нал, что прошло девять дней со смерти матери, сорок дней. Кети взяла его за руку и привела на кладбище. Рядом с памятниками отцу и старшему брату на семейном участке появился новый – сдержанный, скромный камень. Роберт почти бросил букет на могилу матери. Кети наклонилась и уложила цветы красиво.
Роберт сдружился с Георгием. Как когда-то он сам прибегал в дом соседей, чтобы укрыться, поесть, побыть с Кети, поиграть, так сейчас и маленький Георгий прибегал к Роберту. Сам Роберт перебрался в гостиную, выходившую на террасу, решив переделать второй этаж полностью. Но у Георгия вызвала такой восторг его бывшая детская, что Роберт решил повременить с капитальным ремонтом. Его комната, со всеми сокровищами – самолетами, деревянными поездами, мячами всех видов, марками, фантиками, значками – постепенно стала комнатой Георгия. Там он мог часами рисовать, клеить, придумывать новые модели автомобилей, самолетов, поездов. Иногда Роберт поднимался к Георгию и помогал ему в строительстве железной дороги или показывал, как наложить тень, чтобы поезд на рисунке казался больше и внушительнее. Они почти не разговаривали, если речь не шла о поделках или рисунках. Роберт начал учить Георгия читать и писать, и мальчика практически приходилось выгонять домой по вечерам. Роберт что-то готовил, иногда заходил на вокзал и брал у Бэлы хинкали и лаваш. Роберт с Георгием ужинали, не отрываясь от дела, – они могли клеить воздушного змея или сооружать аквариум для головастиков. Или просто лежать – Роберту нравилось читать вслух книги, те самые, которые он сам любил, когда был мальчишкой. А Георгию нравилось слушать. Он говорил, что мама тоже ему читает, но не такое интересное, как Роберт.
– Тебе пора домой, – говорил Роберт.
– Зачем мне уходить? – удивлялся Георгий.
– Тебя мама дома ждет. Она будет переживать, если ты не придешь, – отвечал Роберт.
– Мама плачет. Она все время плачет, – отвечал Георгий.
Естественно, Кети прекрасно знала, где ее сын проводит все дни, но решила этому не мешать – мальчик был счастлив там, в доме Роберта. Для Георгия началась новая жизнь. Он будто воспрял духом, стал более уверенным. Перестал подскакивать по ночам от кошмарных сновидений. И наконец ему стало интересно, радостно и спокойно. Он обрел друга, наставника, партнера по играм.
Поначалу Георгий приносил свои поделки и рисунки, чтобы показать маме, но Кети сразу же начинала плакать. Георгий не говорил матери, что научился читать, писать, пытался сочинять стихи. Не рассказывал, что дядя Роберт показывал ему, как рисовать пастельными мелками, а как карандашом. Георгий не хотел, чтобы мама плакала.
Лишь один раз он осмелился и спросил, почему мама часто плачет. Из-за него? Он плохо себя вел?
– Нет, дорогой, я плачу из-за себя, – призналась Кети.
– Хочешь, я тебя пожалею? – спросил Георгий.
– Да, дорогой, спасибо, – Кети прижала к себе сына.
После этого разговора она старалась, чтобы сын не видел ее слез.
– Тебе надо жениться, – сказала однажды Кети Роберту, – пока люди не начали судачить.
– Ну если пойдут сплетни, я всем буду говорить правду – хотел жениться на тебе, сделал предложение, но ты не согласилась. – Роберт улыбнулся.
– И кто тебе поверит? – рассмеялась Кети в ответ. – Я старше тебя на сто лет! Ты для меня ребенок, которого я не рожала, но вырастила. Все это знают!
– Ты меня не любишь? – Роберт продолжал улыбаться. Наконец он смог говорить о том, что лежало на душе, и делать это так, чтобы не обидеть и не отпугнуть Кети.
– Конечно. Больше всех на свете! Ты стал красивым мужчиной. За тебя любая девушка пойдет! – хохотала Кети. – Зачем тебе седая бабушка?
– Ну мне нравятся женщины постарше. Что в этом такого? – отвечал Роберт с серьезным видом. – Ты даже не усатая, а некоторым мужчинам нравятся усатые!
– Роберт, перестань меня смешить! Я говорю серьезно – тебе нужна жена. Семья, дети! Разве мужчина должен быть один?
– Я не один. У меня есть ты и Георгий. Но я тебе обещаю, если найдется женщина, которая примет не только меня, но и тебя с Георгием, я женюсь на ней хоть завтра. Хотя вряд ли такая найдется. Ты не можешь запретить мне вас любить как родных. И не можешь запретить Георгию находиться в моем доме столько, сколько он захочет. Пусть он будет счастлив. Разве не за этим ты вернулась?
Кети кивнула. Но все же пыталась устроить личную жизнь Роберта. Пусть не своими руками, но через соседок, знакомых и прочих свах, у которых имелись девушки на выданье. Когда она объявляла Роберту, что его ждет встреча с совершенно удивительной девушкой, такой красоты, что даже Кети ослепла, когда ее увидела, Роберт хмурился:
– Опять ты меня хочешь женить? Слушай, где ты их берешь? Местные уже все закончились!
– Сходи и посмотри на нее! Ради меня. Обещаю, в последний раз. Да, она из другого города, но здесь у нее родственники.
– Бедный Георгий. Если ты так же будешь искать невесту для своего сына, то я ему уже не завидую!
– При чем здесь Георгий? Он совсем другое дело! – возмущалась Кети.
– Зачем я тебе так надоел, что ты хочешь, чтобы я надоел бедной девушке? – пытался шутить Роберт. – Разве родственники ей не сказали, что я не самый завидный жених?
– Ой, родственники так хотят ее замуж выдать, что будут молчать! И ты очень даже завидный!
Все потенциальные невесты, с которыми Роберту устраивали свидания, естественно, спрашивали про Кети и Георгия. Роберт честно отвечал: Георгий – сын соседки, которая его воспитывала в детстве как старшая сестра. Девушку бросил его старший брат, хотя дал клятву жениться. Мальчик приходится внуком женщины, которая во многом заменила ему мать. Кандидатки на руку и сердце Георгия таяли от такого проявления нежности, заботы и верности. Или делали вид, что таяли. И просили познакомить их с Кети и Георгием. Некоторые, впрочем, не просили, что Роберт ценил. И понимал, почему девушка вдруг уезжала и не ждала второго свидания.
Особо чувствительным особам Роберт в знакомстве с женщиной и мальчиком, которых считал своей семьей, отказывал. Сам не мог объяснить почему. Хотя, конечно, мог. Он не забыл, как любил Кети, как поклялся однажды на ней жениться и заботиться всю жизнь. Как иногда думал, что Георгий мог бы быть сыном Серго или даже его сыном. Роберт не хотел, чтобы Кети было больно от того, что он приведет в ее дом молодую женщину. Он переживал, что Георгий не поймет и будет страдать от того, что Роберт нашел, кого любить и о ком заботиться. А значит, больше не любит его, Георгия. Так когда-то случилось с самим Робертом – в тот день, когда Кети согласилась стать женой другого мужчины. Он не хотел, чтобы маленький Георгий пережил ту боль, которая чуть не убила его.
Невесты исчезали. Кто-то обижался, считая, что Роберт их стесняется и считает недостойными знакомства с пусть и не совсем родственниками, но все же. Одна девушка хмыкнула – мол, понятно, чей Георгий сын. Стал бы мужчина с чужим ребенком возиться как с родным. Роберт не пытался никого переубедить. Еще одна девушка, которая задержалась дольше остальных, все же обиделась, когда Роберт с очередного свидания сбежал домой, чтобы покормить Георгия ужином. Потом простила, но предложила Роберту сделать выбор. Или она, их счастливое будущее, семья. Или ребенок, который ему даже не родной племянник.
Роберт поставил жирный крест на личной жизни. Ему оказалось достаточно того, что он имел – Кети и Георгия. И он был счастлив, принося с рынка продукты, помогая Кети делать ремонт, рисуя с Георгием и собирая конструктор. Роберту нравилось, когда они ужинали втроем. А потом он, уложив Георгия спать, возвращался к себе. Иногда садился на террасе, столь любимой его отцом, и смотрел, как Кети в доме напротив убирает со стола, моет посуду. Иногда она, управившись с хозяйством, подходила к задней калитке и смотрела на него. Роберт видел, что она там стоит. Она знала, что он ее видит. Но он не приглашал ее к себе, а она не решалась сделать первый шаг. Они оба неловким жестом или намеком боялись сломать пусть зыбкое, странное, но счастье жить именно так. Георгий привык жить на два дома, но все чаще оставался у дяди Роберта.
Кети заходила к Роберту, когда его не было дома. Но дальше террасы никогда не смела пройти. Она оставляла на столе гранаты, орехи, халву или пироги. На выходные на столе всегда появлялась кастрюля с супом или мясо. Но Роберт брал еду и шел обедать или ужинать в дом Кети. Ей нравилось о нем заботиться, а ему – о ней, точнее, о них.
Роберт прекрасно помнил тот день. Георгий должен был пойти в первый класс. Он волновался и никак не мог сосредоточиться, не мог собрать портфель: то хотел доклеить самолет, то брался за книгу, то точил карандаши.
– Хочешь, я завтра отведу тебя в школу? – спросил Роберт.
– Хочу! – обрадовался мальчик, но вдруг погрустнел и сломал грифель только что наточенного карандаша.
– Ты волнуешься? Это нормально. Все будут волноваться. Даже я, – сказал Роберт.
– Я не из-за школы, – буркнул Георгий. – Если меня в школе спросят, кто ты? Можно я скажу, что ты мой папа?
– Нет, нельзя. Но ты можешь сказать, что я твой дядя. Я тоже пошел в школу без папы. Только мой отец умер, а твой жив. И у меня не было дяди, а у тебя есть.
– Но ты ведь мне не дядя. Дядя это если брат мамы. Правда? – Георгий хмурился.
– Правда. Но дядя – не обязательно родственник. Ты же про чужого мужчину тоже можешь сказать, что он дядя. Или тетя. Или бабушка. Так?
– Так, – кивнул Георгий.
– Вот ты и говори, что я дядя! Это будет чистой правдой!
Георгия ответ устроил. Он начал улыбаться и успокоился.
Поздним вечером того же дня Роберт сидел на террасе, думая о том, как быстро пролетело время – Георгий уже в первый класс идет. Роберт услышал, как кто-то тихо идет по тропинке от задней калитки. Это была Кети.
Он вдруг понял, почему его отец чистил фрукты и орехи. Ему тоже вдруг захотелось найти себе занятие, чтобы унять дрожь в руках, отвлечься, притвориться, что занят. Но на столе ничего не лежало.