зале стоит фортепьяно, напоминающее фортепьяно Янсен. Оно открыто, на пюпитре развернутые ноты, это шведская песенка. Дверь в коридор будет стоять полуотворенной, так что, когда Корделия войдет через другие двери (об этом позаботится Юхан), она сразу увидит и фортепьяно, и маленькую гостиную… Воспоминание вспыхнет в ее душе. Юхан проводит ее затем в саму гостиную — иллюзия полная. Она обрадуется — в этом я уверен, — взглянув же на стол, увидит книгу. Юхан сейчас же возьмет ее, как бы желая убрать, и заметит вскользь:
«Должно быть, барин забыл сегодня утром». Тогда она, во-первых, узнает, что я был здесь сегодня, а во-вторых, захочет посмотреть книгу. Это будет немецкий перевод известной сказки Апулея «Амур и Психея», вещь не особенно художественная, да этого в данном случае и не нужно: предложить девушке при таких обстоятельствах какое-нибудь поэтическое творение — значит почти оскорбить ее. Как будто она сама не обладает достаточной чуткостью души, способностью воспринять всю поэзию своего положения без того, чтобы чужая мысль предварительно переработала и подготовила ей впечатление!.. Вообще на подобные вещи мало обращают внимание, а между тем здесь все играет очень важную роль. Корделия прочтет книгу, и моя цель будет достигнута: дойдя до того места, где остановился последний читатель, она найдет свежесорванную миртовую веточку и поймет, что последняя служит не только… закладкой.
Моя Корделия!
Чего бояться?! Раз мы держимся друг друга — мы сильны, сильнее всего мира, сильнее самих богов! Ты помнишь, мы читали, что некогда жило на земле поколение, хоть и состоявшее также из людей, но совершенно непохожих на нас. Каждый находил удовлетворение в самом себе, не ища союза любви с родственной душой. Они были могущественны, так могущественны, что даже вздумали взять приступом небо. Сам Юпитер испугался и разделил их так, что из одного стало двое: мужчина и женщина… И если теперь иногда случается, что части, составлявшие некогда одно целое, вновь соединяются в тесном союзе любви, союз этот может заставить трепетать самого Юпитера! Союзники ведь получают силу, не только равную силе одного существа до его разделения; они становятся вдвое сильнее, так как союз любви — нечто высшее.
Твой Йоханнес
Ночь тиха… Три четверти двенадцатого… Все спит безмятежно, только не любовь. Вздымайтесь же, таинственные силы любви, соберитесь все в мою грудь! Все молчит… ночная птица бьет крылом, задев в своем низком полете обрызганный росой скат земляного вала… Резкий крик ее будит сонный воздух… И она спешит на свидание… accipio omen[87]! Вся природа полна предзнаменованиями! Я вижу их в полете птиц, в их крике, в шаловливых всплесках рыб в озере, в их исчезновении в глубине, в отзвуках городского шума, в едва слышном стуке колес, в шагах, прозвучавших вдали. В этот ночной час мне не мерещатся призраки, я не нахожусь под властью не былого, но грядущего; оно таится и в зеркальной груди озера, и в поцелуях росы, и в тумане, охватившем землю своими плодотворными объятиями. Все рисует мне чудную картину, рассказывает волшебную сказку. Я сам становлюсь мифом о самом себе… Да разве все происходящее теперь не миф? Я спешу на свидание; кто я, что я — не имеет никакого значения; все конечное, временное исчезло, остается вечное: сила любви, ее желание, ее блаженство! Моя душа напряжена, как натянутый лук, желания лежат в колчане, как стрелы, хотя и не ядовитые, но вполне готовые смешаться с кровью. Я чувствую себя сильным, светлым, всеобъемлющим, как божество! Да, природа создала ее прекрасной. Великое спасибо тебе, чудная природа! Как мать, ты взлелеяла ее. Спасибо за твою заботливость! Благодаря тебе ее чистая, цельная, глубокая натура ничем не искажена. Спасибо и вам, люди, которым она обязана этим. Эстетическое же развитие ее — моя заслуга, и скоро я получу награду. Сколько сил затрачено мною, чтобы подготовить одно мгновение, которое сейчас ожидает меня!.. Смерть и ад, если оно ускользнет от меня!.. Я еще не вижу моего экипажа.
— Но чу! — Слышны удары кнута. Это мой Юхан. — Поезжай же, насмерть загони лошадей, пусть они рухнут оземь у крыльца, — только не медли ни одной секунды, пока мы не на месте!
Почему не может продлиться такая ночь? Если Электрион забывался, отчего же солнце не может быть так сострадательно?.. Но теперь все кончено, и я не желаю более видеть ее. Если девушка отдалась — она потеряла всю свою силу, она всего лишилась. Невинность — лишь отрицательный момент у мужчины и — суть существа женщины. Теперь сопротивление перестало быть возможным — оно не имеет больше смысла, а лишь пока существует оно, и прекрасно любить. Как только оно прекращается, остается одна слабость и привычка. Не хочу никаких напоминаний о моих отношениях с ней; она уже потеряла свой аромат. Да и минули давно те времена, когда обманутая девушка могла превратиться с горя в гелиотроп[88], я не хочу прощаться с ней: для меня нет ничего противнее женских слез и молений, которые, изменяя все, в сущности, ничего не значат. Я любил ее — да, но теперь она не может занимать меня больше. Будь я божеством, я сделал бы для нее то, что Нептун для одной нимфы — превратил бы ее в мужчину[89]. Интересно, однако, решить вопрос: нельзя ли так поэтически выбраться из сердца девушки, чтобы оставить ее в горделивой уверенности, что это ей надоели отношения? Решение этого вопроса создало бы довольно интересный эпилог к истории любви, богатый психологическими данными из области эротизма.
Гармоническое развитие в человеческой личности… эстетических и этических начал[90]
Les grandes passions sont solitaires, et les transporter au désert c’est les rendre à leur empire.
Мой друг!
Не раз говорил я тебе и вновь повторяю, вернее восклицаю: выбор необходим, решайся: «или — или», «aut — aut»! Бывают, без сомнения, случаи, когда подобный выбор является нелепостью, своего рода безумием, но бывают и люди, душа которых так расслаблена, что они не в состоянии уяснить себе настоящего смысла этой дилеммы: их личному «я» недостает энергии, чтобы они могли решиться на выбор «одного из двух», «или того или другого». На меня же слова «или — или» всегда производили и производят самое сильное впечатление, особенно если я произношу их отдельно, как они есть, без всяких прибавлений: в этом случае является возможность разделить их самыми ужасными противоположностями. «Или — или» звучит для меня поэтому подобно заклинанию, настраивает душу чрезвычайно серьезно, иногда даже потрясает ее. Мне вспоминаются годы ранней юности, когда, сам еще не сознавая хорошенько, какое значение имеет для человеческой жизни «выбор», я с детской доверчивостью внимал речам старших и проникался торжественной важностью минуты выбора, хотя в самом-то выборе и руководился лишь чужим указанием. Вспоминаются мне моменты и из более позднего времени, когда я стоял на распутье и в душе моей созревало решение; вспоминается и много, много других, хотя и менее важных, но далеко не безразличных случаев в жизни, когда мне также предстоял выбор. Хотя это слово и является в своем истинном, абсолютном значении лишь в том случае, если на одной стороне — истина, справедливость и непорочность, а на другой — извращенные и порочные наклонности и страсти, правильный выбор важен и в тех случаях, когда дело идет, по-видимому, о самых невинных предметах, важен в смысле самоиспытания. Следует поэтому всегда выбирать правильно, чтобы не пришлось с горечью душевной возвращаться вспять, да еще благодарить Бога, если придется упрекать себя только за потерю времени. В обыденной речи я употребляю слова «или — или» в том же смысле, как и другие люди — поступать иначе было бы нелепо и педантично, — случается употреблять их даже в самых пустых, безразличных случаях. Стоит, однако, остановиться на них мыслью, чтобы забыть о незначительности разделяемых ими понятий, они как-то мгновенно сбрасывают с себя скрывающий их скромный покров и опять являются в полном своем блеске и величии. В обыденной речи слова «или — или» напоминают вмешавшегося в толпу представителя власти, одетого в гражданское платье, — стоит этому лицу явиться в одежде, присвоенной его званию, и он резко выделится из толпы. Таким представителем власти, которого я привык видеть лишь в торжественных случаях, и являются слова «или — или» после своей метаморфозы — вот почему они и вызывают во мне тогда серьезное настроение. Хотя моя жизнь и опирается уже до известной степени на «или — или», я все-таки уверен, что впереди может представиться еще много случаев, когда эти слова вновь предстанут передо мною в своем истинном значении. Надеюсь, впрочем, что они не застанут меня врасплох и что я сумею сделать правильный выбор, во всяком же случае, постараюсь отнестись к нему с надлежащей серьезностью и этим облегчить себе возможность скорейшего возвращения с ложного пути.
Ну а ты? Ты ведь довольно часто употребляешь эти слова; они даже превратились у тебя чуть ли не в поговорку. Какое же значение придаешь им ты? Никакого! Для тебя они, выражаясь твоим же языком, какой-то мимолетный проблеск, coup de mains