Как уже сказано, я ограничусь лишь кратким обозрением всех упомянутых категорий и займусь подробнее тем, что так или иначе можно применить к тебе или что я желал бы заставить тебя применить к себе. Непосредственность человеческой личности лежит не в ее духовной природе, но в физической. Отсюда взгляд на здоровье как на величайшее благо в жизни. Более поэтический, но однородный с первым взгляд: «Выше всего на свете красота»; красота, однако, вещь очень непрочная, и потому этот взгляд не так популярен. Тем не менее довольно часто можно встретить молодую девушку или юношу, ставящих выше всего на свете свою красоту; жаль только, что она скоро изменяет им! Я, впрочем, могу отыскать в своей памяти живой пример необыкновенно удачного применения этого взгляда к жизни. Студентом мне приходилось проводить каникулы в имении, в семействе одного графа. Граф, бывший дипломат, был уже не молод и жил в имении на покое. Графиня отличалась в молодости замечательной красотой, да и в то время, когда я знал ее, была еще очень хороша собой. Граф в свои молодые годы также имел огромный успех у женщин благодаря своей мужественной красоте; при дворе надолго сохранилась память о блестящем камер-юнкере, каким он был в те времена. Прожитые годы не сгорбили стройного стана, и благородная величественная осанка еще более усиливала его красоту. Знавшие их обоих в молодые годы уверяли, что они были красивейшей парочкой в мире, и я, узнавший их уже в довольно почтенном возрасте, находил это вполне естественным — они и до сих пор представляли красивейшую чету, какую я только когда-либо видел. И граф и графиня были очень образованны, и тем не менее основой жизненного воззрения графини было убеждение, что они с мужем — красивейшая чета во всей стране. Я живо помню случай, когда она высказала это убеждение мне лично. В одно воскресное утро в деревенской церкви происходило какое-то торжество. Графиня чувствовала себя не совсем хорошо и осталась дома, а граф в своем камергерском мундире, увешанный орденами, отправился на празднество. Окна большой залы как раз выходили в аллею, ведущую к церкви, и графиня, одетая в изящное утреннее платье, остановилась у одного из них. Я осведомился о ее здоровье, а затем мы разговорились о предстоящем на другой день катании на лодке. Вдруг в конце аллеи показался граф; графиня умолкла, и лицо ее все преобразилось: никогда еще не казалась она мне такой красавицей, как в эту минуту. Когда граф приблизился, она грациозно послала ему из окна воздушный поцелуй, затем повернулась ко мне и сказала: «Не правда ли, мой Дитлев все еще первый красавец в королевстве? Я-то вижу, что у него одно плечо немного ниже другого, но это совсем незаметно, когда я иду с ним под руку, и мы с ним все-таки самая красивая парочка в стране!» Шестнадцатилетняя невеста не могла гордиться и любоваться своим юным возлюбленным более, чем ее сиятельство своим пожилым камергером.
Представители обоих упомянутых взглядов (люди, признающие высшим благом здоровье и придающие то же значение красоте) сходятся в том, что жизнью нужно наслаждаться; условия же, благодаря которым они могут наслаждаться жизнью, хотя и находятся в их физической природе, но не зависят от них самих. Далее. Встречаются люди, желающие наслаждаться жизнью, но могущие достигнуть желаемого лишь благодаря таким условиям, которые находятся совершенно вне их самих. Таковы, например, люди, смысл и цель в жизни для которых в богатстве, власти, почестях… К этой же категории можно отнести, в известном смысле, и влюбленных.
Представим себе молодую девушку, влюбленную до безумия; ее взор ищет только милого сердцу, ее мысль занята им одним; ее сердце бьется лишь для него; она не знает другого желания, как только принадлежать ему; ничто, кроме него, ни земное, ни небесное, не имеет для нее значения; она также стремится к наслаждению, но условия для этого не в ней самой. Ты, без сомнения, находишь такую любовь глупою и думаешь, что она встречается лишь в романах; возможно, однако, что в глазах других людей такая любовь — нечто удивительно прекрасное. Ниже я объясню тебе, почему я не могу одобрить такой любви. Далее. Есть люди, наслаждающиеся жизнью благодаря условиям, находящимся в их духовной природе, но по существу своему не зависящим от них самих. Смысл и цель жизни для таких личностей в их таланте. Один обладает талантом математическим, другой коммерческим, третий поэтическим, четвертый художественным, пятый философским и т. д. Некоторые при этом удовлетворяются тем непосредственным талантом, который вложен в них самой природой, другие стараются развить, усовершенствовать его, наслаждение жизнью, однако, для тех и для других обуславливается тем, что по самому существу своему не зависит от них, — природным талантом. Люди этой категории часто служат мишенью для твоих насмешек за свою лихорадочную деятельность, ты не признаешь в них собратьев-эстетиков. Не подлежит никакому сомнению, что у тебя совершенно иной взгляд на наслаждение жизнью, но суть дела не в этом, а в том, что и ты, и они требуете от жизни наслаждения. Твоя жизнь как будто гораздо выше, ближе к идеалу эстетической жизни, чем их, но их жизнь зато гораздо невиннее твоей.
Все перечисленные категории сходны между собой тем, что жизнь всех людей, принадлежащих к той или иной из них, имеет известную основную объединяющую идею, которая и мешает этим людям разбрасываться. Последним же как раз страдает жизнь эстетиков-аристократов, гордящихся богатством и разносторонностью своей натуры; этой-то именно категорией эстетиков я и займусь теперь подробнее. Эстетики последней категории понимают под наслаждением жизнью удовлетворение всех своих желаний; желаний, однако, у них так много, и притом самых различных, что благодаря этому жизнь их просто поражает своей безграничной разбросанностью. Встречаются, впрочем, и между ними люди, в жизни которых с детства преобладает одно определенное желание, обратившееся, так сказать, в страсть, например, в страсть к учению, к охоте, к спорту и т. п., но речь теперь не о них, а о первых. Так как воззрение на жизнь этих людей лишено необходимой цельности и определенности и потому не может быть названо сознательным воззрением личности, то его и приходится назвать воззрением рефлективным; что же касается содержания или значения самой личности этих людей, то оно заключается опять-таки в их непосредственности. Такие люди всегда непосредственны во всех своих желаниях, как бы утонченны и прихотливы эти последние ни были: живя лишь данной минутой, эти люди, несмотря на богатство и многосторонность своей натуры, живут именно непосредственной жизнью. Жить исключительно ради удовлетворения своих желаний, конечно, очень заманчиво в глазах большинства, но, к счастью, очень трудно осуществимо на практике вследствие различных жизненных условий, принуждающих человека заботиться совершенно об ином. Я говорю к счастью, потому что иначе нам, пожалуй, часто пришлось бы присутствовать при самых ужасных зрелищах: ведь жалобы большинства людей, сетующих на то, что они подавлены прозой жизни, в сущности не что иное, как замаскированное желание сбросить с себя регулирующее их страсти ярмо жизни. Итак, жить исключительно ради удовлетворения своих желаний могут лишь те избранники, на долю которых выпадает счастье или, вернее, несчастье быть независимыми от всех забот житейских. Выражение «несчастье» здесь более уместно потому, что такое счастье ниспосылают людям скорее злые, чем добрые, боги. Редко, разумеется, можно встретить людей, которым удалось осуществить свою мечту — жить исключительно ради исполнения своих желаний — в грандиозных размерах; зато людей, поддразниваемых маленькими удачками, сколько угодно; такие люди только и твердят, что во всем виноваты внешние условия жизни, что не будь этой помехи, они достигли бы цели своей жизни — беспрерывного наслаждения. Всемирная история богата подобными примерами. Считая полезным рассмотреть внимательнее, к чему может привести человека стремление жить исключительно ради удовлетворения своих желаний в том случае, когда окружающие его условия жизни благоприятствуют осуществлению этого стремления, я возьму крупную историческую фигуру Нерона, могущественного повелителя Рима, перед которым падал ниц, ожидая его повелений, весь мир. Ты раз как-то со своей обычной смелостью заметил, что Нерону нельзя ставить в вину сожжение Рима ради удовлетворения желания иметь понятие о пожаре Трои; что можно только спросить, был ли он действительно настолько художником в душе, чтобы как следует насладиться этим зрелищем. В данном случае мы имеем дело с одним из твоих цезарских удовольствий — никогда не отступать ни перед какою мыслью, не бояться довести до конца никогда и никакую; для этого не нужно ни преторианцев, ни золота, ни серебра, ни других сокровищ мира, удовольствию этому можно предаваться и втихомолку, наедине с самим собою, что хотя и благоразумнее, но не менее ужасно. Я знаю, что ты не имел, в сущности, намерения оправдывать Нерона; раз, однако, ты сосредотачиваешь свое внимание не на том, что он творил, а на том, как он творил, это уже смахивает на оправдание. Мне известно также, что подобная смелость мысли, часто вообще встречаемая у молодых людей, не что иное, как примерная проба сил, при которой они иногда и впадают в излишнюю экзальтацию, особенно в присутствии посторонних слушателей. Знаю я и то, что ты, как и я, как и сам Нерон даже, ужасаешься его чудовищности, и тем не менее я не посоветовал бы никому полагаться на свои силы настолько, чтобы не страшиться одной мысли сделаться Нероном самому. После того как я определю свой взгляд на сущность души Нерона, ты, может быть, и удивишься снисходительности моего определения; я, однако, вовсе не так снисходителен, хоть и не склонен также излишне осуждать человека. Мое определение, несмотря на свою кажущуюся снисходительность, будет лишь справедливо и к тому же покажет, насколько вообще близок к искушению каждый из нас, если не живет невинною жизнью дитя. Сущность души Нерона — меланхолия. В наше время меланхолия считается высоким чувством, и потому нечего удивляться, если мое определение покажется тебе слишком снисходительным; я же держусь учения древней церкви, причислявшей уныние и меланхолию тоже к числу смертных грехов. Если я окажусь прав, это, конечно, будет для тебя весьма неприятным открытием, опрокидывающим все твое мировоззрение. Из предосторожности добавлю, что если человек вообще и не властен избегнуть печали и горя, обусловливаемых различными, преследующими его иногда без конца, житейскими испытаниями, то в меланхолию он все-таки впадает исключительно по со