ГомерИлиада
ИЛИАДА
Песнь перваяЯЗВА. ГНЕВ
Гнев[1], богиня[2], воспой Ахиллеса, Пелеева сына,
Грозный[3], который ахеянам тысячи бедствий соделал:
Многие души могучие славных героев низринул[4]
В мрачный Аид и самих[5] распростер их в корысть плотоядным
5 Птицам окрестным и псам (совершалася Зевсова воля[6]), —
С оного дня[7], как, воздвигшие спор, воспылали враждою
Кто ж от богов бессмертных подвиг их к враждебному спору?
Сын громовержца и Леты[10] — Феб[11], царем[12] прогневленный,
10 Язву на воинство злую навел; погибали народы[13]
В казнь, что Атрид[14] обесчестил жреца непорочного Хриза.
Старец, он приходил к кораблям[15] быстролетным ахейским
Пленную дочь искупить и, принесши бесчисленный выкуп
И держа в руках, на жезле золотом[16], Аполлонов
15 Красный венец[17], умолял убедительно всех он ахеян,
Паче ж Атридов могучих, строителей рати ахейской:
«Чада Атрея и пышнопоножные[18] мужи ахейцы!
О! да помогут вам боги, имущие домы в Олимпе[19],
Град Приамов[20] разрушить и счастливо в дом возвратиться;
20 Вы ж свободите мне милую дочь и выкуп примите,
Чествуя Зевсова сына, далеко разящего Феба».
Все изъявили согласие криком всеобщим ахейцы
Честь жрецу оказать и принять блистательный выкуп;
Только царя Агамемнона было то не любо сердцу;
25 Гордо[21] жреца отослал и прирек ему грозное слово:
«Старец, чтоб я никогда тебя не видал пред судами!
Здесь и теперь ты не медли и впредь не дерзай показаться!
Или тебя не избавит ни скиптр[22], ни венец Аполлона.
Деве свободы не дам я; она обветшает в неволе,
30 В Аргосе[23], в нашем дому, от тебя, от отчизны далече —
Ткальный стан обходя[24] или[25] ложе со мной разделяя.
Прочь удались и меня ты не гневай, да здрав возвратишься!»
Рек он; и старец трепещет и, слову царя покоряся,
Идет, безмолвный, по брегу немолчношумящей пучины.
35 Там, от судов удалившися, старец взмолился[26] печальный
Фебу царю, лепокудрыя Леты могущему сыну:
«Бог сребролукий, внемли мне: о ты, что, хранящий, обходишь[27]
Хризу, священную Киллу[28] и мощно царишь в Тенедосе[29],
Сминфей[30]! если когда я храм[31] твой священный[32] украсил,
40 Если когда пред тобой возжигал я тучные бедра[33]
Коз и тельцов, — услышь и исполни одно мне желанье:
Слезы мои отомсти аргивянам стрелами твоими!»
Так вопиял он, моляся; и внял Аполлон сребролукий:
Быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом,
45 Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый[34];
Громко крылатые стрелы, биясь за плечами, звучали
В шествии гневного бога: он шествовал, ночи подобный.
Сев наконец пред судами, пернатую быструю[35] мечет;
Звон поразительный и́здал серебряный лук стреловержца.
50 В самом начале на месков[36] напал он и псов празднобродных[37];
После постиг и народ, смертоносными прыща стрелами;
Частые трупов костры[38] непрестанно пылали по стану.
Девять дней[39] на воинство божие стрелы[40] летали;
В день же десятый Пелид[41] на собрание со́звал ахеян.
55 В мысли ему то вложила богиня державная Гера[42]:
Скорбью терзалась она, погибающих видя ахеян.
Быстро сходился народ, и, когда воедино собрался,
Первый, на сонме восстав, говорил Ахиллес быстроногий:
«Должно, Атрид, нам, как вижу, обратно исплававши море,
60 В до́мы свои возвратиться, когда лишь от смерти спасемся.
Вдруг и война и погибельный мор истребляет ахеян.
Но испытаем, Атрид, и вопросим жреца, иль пророка[43],
Или гадателя снов (бывают и сны от Зевеса):
Пусть нам поведают, чем раздражен Аполлон небожитель?
65 Он за обет несвершенный, за жертву ль стотельчую гневен?
Или от агнцев и избранных коз благовонного тука[44]
Требует бог, чтоб ахеян избавить от пагубной язвы?»
Так произнесши, воссел Ахиллес; и мгновенно от сонма
Ка́лхас восстал Фесторид[45], верховный[46] птицегадатель.
70 Мудрый, ведал он всё, что минуло, что есть и что будет[47],
И ахеян суда по морям предводил к Илиону
Даром предвиденья, свыше ему вдохновенным от Феба.
Он, благомыслия полный, речь говорил и вещал им:
«Царь Ахиллес! возвестить повелел ты, любимец Зевеса,
75 Праведный гнев Аполлона, далеко разящего бога?[48]
Я возвещу; но и ты согласись, поклянись мне, что верно
Сам ты меня защитить и словами готов и руками.
Я опасаюсь, прогневаю мужа, который верховный
Царь аргивян и которому все покорны ахейцы.
80 Слишком могуществен царь, на мужа подвластного гневный:
Вспыхнувший гнев он на первую пору хотя[49] и смиряет,
Но сокрытую злобу, доколе ее не исполнит,
В сердце хранит. Рассуди ж и ответствуй, заступник ли ты мне?»
Быстро ему отвечая, вещал Ахиллес благородный:
85 «Верь и дерзай, возвести нам оракул, какой бы он ни был!
Фебом клянусь я, Зевса любимцем, которому, Ка́лхас,
Молишься ты, открывая данаям вещания бога:
Нет, пред судами никто, покуда живу я и вижу,
Рук на тебя дерзновенных, клянуся, никто не подымет
90 В стане ахеян; хотя бы назвал самого ты Атрида,
Властию ныне верховной гордящегось в рати ахейской».
Рек он; и сердцем дерзнул и вещал им пророк непорочный:
«Нет, не за должный обет, не за жертву стотельчую гневен
Феб, но за Хриза жреца: обесчестил его Агамемнон,
95 Дщери не выдал ему и моленье и выкуп отринул.
Феб за него покарал и бедами еще покарает,
И от пагубной язвы разящей руки не удержит[50]
Прежде, доколе к отцу не отпустят, без платы, свободной
Дщери его черноокой[51] и в Хризу святой не представят
100 Жертвы стотельчей; тогда лишь мы бога на милость преклоним».
Слово скончавши, воссел Фесторид; и от сонма воздвигся
Мощный герой, пространно-властительный царь Агамемнон,
Гневом волнуем; ужасной в груди его мрачное сердце[52]
Злобой наполнилось; очи его засветились, как пламень.
105 Ка́лхасу первому, смо́тря свирепо, вещал Агамемнон:
«Бед предвещатель, приятного ты никогда не сказал мне!
Радостно, верно, тебе человекам беды лишь пророчить;
Доброго слова еще ни измолвил ты нам, ни исполнил[53].
Се, и теперь ты для нас как глагол проповедуешь бога,